Ложа чернокнижников

Магистр закончил говорить и уступил место Фелтону, который продиктовал нам обрядовые процедуры и ритуальные ответы для грядущего Освящения Девственницы, мы записали их в свои красные тетради. Записывать то, что диктовал Фелтон, было непросто, потому что часть заклинаний — на латыни, и Фелтону приходилось диктовать нам их по буквам. На этом лекция закончилась.

Я быстрым шагом направился в свою комнату, но тут меня остановила Элис:

— Почему тебе и твоей хипповой подружке всегда нужно все испортить? Мы практически лишены возможности слышать Магистра, а когда нам выпадает такая возможность, ты и твоя куколка устраиваете тут семейные сцены.

— Элис, пожалуйста. Она не моя подружка. В том-то все и дело.

— По-видимому, она так не считает. Так или иначе, вы — два сапога пара. Один пшик. Ты гулял с ней только потому, что ты считаешь, что смазливое личико — это самое главное. Почему вас, мужчин, так тянет к безмозглым девицам? Скажу без ложной скромности: я одна стою сотни таких, как она.

С этими словами Элис развернулась и решительно пошла прочь. (Бедняжка Элис.)

Это была самая странная из лекций, на которых мне когда-либо доводилось присутствовать. Мне с трудом удалось вникнуть в ее суть, но, кажется, она немного смахивает на песню Дилана: «Тогда я был намного старше, и вот моложе стал с тех пор». Неужели нас будут учить читать наоборот, писать наоборот, ходить наоборот? Я до поздней ночи писал дневник, а когда закончил, с тревогой перечитал, проверяя, нет ли в нем шуток. Но, похоже, все было совершенно серьезно. Визит к мистеру Козмику кажется мне довольно зловещим. Я должен научиться жить в мире, начисто лишенном юмора.

Вскоре после того, как я закончил свою писанину, ко мне в комнату пришла Лора. Моя строгая новая учительница. Я предложил на этот раз поменяться ролями. Так что она стала похотливой директрисой, а я наивным школьником, который понятия не имеет, к чему она клонит, когда она стала расстегивать ему ширинку. Должно быть, обычный школьный медицинский осмотр. Она заверила меня, что будет совсем не больно, и взяла в рот головку моего члена.

Уже была глубокая ночь, когда я вдруг проснулся. Лоры в постели не было. А разбудила меня одна мысль. У чертова отродья с подковами на ступнях было лицо Рона. После этого я долго не мог заснуть.

9 июня, пятница

Вчера вечером я так долго провозился с дневником, что сегодня чувствую себя немного невыспавшимся. Мне приходится усилием воли заставлять себя писать, но я знаю, что должен это сделать, и стоит мне начать, как я уже не могу остановиться, и я этого боюсь. И потом я обнаружил, что пишу совсем не то, что думаю. Это мысли моего братца-дневника. Дневник — мой «брат», но подружка из него никудышная.

После завтрака Фелтон подошел ко мне и сказал, что днем я должен буду помочь Гренвиллю. И пошел дальше по коридору. Так что на игровую площадку у меня осталось только утро.

Наверное, я должен был разозлиться из-за того, что мной так помыкают. На самом деле я рад, потому что теперь я понял, что с тех пор, как я дал клятву и поцеловал руку Магистра, порядки здесь устанавливаю я сам, и я горжусь тем, что стал своим строгим надсмотрщиком. Следуя инструкции, я встретился с Гренвиллем за ланчем в «Уилерсе». Когда я пришел, Гренвилль был в дурном расположении духа, и поначалу мне самому пришлось вытягивать из него по слову.

— Поговори со мной, — так он мне сказал. — Меня уже достало вести беседу. Пора тебе научиться поддерживать разговор, как нормальному цивилизованному человеку. Давай, давай, мне скучно.

С этими словами, мрачнее тучи, он откинулся на спинку стула и стал ждать, когда я сделаю свой первый ход в разговоре. Я часто вижу, как Гренвилль стоит, прислонившись к стене, или сидит с тоскливым видом, подперев подбородок руками. Словно только конец света способен избавить его от непроходимой скуки. Угрюмость подходит к его чертам лица — глубоко посаженные глаза, полные губы и темные курчавые цыганские волосы. Для Гренвилля, неизменно одетого с иголочки, с фуляровым кашне через плечо, скучающий вид — это что-то типа аксессуара, часть стиля.

— Ну давай же, скажи мне что-нибудь, — повторил он, и это был самый верный способ привести меня в полную прострацию. В голове у меня не было ни одной мысли, и я сидел молча, растерянный, сбитый с толку. Гренвилль начал терять терпение.

— Расскажи хотя бы об этой психованной девчонке, которая заявилась вчера на лекцию Магистра… Я забыл, как ее зовут… Ах да, Салли.

Чем она занимается? Где живет? Как вы встретились?

(Я немного отстал в ведении дневника и пишу все это после воскресного разговора с мистером Козмиком и после события, от которого у меня болит крайняя плоть. Когда Гренвилль задавал мне все эти вопросы, я еще не знал, что за этим стоит. Я подумал, что это результат его сексуальной озабоченности. Теперь-то я знаю.)

Короче, я все ему рассказал, как впервые повстречал Салли: как я пил кофе в книжном магазине «Индика» и увидел там золотоволосую девушку, порхавшую, как фея, от клиента к клиенту и о чем-то перешептывавшуюся с каждым. Наконец она подошла ко мне.

— Как вы думаете, я — хорошенькая? — (Это был ее вопрос недели.)

Я выразительно закивал.

— Хорошо, — сказала она, — Это составляет восемьдесят семь процентов, — и уже собралась отойти от меня, но я схватил ее за руку:

— А я — красивый, как ты думаешь?

Она села за мой столик и стала изучать мое лицо. Полтора часа спустя она уже лежала в моей постели, исследуя остальные части моего тела.

Я решил, что Гренвилль хочет расспросить про Салли, потому что он знает, что он ей не нравится. Но еще больше его интересовал вопрос, как это люди моего поколения умудряются так легко и быстро сходиться друг с другом.

Гренвилль старше меня на восемь лет. Это хронологический разрыв между поколениями. Это значит, что, когда Гренвиллю было столько же, сколько сейчас мне, ему приходилось исполнять старомодные ритуалы ухаживания и соблазнения, а секс тогда упаковывали в обертку иносказаний. «Любовник леди Чаттерлей» Д. Г. Лоренса был еще под запретом, мини-юбки еще не изобрели. Гренвилль явился на этот праздник жизни слишком рано и знает об этом.

Мой рассказ про то, как молодежь в наше время легко смотрит на секс, Гренвилля не увлек, и он пустился в разглагольствования (в своей обычной туманной манере) о том, как это возбуждает — определенным образом смотреть на женщину, которой ты не нравишься, чтобы заставить ее лечь с тобой в постель. Самый большой кайф для Гренвилля — чувствовать, как дрожит под ним женщина, и знать, что в этих содроганиях и наслаждение от оргазма, и отвращение к самой себе. С этим может сравниться лишь соблазнение девственницы, потому что, переспав с девственницей, заряжаешься оккультной энергией. И хотя, по правде говоря, я не верю, что Гренвилль обладает оккультной властью над женщинами, я не упустил случай.

— Элис — девственница. Более того, вы ей не нравитесь. Она мне говорила, что вы — слишком развязны и слишком сексуально озабочены. Думаю, затащить ее в постель было бы для вас двойной наградой. (Мне так и виделось насупленное лицо близорукой Элис, тающей под пристальным люциферовским взглядом Гренвилля.)

Он молчал. Я решил, что обидел его, сказав, что он — развязный.

— Да, — сказал он, — Это было бы здорово.

— Почему бы не попробовать?

Гренвилль снисходительно на меня посмотрел:

— Кто, по-твоему, будет девственницей в воскресном обряде Освящения Девственницы?

— Элис?!

— Да, ее приберегают для Магистра.

— Она никогда на это не пойдет.

Гренвилль улыбнулся:

— После Магистра, — (он отпил вина), — она отдастся тебе…

Я был настолько ошеломлен, что уже не слышал, что он говорил дальше. Похоже, они решили меня сначала обработать. Вот в чем состояла истинная цель этого ланча. Сообщить мне об этом. Я должен буду помогать Магистру, а потом на глазах у всех членов Ложи заниматься сексом с Элис.