Роман для женщин

На следующей фотографии Оливер — и ОН.

Я люблю ЕГО, несомненно.

Вдруг кто-то сзади обнимает меня. Я испуганно оборачиваюсь. Передо мной стоит Оливер.

Я таращу на него глаза. Оливер улыбается. Шел, дескать, с работы и увидел меня.

— Может, зайдем выпьем кофе? — спрашивает он.

Не могу, говорю я. Иду, мол, ужинать с Ингрид и должна переодеться.

Глава XXXI

— Думаю, это неправда, — дома говорит мне с улыбкой Оливер.

— Что неправда? — осторожно спрашиваю я.

— Что идешь ужинать с Ингрид.

Я стою перед зеркалом в передней (я в одной юбке и в своем лучшем бюстгальтере).

— Ты так считаешь? — улыбаюсь ему в ответ. — Что ж, позвони ей и спроси.

Почему всегда это так противно?

— Мне кажется, ты идешь с НИМ.

Мы прощупываем друг друга. Не будь это столь грустно, возможно, было бы даже забавно.

— Да, разумеется, иду ужинать с НИМ, — говорю я спокойно, упиваясь собственной жестокостью. — Я сказала, что иду с Ингрид лишь для того, чтобы подбросить тебе более или менее успокаивающее объяснение. Я не хотела, чтобы ты страдал.

— Это было очень любезно с твоей стороны, — говорит Оливер.

Он все еще пытается говорить со мной в легком тоне, но его ироничная маска уже рассыпается в прах.

— Я сама хорошо знаю, как это… — говорю я, намекая на Блудичку, и следом перехожу в изначально незапланированное наступление. — Ты спал с ней? — спрашиваю, глядя ему прямо в глаза. — Ты спал с Блудичкой уже тогда, когда был со мной?

Оливер оторопело молчит.

Конечно, я догадывалась об этом, но просто не хотела в этом увериться. Его косвенное признание приводит к тому, что во мне поднимается волна справедливого гнева.

— Ну видишь, какой ты подонок! — шиплю я на него.

Он склоняет голову.

— Ты сам все испортил, — добавляю безжалостно.

Оливер с грустью смотрит, как я надеваю топик с глубоким вырезом. Он жутко раздражает меня. Поскорее бы уйти!

— Не ходи, — шепчет Оливер. — Прошу тебя.

Я презрительно усмехаюсь. Сроду терпеть не могу хныкающих мужиков. Скользнув в лодочки, еще раз проверяю содержимое сумки.

— В котором часу ты вернешься? — мучительно проговаривает он.

— Не знаю, — говорю я. — Но ясно одно: если до утра не вернусь, завтра пришлю тебе с посыльным букет цветов…

— На эту тему я отказываюсь шутить.

— А я не шучу.

Оливер сглатывает воздух.

— Если не придешь до полуночи, не приходи вовсе.

Я взрываюсь.

— А ты как? — ору я. — Ты можешь обманывать меня! Мужики могут ходить налево, а женщины нет?!

— Именно так, — говорит Оливер ледяным тоном. — Это успешно функционирующая модель, проверенная многими столетиями. Семейное счастье предшествующих поколений основано именно на этой модели — и не пытайся, черт возьми, ее менять!

В ответ у меня нет слов. Зато я сильно хлопаю дверью. Оливер тотчас распахивает ее.

— До полуночи! — кричит он мне вслед.

Я беру такси, выхожу на набережной и немного прохаживаюсь, чтобы успокоиться. Еще светло, от Влтавы дует ветер. Ее темно-зеленая гладь усеяна чайками. Приближается половина девятого.

У меня три с половиной часа на то, чтобы все решить.

Я вижу ЕГО, как только вхожу. ОН встает (Оливер в подобных случаях никогда не встает), идет ко мне навстречу и берет мое пальто (Оливер в основном забывает об этом). От НЕГО приятно пахнет; я почти уверена, что это Fahrenheit от Диора (Оливер презирает фирменные парфюмы). На НЕМ немнущийся темно-серый костюм Gianfranco Ferré и чуть более темная шелковая рубашка апаш (единственному костюму Оливера из ОП Простеёв [81] одиннадцать лет). ОН вежливо отодвигает для меня стул и ждет, пока я сяду (Оливеру такое и в голову не пришло бы).

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит ОН, улыбаясь.

Я с удовольствием оглядываю интерьер с экзотическим (с персидским, уточняет ОН) декором. Взгляды от соседних столов мне льстят. На закуску я заказываю себе горшочек жареных баклажанов и креветки на гриле с ананасом. ОН — салат Тандори и ягнятину на чесноке с базиликом. В качестве аперитива мы пьем портвейн, к блюдам — выдержанное Sivi Pinot. В конце я заказываю мороженое с жареным инжиром в миндальном жакете.

Мама, конечно, порадовалась бы, глядя на меня.

В половине одиннадцатого ОН расплачивается золотой VISA-картой (Оливер платит мятыми купюрами и мелочью, которую вместе с носовым платком, жвачками, анальгетиками и трамвайными билетами постепенно вытаскивает из всех своих карманов), и мы переходим в ближайший бар «BUGSY'S». К сожалению, бар безнадежно переполнен, но ОН спустя минуту находит свободный стол (Оливер — даже если бы и зашел сюда, — ничего подобного никогда не сделал бы). Я пью коктейль под названием «Screaming Orgasm» (Оливеру показалось бы это безвкусным). ОН просит принести восемнадцатилетний солодовый виски с абсолютно непроизносимым названием и подробно объясняет мне его производство. Я слушаю с огромным интересом… А дело обстоит так, милые дамы. Влажный проросший ячмень сперва сушится на горячем воздухе и в торфяном дыму, оставляющем в зернах приятный дымный вкус. Возникший таким путем ячменный солод измельчается в помол, заливаемый горячей водой в мезговой кадке. Вы это видели? Я — нет. Оставшийся крахмал в помоле превращается в постепенно растворяющийся солодовый сахар, и возникает так называемая мезга. К мезге в бродильном чане добавляют бродильные грибки, и происходит ферментация — какое сексуальное слово, не правда ли? Перебродившая масса два раза дистиллируется в медных котлах, а уже из них в конце всего процесса вытекает молодой виски, который потом, по меньшей мере года три, дозревает в дубовых бочках.

Я не свожу с НЕГО глаз. ОН так умен и образован!

Мне кажется, что я никогда в жизни не слышала ничего более интересного.

ОН живет один в собственном особняке где-то под Прагой.

«Ауди-А6» плавно мчит по шоссе, мотор тихо шуршит. ОН включает музыку.

— У тебя там есть камин? — спрашиваю его.

ОН с улыбкой кивает.

— Растопим его? — спрашиваю я восхищенно.

В августе? — означает его взгляд.

— Глупость, я знаю, — говорю грустно. — А у тебя есть хотя бы свечи?

Он весело смотрит на меня.

— Я так люблю свечи! — с восторгом говорю ему.

Он молча поворачивает к ближайшей бензоколонке — и, притормозив, выходит. Я сижу одна в полутемном авто и рассматриваю светящуюся панель радио. На меня нападает какое-то веселое безразличие.

На все, что я делаю, у меня есть бесспорное право.

Вскоре он возвращается с тремя упаковками чайных свечей.

Ночь теплая, и мы сидим на террасе. ОН приносит французское шампанское (той же марки, что мы пили на яхте) и два высоких бокала. Я зажигаю свечи и размещаю их по всей длине мраморного парапета. Слегка трепещут язычки пламени. Мы молчим.

Где-то далеко во тьме отбивают полночь.

— Звонит, звонит измены звон, раскачался Альбион, — говорю я.

— Здорово, — улыбается ОН. — А это знаешь?

ОН застенчиво отворачивается и по-французски читает мне какое-то стихотворение Аполлинера:

Потом он читает еще три строфы. Я не понимаю ни слова, но звучит это прекрасно.