Утоли моя печали

— Папа! — обратилась Ульяна к отцу. — Да что же это стало с нашим народом? Ведь у себя воруют! Как же так можно? И что же нам-то делать, как людям помочь? Ведь не можем мы сидеть сложа руки, когда на родине люди буквально голодают!

— Не можете. Найдите способ так организовать помощь, чтобы она попадала конкретным людям прямо в руки, — посоветовал отец Кирилл.

— Папочка, ну подскажи что-нибудь, ты же умный! — взмолилась дочь. И отец Кирилл подсказал.

— У тебя ведь есть знакомые в Петербурге? Попроси их найти конкретных стариков и инвалидов, ну, скажем, жителей какого-то квартала или даже одного дома, и посылайте помощь либо посылками на их имена, либо через надежных людей. Возьми хотя бы дом, в котором жили твои дедушка и бабушка, отец Константин и матушка Юлиания.

— Спасибо, папа! Это, кажется, выход! — обрадовалась Ульяна. Она и дом этот видела и знала — огромный шестиэтажный многоквартирный дом, фасадом выходивший на Сенную, а двумя другими сторонами (дом был построен «утюгом») — на Екатерининский канал и Демидов переулок. (Дедушка занимал квартиру в бельэтаже с видом на канал.)

Она обратилась за советом к одному прихожанину, недавнему эмигранту из России:

— Скажите, а есть какой-нибудь способ узнать, кто из стариков, живущих в конкретном доме, нуждается в помощи?

— Нет ничего проще! — ответил эмигрант. — Надо просто пойти в райсобес и спросить.

— А что такое райсобес, это от слова «рай» что ли? А «бес» тут при чем?

— От слова «район»! — засмеялся тот. — И бесы тут ни при чем: райсобес — это районный отдел социального обеспечения.

— Понятно! — сказала Ульяна и стала думать дальше.

А теперь надо рассказать о Наталье, потому что скоро им предстояло вновь встретиться с Ульяной.

В это самое время Наталья переживала не то чтобы кризис, а полное крушение личной жизни: ее с маленьким сыном оставил муж. Ладно бы просто муж, а то ведь бывший соратник и подельник, с которым у них был этакий «диссидентский роман»: один подпольный журнал выпускали, в одно время и по одному делу сели, одновременно в лагерях срок отбывали, правда, в разных концах страны. А потом в один день вышли раньше срока по тихой, полутайной горбачевской амнистии 1986 года, вышли и на радостях тут же поженились. Жили трудно, бедно, почти впроголодь, как и половина Питера жила тогда. И вот через пять лет, в 91-м году, муж ее вдруг выходит в начальство, становится депутатом Государственной думы, немедленно бросает свою «диссиденточку» и женится на молоденькой дочери перестроившегося крупного партийного босса. Обидно и противно было Наталье. А здоровье-то подорвано в тюрьме, на этапах и в лагере, нервишки никуда не годятся — и въехала она с горя в тяжелейшую депрессию. Сидит у себя в однокомнатной квартирешке на девятом этаже дома-башни в Дачном, изредка что-то зарабатывает на хлеб перепечаткой текстов (благо за годы самиздата поднаторела в машинописи) и даже не пытается выйти из этого штопора. Сына она еще как-то ухитрялась кормить по-человечески, а сама питалась просто безобразно. Растолстела с хлеба, кефира и картошки да сидячего образа жизни, перестала даже политикой интересоваться, не говоря уже об искусстве. В общем, покатилась под горку… И вот тут-то появилась Ульяна со своими идеями направленной гуманитарной помощи!

Вернее, Ульяна не появилась сама, а стала обзванивать своих питерских знакомых: «Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы на месте разносить по нашим подопечным одежду, деньги и продукты? Нужен абсолютно честный и надежный человек». И кто-то вспомнил про Наталью.

Да, я ведь упустила одну важную вещь: до того Ульяна через знакомых нашла одного питерского художника-инвалида, обитавшего в районе Сенной площади, который сходил в «райскую организацию» и получил там список одиноких стариков и инвалидов, живших в дедовском доме. А еще ее связали с одним дельцом, перегонявшим старые автомобили в Петербург для продажи, и тот за небольшую цену согласился перевозить в своих автомобилях гуманитарную помощь. Только потребовал, чтобы у него при себе было письмо на церковном бланке за подписью священника и с печатью, в котором указывалось бы количество мешков с одеждой и ящиков с продуктами. «Чтобы на таможне не украли, а вы бы потом с меня не спрашивали!» — пояснил он. Оставалось найти человека в Петербурге, и таким человеком стала Наталья. Узнав про помощь голодающим пенсионерам, она согласилась без раздумий.

Как она работала! Она не только составила подробный список нуждающихся из дома на Сенной, но всех обошла, познакомилась, расспросила и написала о них все подробности: возраст, размеры одежды и обуви, жилищные условия, болезни… По этим данным Ульяна составила картотеку и стала вписывать прямо в карточки, кто в чем нуждается и кому что отправлено. Авто делец перегонял свои машины раза два в месяц, на него работала целая шоферская бригада, так что за месяц удавалось каждому подопечному оказать помощь деньгами, продуктами и одеждой. В основном это были старушки, стариков на полсотни человек было всего трое. Наталья сумела уговорить их не бояться писать письма в Германию, и, как только пришли первые благодарственные письма, зарубежники воспрянули и бросились им помогать изо всех сил. Некоторые даже ездили в Петербург и ходили к ним в гости на чай. И тащили с собой полные сумки, конечно.

Однажды кто-то из прихожан принес очень хорошую детскую одежду, из которой вырос сынок.

— Может, там кому-нибудь пригодится?

— Да уж не пропадет! — засмеялась Ульяна. — Старушки наши кое-что из присланных вещей продают, им ведь еда и лекарства важнее хорошей одежды, так что и ваши вещички они пристроят.

Но неожиданно позвонила Наталья. Вообще-то она звонила редко, потому что это было недешево.

— Слушай, Уль, вы тут детские вещи прислали, а они как раз на моего Максимку: можно я возьму кроссовки и джинсики для него? Совсем у меня парень обносился…

Ульяна вспыхнула от стыда — хорошо, что по телефону не видно! — и сразу же нашлась:

— Ох, прости, я забыла написать: эти вещи все для твоего сына.

При следующем сборе денег она объявила прихожанам, что Наталья в Петербурге одна делает громадную работу, таскается с сумками по лестницам шестиэтажного дома и пора бы уже выделить ей какие-то хоть небольшие деньги от тех, что она распределяет между подопечными. Все только удивились, что это не сделано сразу. Рассказала Ульяна и о просьбе Натальи, и с тех пор время от времени народ стал что-то подкидывать специально для маленького Максима — игрушки, одежку, сладости…

Как-то Ульяна сообразила, что любому работнику полагается отпуск, и прислала Наталье приглашение. Та приехала с сыном на недельку погостить в Неметчину. Встречая ее на вокзале, Ульяна поразилась: сколько лет не виделись, а Наталья не изменилась, вроде даже похорошела и помолодела — стройная, статная, ясноглазая, настоящая русская красавица!

Так прошло несколько лет. Часть старушек умерла, как говорится, по возрасту, кто-то ушел жить в дом престарелых. Пенсионерам стали прибавлять пенсии, особенно блокадникам, а в доме на Сенной почти все были блокадники, и тогда о них вспомнили родственники. Постепенно «контингент» сокращался. К этому времени и торговля подержанными автомобилями сошла на нет, кончились регулярные оказии. И решено было помощь последним двенадцати старушкам распределить по семьям и на этом «организованную гуманитарную помощь» на Сенную прекратить. Приход занялся другой благотворительностью — стали помогать больным детям в России. А Наталью под занавес опять пригласила в гости Ульяна.

Как-то они сидели на веранде священнического дома (Ульяна с мужем и детьми жили под родительским крылом), пили чай и беседовали обо всем понемногу.

— Ульяна, я все хочу тебя спросить. Скажи мне честно, кто надоумил тебя помочь мне в тяжелую минуту?

— Не понимаю? — искренне удивилась Ульяна. — Когда и чем я тебе помогала? Вроде бы все наоборот было.

— Ну не случайно же ты тогда заставила меня бегать по лестницам твоего дедовского дома! Это ведь тебя кто-то специально напустил на меня?