Назло (сборник)

– Герой кверху дырой! – крикнула Танька.

– Монах в разрисованных штанах! – добавила Вероника.

И пошли в разные стороны. Летчик – к вертолету. Танька – к дому.

Танька пошла и заплакала. Как сказано в Библии: «И исшед плакася горько». Вероника тоже присмирела и насупилась.

Вышли на дорогу. По дороге шел Мишка Синицын, сутулый от усталости. Мишка весь день проработал в поле на тракторе, а сейчас возвращался домой.

– Ты чего? – спросил он у Таньки.

Танька прошла мимо него по дороге.

– Чего она? – спросил Мишка у Вероники.

– С летчиком поругались, – объяснила Вероника. – Ну ничего, мы ему тоже врезали. В милицию жаловаться полетел.

– А в милицию-то зачем? – не понял Мишка.

– А мы ему диверсию подстроили.

– Это как? – снова не понял Мишка.

– Выхлопную трубу забили тыквой. Он взлетел, а потом как грохнется, чуть глаза на колени не выскочили.

Вероника побежала догонять Таньку.

Мишка остался стоять, приспосабливая новость к своей нервной системе. Он не мог идти. Стоял и смотрел, как удаляется по дороге Танька. Видел ее горестную спину, склоненную в плаче светлую голову, ноги в разнообразных царапинах, как у подростка.

Мишке никто не мешал смотреть, и он стоял до тех пор, пока Танька не свернула с дороги и не скрылась за избой Маланьи.

Летчик набирал высоту, зажмурившись по привычке. В эти мгновения он чувствовал всегда одно и то же: животный страх.

«Животный страх» происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и оттуда правит человеком.

Летчик испытывал это чувство всякий раз, когда отрывался от земли и земля уходила из-под ног.

Но сегодня все было по-другому. Летчик прислушался к себе: в животе под ребрами было совершенно спокойно, умиротворенно и даже беспечно. Он предположил, что весь страх, отпущенный природой одному человеку, он израсходовал час назад, когда падал вниз, потеряв управление. Но это было час назад. А сейчас он не чувствовал ничего.

Летчик приоткрыл один глаз и посмотрел вниз. Земля была зеленая и веселая. Он не поверил себе и открыл второй глаз. Было снова совсем не страшно и очень красиво.

Летчик потянул на себя ручку управления, набирая высоту. С этой высоты уже можно было догадаться, что Земля круглая.

– Не боюсь, – снова удивился он. – Не боюсь! – крикнул он птицам. Поднял лицо к близкому солнцу и крикнул в самое солнце: – Не боюсь!

Солнце подрагивало лучами, будто радовалось вместе с летчиком. Вертолет витиевато шел в голубом небе, как гигантская радостная стрекоза.

Бабка Маланья сидела в своем дворе под вишней и пела на мотив «страданий»:

Председатель колхоза Мещеряков и «золотоискатель» по фамилии Чиж стояли посреди двора и слушали Маланьино народное творчество.

Во двор вошел Мишка, присоединился к слушателям.

– Бабушка, – деликатно перебил Чиж, – а теперь что-нибудь старинное спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.

– Так это и есть старинное, – возразила Маланья. – Эта мой дед еще пел…

– Нет, бабушка. Это современное. Это слова Высоцкого.

– Так, может, мой дед его и знал.

– Вспомни что-нибудь еще, баба Маланья, – попросил Мещеряков. – Подумай и вспомни.

– Щас вспомню, – пообещала Маланья и задумалась.

– Владимир Николаевич, – тихо спросил Мишка, – вот если у вертолета выхлопную трубу законопатили и вертолет упал. Что будет?

– Кому? Вертолету?

– Да нет. Тому, кто законопатил.

– Что будет? Посадят.

– На сколько?

– Лет на десять.

– За что?

– Как – за что? Покушение на убийство и порча государственного имущества.

– Вспомнила! – сказала Маланья и заголосила на тот же мотив: – «Свистят, как пули у виска! Мгновения, мгновения!..»

– Это из Штирлица, – узнал Мещеряков.

Николай Канарейкин вошел во двор, открыв ногой калитку.

Посреди двора стирала Вероника.

– Где твоя сестра? – грозно спросил Николай.

– В сарае.

Николай подошел к сараю. Там было заперто.

– Таня! – позвала Вероника. – Тебя папа зовет!

Николай хорошо дернул дверь. Дверь распахнулась.

На сене с распущенными по плечам волосами, как сестрица Аленушка, сидела скорбная Танька.

– А ну встань!

Танька поднялась.

– Раздевайся! – приказал Николай.

– Зачем? – спросила Танька и стала расстегивать кофточку.

– Наголо? – поинтересовалась Вероника.

– И ты тоже! Раздевайся! – заорал Николай на Веронику.

Вероника живо стащила через голову свои ситцевые одежонки. Скинула с ног сандалии.

Николай собрал платья и туфли и зашагал в избу.

Войдя в избу, Николай открыл шкаф и снял с плечиков весь девчоночий гардероб. Затолкал в большой сундук. Повесил сверху замок. Запер. Спрятал ключ в карман.

– Чего это ты делаешь? – В комнату вбежала жена Лялька.

– А ты помалкивай! А то и твои запру! Вырастила вертихвостку. За парнями бегает! Милиция удержать не может!

Николай выскочил во двор. Лялька за ним.

Девочки стояли жалкие, в одних трусиках и лифчиках. Жались к стене сарая.

Лялька всхлипнула.

На шум появился дед.

– Чего случилось-то? – спросил дед Егор.

– Из дома ни на шаг! В сарай! – Николай выкинул руку полководческим жестом.

– Чего это я в сарай пойду? – огрызнулась Танька. – Что я, корова?

– Ты как с отцом разговариваешь?!

Николай подошел к дочери и влепил Таньке затрещину.

Вероника завизжала, будто ее режут.

Против дома стали останавливаться любопытные.

– Ты чего это разорался? – спокойно спросил дед Егор.

– А ты не лезь! – приказал Николай. – Развел демократию! Вот тебе результат!

Дед подумал и врезал Николаю по шее, да так, что тот пробежал вперед несколько шагов.

И самое ужасное заключалось в том, что все это видели.

Николай сильно заморгал, чтобы не заплакать. Потом крикнул деду Егору:

– У меня, между прочим, четыре медали и орден за трудовые заслуги!.. А! Делайте, что хотите…

Махнул рукой. Залез в сарай и заперся.

– Ну, вот! – На глазах у Ляльки выступили слезы. – Ушел… Довели человека! – Она зарыдала в голос.

– А ну помолчи, – сказал ей дед Егор.

Лялька послушно затихла.

Во дворе наступило тягостное молчание.

И именно в эту самую неподходящего минуту к дому подошли Мещеряков, Чиж и Мишка.

– День добрый! – бодро приветствовал семью Мещеряков.

– Ой! – ахнули Танька и Вероника и юркнули в дом.

– Егор Иваныч, знакомься! – предложил Мещеряков деду Егору. – Товарищ из телевизора.

– Чиж! – представился Чиж и пожал руку деду Егору, потом Ляльке.

– Давай, Егор, зови Татьяну, – распорядился Мещеряков. – Товарищ народными талантами интересуется.

– Прямо щас, что ли? – спросил Егор.

– А когда же? Человек вон за тыщу километров приехал, а у меня правление через двадцать минут.

– Ну ладно, – согласился сознательный дед Егор. – Танька, давай выходи…

– За что же десять лет? – Мишка подошел к Мещерякову. – Когда летчик цел и вертолет чуть помялся…

– Какой вертолет? – не понял Мещеряков.

– Ну тот. С тыквой… Сколько дадут?

– Пять, – сбавил Мещеряков.

Из сарая тем временем вышел угрюмый Николай. Из дома – Танька и Вероника. На Таньке было зимнее пальто, застегнутое на все пуговицы, а Вероника – в мужской рубахе с засученными рукавами.

– Михаил, а ты чего стоишь? – сказал дед Егор Мишке. – Тащи гитару! Играть будешь.

– Чего это я буду играть? Это ж самодеятельность.

– Ну и что? – не понял дед.