Дж.

– Сегодня утром в галантерейной лавке продавщица отозвалась о тебе как о святом. Назвала тебя отважным героем и…

– Знаю, – перебил его Шавез. – Все обо мне так думают. Может, они и правы, а может, и нет. Впрочем, это неважно, потому что я умираю.

После обеда погода улучшилась. Дж. предложил мсье Эннекену сесть за руль. Дорога шла над озером, по хвойному бору. Мадам Эннекен предложила остановить машину и немного пройтись.

Солнечные лучи пронзают бор почти горизонтально, из-за этого каждый просвет между деревьями становится преувеличенно стереоскопичным. Стволы деревьев против света выглядят почти черными, а те, что залиты солнцем – тускло-медовыми. На свету жемчужно переливаются тафта и шелк женских нарядов. Сапожки на пуговках оставляют легкие отпечатки на ковре хвои, полусгнивших шишек, мха и листьев. Все приобретает необычайную яркость, но лес будто утрачивает материальность.

К Камилле Дж. обращается с безупречной вежливостью, словно подчеркивая глубину и серьезность связывающей их тайны. Все его внимание сосредоточено на мсье Эннекене и Гарри Шувее. С бельгийцем он заводит разговор о природных ресурсах Конго, с интересом внимает его рассуждениям, время от времени просит разъяснений или согласно кивает, однако на самом деле совершенно его не слушает. На своеобразном языке, в котором слова служат лишь одним из средств выражения – этот язык мало чем отличается от того, на котором он говорил сам с собой в детстве, с той лишь разницей, что теперь он обладает бо́льшим запасом сравнений, – он безмолвно обращается к своим спутникам.

«Как вы их выбирали? По тем же причинам, по которым выбрали бы любую другую женщину? Человек вашего круга стремится заполучить лучшее. Однако лучшее не абсолютно. Человек вашего круга стремится заполучить лучшее для людей вашего круга. Если в своем выборе женщины вы этим не руководствуетесь, то ваше положение станет шатким, что, в свою очередь, доставит вам – и ей – неприятности. Так что приходится выбирать сообразно своему кошельку и одеяние, и ту, кому оно предназначено. Впрочем, вы не просто люди влиятельные, вы еще и мужчины с соответствующим мужским достоинством. С фаллосами».

Слева от них вздымается отвесный склон, корни дальних деревьев торчат вровень с кронами ближних. Между деревьями вдали виднеются зазубренные камни, покрытые зеленым мхом. Справа – прогалина, откуда открывается вид вниз, на поблескивающую слюдой гладь озера.

«А фаллосу свойственна склонность к идеализации. Им хочется самого лучшего, и плевать они хотели на ваше положение. И как же удовлетворить оба желания?»

Горы непреклонны, а лес невозмутим и терпелив, как море. Он принимает все, что в нем происходит.

«Это невозможно. Но вы способны оградить себя от возможных последствий открытого конфликта с помощью коллег, приятелей, церковников, учителей, писателей, портных, актеров, юристов, полиции, общественных деятелей и, разумеется, женщин – что и проделываете с тех самых пор, как достигли совершеннолетия».

Мсье Эннекен задумывается о пользе информации, сообщенной бельгийцем. Компанию «Пежо» интересует все, что имеет хоть какое-то отношение к автомобилям. Пожалуй, решает он, стоит съездить в Конго. Он был в Алжире, но это не Африка. Настоящая Африка – в джунглях. Он поднимает с тропы прутик, легонько постукивает им по стволам деревьев близ тропы.

«Вам пришлось отыскать третий фактор, третий интерес – тот, который признают верховным арбитром и ваше честолюбие (в отличие от самолюбия), подчиняющееся общественным условностям, и идеализм ваших фаллосов. Таким третьим фактором стало имущество. Третий интерес – право собственности. Не просто финансовая заинтересованность, а страстное желание, ощущаемое физически, почти осязаемое. Ваших детей учат не прикасаться к чужому – ни к цветам, ни к животным, ни к руке незнакомца. Прикосновение заявляет о праве на владение. Совокупление означает обладание. Чтобы вступить во владение имуществом, его необходимо приобрести либо внести за него арендную плату».

Женщины шли следом за мужчинами. Гарри Шувей объясняет, что, хотя слоновая кость и драгоценный материал, каучук гораздо важнее, особенно сейчас, с развитием автомобильной промышленности. Будущее Конго – за каучуком. Тишину леса нарушают только голоса, шаги людей, идущих по тропе, и звонкие трели птиц в вершинах деревьев.

«Вам известно, как выглядят ваши жилища? Я давным-давно подметил одну их особенность, которая бросается в глаза, если неторопливо прогуляться по зажиточным кварталам любого европейского города».

В лесу растут ели и лиственницы. Стволы елей облеплены лишайником, будто утыканы рядами потемневших серебристых кнопок; с засохших ветвей водорослями свисают пучки бледно-зеленого мха.

«Оконные рамы и ставни выкрашены свежей краской, неотличимой от цвета фасадов, которые вбирают солнечный свет и слабо, зернисто мерцают, словно крахмальные льняные скатерти. Окна закрыты неподвижными шторами, будто высеченными из камня; кованые цветы и листья украшают решетки балконов; архитектурные излишества напоминают о прошлых эпохах и чужеземных городах; к широким отполированным дверям прибиты медные таблички, у входа висят колокольчики; безмолвие улиц нарушается чуть слышным отдаленным шумом города – где-то вдали множество людей заняты своими делами, и отдельные вдохи и выдохи сливаются в непрерывное, непрекращающееся дыхание, легкое, как ветерок; кажущаяся тишина вбирает в себя и скрип закрываемой горничной двери, и собачий лай, приглушенный толстыми коврами и обивкой мебели, и звон столового серебра, укладываемого на зеленое сукно буфетного ящика. Все мирно и благоустроенно. Внезапно с изумлением понимаешь, что каждый тихий особняк совершенно гол: обнажен, ничем не прикрыт и – самое страшное! – бесстыдно предлагает себя любому прохожему».

Путники прогуливаются по лесу. Просветы между стволами и ветвями меняют цвет и форму. Форма и цвет искусно намекают на присутствие оленя – вон там, между деревьями.

– Смотрите! – шепчет Матильда.

Ее заблуждение сродни, но противоположно естественному камуфляжу, когда животные сливаются с окружающим их ландшафтом. Матильда знает, что в лесу живут звери, и ее воображение создает оленя из очертаний деревьев и кустов.

По улыбке Матильды Дж. понимает, что Камилла ей все рассказала. В поведении Матильды чувствуется неприкрытое, искреннее любопытство, которое женщины обычно проявляют к новому возлюбленному задушевной подруги.

– Ах, я и впрямь решила, что это олень! – вздыхает она.

Тропа выходит на поляну, заросшую высокой травой. Горизонтальный свет придает каждой травинке четкие очертания. В воздухе ощущаются тишина и покой ранней осени, когда кажется, что все застыло, что все действия и их последствия отсрочены на неопределенное время. Мсье Эннекен, не слушая больше рассказов Гарри Шувея, собирает букетик осенних крокусов и преподносит жене. Прогулка напомнила ему, как он ухаживал за Камиллой.

«Ты избрал эту женщину и сделал ее своей. Уверенность в правильности выбора зависела от твоей оценки того, в какой степени она станет тебе принадлежать. Как только ты убедился, что она принадлежит тебе полностью, ты заявил: “Я ее избрал”».

Затянутой в перчатку рукой Камилла берет букет, и Матильда помогает приколоть его к блузке подруги.

«Необходимо верить в то, что для себя ты выбрал правильно. Но часть тебя – хитроумная, прислушивающаяся к мнению других, с детства усвоившая, что жизнь благоприятствует тем, кто благоприятствует себе, – воспринимает твой выбор скептически. Женившись на этой, ты не сможешь жениться на другой. Владея этой, ты ограничиваешь потенциал владения. Разумеется, можно выбрать любовницу, но та же логика применима и к выбору любовницы. Итак, твой внутренний скептик задается вопросом: “Поддержит ли ее привлекательность мое убеждение в здравомыслии решения владеть ею? Достойна ли эта привлекательность служить наградой за то, что я остановил свой выбор на ней, а не на другой?”»