Леденцовые туфельки

Затем явились Жан-Луи и Пополь — их привлек наш веселый шум. Чуть позже притащились Ришар и Матурен, завсегдатаи «Крошки зяблика». А вскоре из-за угла вынырнула и мадам Пино, старательно делая вид, что идет куда-то по делу, но жадно поглядывая через плечо на царивший у наших дверей хаос.

Толстяк Нико тоже заглянул к нам и, как всегда, отреагировал на происходящее весьма бурно:

— Ого! Желтый и синий! Мои любимые цвета! Это ты придумала, Госпожа Туфелька?

Зози улыбнулась:

— Все вместе.

На самом деле сегодня она как раз была не в туфельках, а босиком; ее продолговатые изящные ступни так и мелькали вверх-вниз по шаткой стремянке, из-под платка выбились пряди волос, обнаженные руки так перепачканы краской, словно она надела экзотического вида перчатки.

— Здорово у вас получается! Весело! — с завистью сказал Нико. — Особенно мне нравятся эти детские ладошки. — Он расправил пальцы на своей крупной, но бледноватой и довольно дряблой руке, глаза у него загорелись. — Мне тоже ужасно хочется попробовать! Только вы, наверное, уже все сделали, да?

— Давай пробуй.

И я указала ему на поднос с красками.

Он протянул руку к подносу и увидел, что там осталась только красная краска, причем уже и не очень чистая. Мгновение он колебался, потом решительно обмакнул пальцы в краску и улыбнулся.

— Ощущение очень приятное, — сказал он. — Словно размешиваешь ложкой соус для спагетти.

И он погрузил в краску всю руку.

— Вот сюда можно — сказала ему Анук, указывая на свободное местечко, еще оставшееся на одной из табуреток. — Тут Розетт кусочек пропустила.

Вообще-то, как оказалось, Розетт пропустила немало «кусочков», и Нико, заполнив их все, остался еще, чтобы помочь Анук с трафаретами; осталась и Алиса — просто посмотреть; а потом я приготовила для всех горячий шоколад, и мы пили его, как цыгане, устроившись прямо на ступеньках крыльца, и всё смеялись, смеялись, так что даже группа японских туристов, проходивших мимо, остановилась и японцы принялись нас фотографировать.

Как сказал Нико, ощущение было очень приятное.

— А знаешь, — сказала Зози, когда мы с ней ликвидировали последствия наших покрасочных работ, готовя магазин к утреннему открытию, — что самое главное? Что более всего нужно этому магазину? Название! Там, конечно, висит вывеска... — и она указала на выцветшую дощечку над дверями, — но выглядит она так, словно на ней никогда ничего и не писали, по крайней мере в последние несколько десятилетий. А ты что на этот счет думаешь, Янна?

Я пожала плечами.

— Неужели люди и так не догадаются, что тут продают?

На самом деле я прекрасно ее понимала. Однако имя, название — это не просто слово. Дать чему-то название — значит придать этой вещи некую силу, вдохнуть в нее определенный чувственный смысл, которого — во всяком случае, до сих пор — моя неприметная лавчонка никогда не имела.

Но Зози и не думала меня слушать.

— По-моему, я неплохо с этим справилась бы. Может, разрешишь мне хотя бы попробовать? — сказала она

Я опять пожала плечами; мне было не по себе. Но Зози уже сделала нам столько добра, и глаза ее сияли такой готовностью помочь, что я сдалась.

— Хорошо, — согласилась я. — Но ничего особенного не выдумывай. Просто «Chocolaterie». И чтоб никаких фокусов, никакого жеманства.

Разумеется, мне хотелось сказать: «И чтоб ничего похожего на Ланскне». Никаких имен, никаких девизов. Хватит и того, что непонятным образом мои, весьма смутные, планы относительно некоторого обновления интерьера превратились в психоделическое буйство красок.

— Ну естественно! — с готовностью воскликнула Зози.

Мы сняли выбеленную непогодой и покоробленную вывеску (более внимательное ее рассмотрение позволило выявить призрачную надпись «Братья Пайен», которая, возможно, служила когда-то названием кафе или еще чего-то в этом роде). Само дерево, впрочем, почти не пострадало, и Зози заявила, что достаточно будет немного поработать шкуркой и она с помощью небольшого количества свежей краски превратит вывеску в нечто вполне приличное, способное выдержать еще немалый срок.

После чего все мы отправились по своим делам: Нико — к себе на улицу Коленкур, а Зози — в свою крошечную квартирку на той стороне Холма, где, по ее словам, собиралась заняться восстановлением вывески.

Что ж, оставалось надеяться, что вывеска не будет чересчур вызывающей: все-таки у Зози особые представления о сочетаемости цветов, порой граничащие с экстравагантностью. Я уже представляла себе нечто в лимонно-зеленых, красных и ярко-пурпурных тонах — возможно, с изображением цветов или единорога — и думала, что мне придется либо это повесить, либо оскорбить Зози в лучших чувствах.

В общем, я не без внутренней дрожи последовала за нею утром — по ее просьбе, закрыв глаза руками, — чтобы увидеть результаты ее труда.

— Ну? — спросила она. — И как тебе?

Я открыла глаза и на некоторое время лишилась дара речи. Передо мной было именно то, что нужно: вывеска висела над дверью именно в том месте, где и должна была бы висеть, — выкрашенный желтой краской прямоугольник, на котором красовалось название магазина, написанное аккуратными синими буквами.

— По-моему, не слишком жеманно? — В голосе Зози послышалось едва заметное беспокойство. — Я знаю, ты просила что-нибудь простое, но этот вариант сам собой пришел мне в голову, вот я и... Ну, что скажешь-то?

Я еще некоторое время помолчала. Я просто глаз не могла оторвать от этой вывески — аккуратных синих букв и фамилии. Моей фамилии. Разумеется, это просто совпадение, думала я, что же еще это может быть? Улыбнувшись Зози самой ослепительной своей улыбкой, я сказала:

— Просто очаровательно!

Она вздохнула.

— Вот и хорошо, а то, знаешь ли, я уже начала беспокоиться.

И она тоже улыбнулась мне и шагнула через порог, который то ли под волшебным воздействием солнечных лучей, то ли благодаря заново окрашенным стенам теперь, казалось, тоже светился, и оставила меня с вытянутой от удивления шеей любоваться новой вывеской, на которой аккуратными буковками было выведено:

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПЕРЕМЕНА

ГЛАВА 1

20 ноября, вторник

Итак, теперь мы с Жаном-Лу «официально» считаемся лучшими друзьями. Сюзанна сегодня в школу не пришла, так что я, к счастью, ее надутой физиономии не видела, зато Шанталь постаралась за них обеих, и уж у нее выражение лица весь день было хуже некуда. Она, правда, притворялась, будто в мою сторону и не смотрит, а все ее подружки только и делали, что пялили на нас глаза и перешептывались.

— Значит, ты теперь с ним гуляешь? — спросила у меня на химии Сандрин.

Раньше мне Сандрин даже, пожалуй, нравилась — пока она не спелась с Шанталь и компанией. От любопытства глаза у нее стали круглыми, как мраморные шарики, и по ее ауре я видела, как ужасно ей хочется все разузнать, и она все спрашивала:

— А вы уже целовались?

Если бы я действительно гналась за дешевой популярностью, то, наверное, сказала бы «да». Но мне эта популярность совершенно ни к чему.

Лучше уж считаться ненормальным, чем клоном. Да -и Жан-Лу, при всей его популярности у девчонок, почти такой же чудик, как и я, со всеми его фотографиями, книгами и камерами.

— Нет, мы просто друзья, — ответила я Сандрин.

Она подозрительно на меня посмотрела.

— Ну и не надо, и не рассказывай!

И она, надувшись, вновь подошла к Шанталь, а потом весь день только и делала, что шепталась с ней и хихикала, поглядывая на нас с Жаном-Лу, пока мы мирно беседовали обо всем на свете и время от времени фотографировали, как они на нас пялятся.

Я думаю, Сандрин, что самое подходящее слово для вашего поведения, это puerile [37]. Я же сказала тебе: мы с ним просто друзья, а Шанталь, Сюзи и ты, Сандрин, можете идти в задницу, потому что мы с Жаном-Лу оба совершенно замечательные!