Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)

— Вы что, пьяные? — дежурная подошла и потянула носом воздух.

— Не пьяные мы, — возмутился Большой Лелик. — Парню совсем плохо, вызывайте главврача!

Тон его голоса подействовал на медсестру.

— Не надо на меня кричать, — обиженно проговорила она. — Уложите парня на кушетку в коридоре, если он не может дойти до ординаторской. Я сейчас позвоню Нине Аркадьевне, — дежурная шумно ушла.

Мы с Леликом с трудом подняли Валерку и уложили на кушетку.

— Комар, сколько в тебе дерьма, — шутливо произнес я, чтобы хоть как-то разрядить угнетающую обстановку.

— Аристарх, счас по лбу получишь.

Вернулась дежурная медсестра.

— Попробуйте мальчишку раздеть, осмотреть надо, — обратилась она к Большому Лелику.

— Это мы с радостью.

Валерке от смеха свело судорогой лицо.

— Аристарх, перестань.

Комар попробовал сам снять с себя куртку, но не смог. Левая рука его не слушалась, она задеревенела и не сгибалась. Мы с Леликом помогли ему с курткой. Никак не получалось снять свитер.

— Разрежьте ножницами, — предложила медсестра.

Она сбегала в ординаторскую, взяла лежащие в банке из-под майонеза ножницы и ими разрезала Валеркин свитер. Быстро расстегнула рубашку, то, что мы увидели, по-настоящему нас перепугало. Вся левая сторона Комара была темно-свинцового оттенка. Такого же цвета была и левая рука, начиная от предплечья и до кисти рук. Крови нигде не было.

— И где ваше ножевое ранение? — спросила недовольно медсестра.

— Вот оно, — и Лелик показал на порез сантиметра в полтора.

Послышался скрип машины, хлопанье дверей.

— Почему больной здесь лежит? — сурово спросила вошедшая главврач.

— Он упал, — ответила медсестра, — пришлось его укладывать на коридорной кушетке.

Главврач, пожилая тетка в очках, подошла, посмотрела на безжизненно лежащего Валерку.

— Он что, спит?

— Я не сплю, — тихо ответил Комар. — Свет глаза режет, больно смотреть, и тошнит, — слабым, хриплым голосом добавил он.

— Меньше пить надо было.

— Он не пьян, его на дискотеке избили, — заступился Лелик.

— Что посторонние здесь делают? — возмутилась главврачиха.

— Мы не посторонние, — с обидой ответил Лелик. — Я воспитатель мальчика, а это, — Лелик указал на меня, — его лучший друг.

Главврач неторопливо присела на кушетку. Пощупала пульс, посмотрела зрачки, долго рассматривала свинцовую отечность, потом снова рассматривала зрачки. Ее лицо выражало смятение.

— Что-то серьезное? — поинтересовался Лелик.

— Более чем, — глухо ответила главврачиха.

Валерка безмолвно лежал на кушетке, он с трудом приподнял затекшие веки.

— Я умираю, — тихо и уверенно произнес он. У него были совершенно потухшие глаза.

— Ну, прямо-таки умираешь, — пробурчала главврачиха, но голос ее дрогнул. Она погладила Комара по волосам.

— Что, что с ним? — запаниковал Лелик, напирая на главврачиху.

— У мальчика, скорее всего, внутреннее кровотечение, мы не сможем его остановить. Слишком поздно.

Длинный коридор больницы медленно заполняло ощущение скрытого, подспудного отчаяния.

— Аристарх, выключи свет, — шевельнул губами Валерка. — Посиди возле меня.

— Комар, — взмолился я, чувствуя всю безнадежность. — Не вздумай умереть. Я тебе этого никогда не прощу!

— Хорошая шутка, — Валерка слабо улыбнулся. — Запомню! — Глаза его были закрыты.

Весть о том, что Щука ранил ножом Комара, мгновенно разнеслась по всей Клюшке, дойдя до каждого загашника. Обитатели толпами повалили к больнице.

“Этот день никогда не закончится”, — хватая шубу с вешалки, полушепотом, с горечью произнесла Марго.

— Он умирает, — выдавила из себя пожилая главврачиха, ее слова могильной тишиной повисли под потолком больницы и своей тяжестью придавили всех собравшихся в коридоре.

Мне словно на голову свалился кирпич. Я почувствовал необъяснимое стеснение в груди.

Обитатели Клюшки на улице, затаив дыхание, молча стояли на деревянных ступеньках больницы, перешептываясь между собой. Потом послышалось дружное: “Комар, ты наш Командор!”, отдающееся звонким эхом в каждом закоулке больницы.

Долетело оно и до угасающего сознания Валерки, он сделал последнее усилие и улыбнулся.

— Обнимите меня все, — прошептал он.

Кузя не смогла справиться с собой. С ней была истерика. Марго за плечи подвела ее к Валерке. Мы вместе: я, Кузя, Большой Лелик и Марго — стояли возле кушетки, на которой медленно умирал наш Комар, которого мы все любили. Он в последний раз бросил на нас слепой взгляд.

— Я не хочу умирать! — обессиленно простонал он. По впалым его щекам покатились две слезинки, углы иссохших губ оттянулись, как у обиженного ребенка. — Как больно! — с отчаянием последний раз выдавили его серые безжизненные губы.

Комар застонал и начал задыхаться…

Онемев, я неподвижно всматривался в лицо Комара, в его широко распахнутые глаза, пустые, как окна нежилого дома, в полуоткрытые губы, удивленное лицо. Я был совершенно раздавлен, пришиблен. Ко мне подошла Железная Марго, ее руки обвивали мою шею, голоса вокруг наполняли звоном уши. Горячая, тошнотворная волна гнева закипела у меня внутри.

— Комар! — отчаянно закричал я, но Валерка на мои крики предательски молчал. — Я ненавижу Клюшку! — орал я на весь коридор, не сдерживая больше свои эмоции.

Пришел Колобок. Он выглядел растерянным, пошептавшись с главврачихой, подошел ко мне. Я слушал его вполуха, кажется, он выражал мне сочувствие. В голове был такой шум, мне хотелось безумно одного — молча сидеть в кресле, в которое меня все-таки усадил Большой Лелик, чтобы, в конце концов, уснуть и больше ни о чем не думать, ничем не грузиться. Если боль ненадолго заглушить, она станет еще невыносимей, когда ты почувствуешь ее вновь. Напротив сидела Железная Марго, спрятав лицо в ладонях.

— Мне очень жаль, что все так получилось печально с Комаровым, — продолжал давить на клапаны Колобок, словно издевался надо мной.

Ему очень жаль. Мне так хотелось ему припомнить, как он нас Комаром чморил на Клюшке, но я не мог выдавить ни одного слова, горло пересохло. Я пытался заставить себя говорить, но, когда взглянул на каталку, где лежал накрытый простыней Комар, меня словно ударило электрическим зарядом. Я резко встал и направился к выходу. Я уже знал, что мне надо делать.

— Ты куда? — остановила меня Кузя перед выходом из больницы.

— Я скоро, — сдавленно ответил я.

— Если ты убивать Щуку, я с тобой! — Кузя резко выпрямилась с белым, как бумага, лицом и огромными глазами.

— Нет, — категорично ответил я. — Это мое дело!

— Теперь и мое! — и Кузя решительно пошла со мной.

Щука лежал в мятой черной футболке на своей кровати и тупо смотрел в потолок.

— Какие люди! — пьяно хорохорился он, увидев Кузю и меня. Его тонкие губы злобно растянулись. — Убивать пришли? Кишка тонка, — и он пьяно рассмеялся. — Я же Комару сказал: не на жизнь, а на смерть. Я слов на ветер не бросаю.

— Ты, Щука, свое отжил, — уверенно ответил я.

После гибели Комара моя ненависть к Щуке достигла космических размеров. Завязалась драка. Все происходило, как в замедленной съемке: Щука навалился на меня, я отбросил его. Кузя налетела, как курица, и со всей силы врезала Командору кулаком по физиономии, тот от боли вскрикнул. Я достал из кармана брюк выкидушку, которой Щука убил Комара и которую мне как боевой трофей вручил Большой Лелик. Щука увидел нож, мгновенно все понял.

— Сильвер, не делай этого! — испуганно закричал он, но было уже поздно.

Левой рукой я прижал к себе Щуку, правая же рука ударила ножом. Стальное лезвие плавно вошло в тело Командора. Пятно крови беспощадно увеличивалось на светлом свитере, на лице Щукина застыло выражение испуга, его глаза словно выкатились из орбит. На какое-то мгновение наступила полнейшая тишина, каждый из нас был поражен и изумлен происшедшим. Я даже больше, чем Щука.

— Козел, что ты сделал?

— Отомстил за Комара, — прерывисто дыша, произнес я, отбросив окровавленный нож в сторону. Меня все еще била неудержимая дрожь.