Погода массового поражения

the wine of her fornication

мурун: «правые не умеют думать, делать выводы, аргументировать, левым не хватает воображения, так оно всегда, ужас».

oh ye hypocrites, ye can discern the face of the sky: but can ye not discern the signs of the times [91].

так будет всегда, говорит панорамный вид из гостиничного окна, потому что я вижу нефтяные танкеры, в резком, скабрезном, гнусном румянце света, и обеспокоенность климатическими изменениями выльется в упреки и панику, а не в причитания и не в план спасения, даже в самом далеком будущем, через миллиарды лет, когда солнце станет большим алым раздутым богом светлого дня, который заполнит собой все небо, а мир — бесплодной пустыней, и последняя малость воды в тихоокеанском чане — да, там, по ту сторону — будет маленьким, убывающим уплывающим умира

неправильно: кроме перистых, есть еще и рулончатые завесы перисто-слоистых облаков над изображением кита перед карготстейн-билдинг (гигант на рынке недвижимости, хоть для офисов, хоть для жилья, он всегда тут как тут), и иногда что-то скользит там в этих рулонах, будто землетрясение, в небесах.

стало быть, завтра встреча с озабоченными цивилистами, а сегодня у меня, невоспринятой всерьез, еще один выгул, ах, если б он знал, но все уже бесполезно, наши лица смотрят друг через друга в ничто, от сосуществования холодно, родственная близость все равно что столбняк, от его возраста кисло, разговоры сократились до односложных вопросов-ответов, я два дня ходила вокруг него, скажет ли он наконец, что тот самый доктор здесь и что это значит, но ничего подобного, хорошо, давай-давай, тогда и от меня ни звука, ни о наниди, ни о каком другом смерт

тащу своего старого лжепророка в молл, в «ла стайл» и ритейл-сентер, потому что это самый крупный на аляске центр розничной торговли, а мне для завтрашнего выхода в свет нужна пара красивых штучек. свое начатое было ворчание — «клавдия, вряд ли кого-то будет особенно интересовать, как ты разодета» — он гасит еще в зародыше, когда понимает, что мне это надо для психогигиены, иначе я осерчаю и одичаю еще до того, как мы отправимся в глушь аляски. но что молл какой-то уродский: причесанно-прилизанная семейка уродов топчется у входа в салон красоты, и папаша-клетчатый-пиджак гудит: «so did we get something for the mother in law» [92], и при этом он так гадливо ударяет первый слог, mother, что это на шпицрутены

старика и внучку сразу берут в оборот, типа мы ж тут не на выставке, чтоб просто так глазеть: «you guys need anything special?» [93]

ну, константин-то, скорее, нет, а я бы не отказалась от черной туши и приличной помады, на кассе статный чернокожий просвещает озадаченного умника: «did you know that the number of people with thinning hair will increase faster than the overall population» [94], на слух не отличить от врачующей интонации рекламы, с которой местное телевидение норовит впарить все — от шоколадного батончика до добровольного страхования, как будто речь идет, во-первых, о самой распоследней из распродаж, а во-вторых, о предотвращении чумы или

просто среди всех помад единственной, которую я хотела бы попробовать, и в помине нет. у них у всех клевые названия: «контрол», «бьюти», «фэшн» — какой же цвет мне нравится? к дорогущей туши от «kiss me», 25 долларов как-никак, подошло бы нечто максимально эксклюзивное как ээм — «really bright?» [95] напускаю я на себя усталости; она прицепляется: «like red bright, or pink bright?» [96]

«э-э pink, yeah», и так вот мне достается не «бьюти», не «контрол», а «фан» [97], ну, такая я и есть, пятнадцать долларов девяносто, большое спасибо, итого сорок долларов и девяносто центов в целом, вот и опять я здорово потратилась. Константин, который только наблюдал, сам в таком шоке, что даже нехарактерным образом не хочет сегодня ни в какой скромный ресторанчик, ни даже в гостиничный, а по собственной инициативе предлагает пятый этаж.

наниди, которая мне приснилась, имела в виду это? ему все чаще хочется того же, что и мне.

«что думаешь?» наконец-то снова поправляет очки, похотливый блеск в глазах, потому что он знает, я образцовая ученица, — итак, что же я думаю об этом аппарате на синем бархате, за стеклом?

«что это… очень эстетично… очень привлекательно, приборчик этот».

«хммм», удовлетворенно извергает Константин и обменивается заговорщицким взглядом с мадам хеннеке, которая ставит поднос с чаем и своими вездесущими кексиками с корицей на стол, пока мы, два немца, восторгаемся фигней на книжной полке, даже виноград они предлагают, в столь страстно гофрированной чаше, что от одного взгляда на нее голова кругом

совершенные сферы, блеск латуни, болты, резьба, трубки, кольца сатурна, возникает впечатление чего-то музыкального, все вместе не больше косметички: «я бы сказала, музыкальный инструмент?»

«нет», он знающе улыбается.

«ну ладно, тогда… трубки, это… я бы сказала, это может быть чем-то пневматическим или гидравлическим, но как это работает и чему служит, если это не особая металлическая волынка… нет, не угадаю».

«может быть, мотор», он осторожно гладит меня по руке, мы отступаем на шаг в сторону и наклоняемся вперед, чтобы лучше рассмотреть, как трубки уходят в сферы.

«мотор с… как им пользоваться?»

«с любовью, с чувством… с небесным трали-вали и божественным фокусом-покусом», говорит Константин, и я даже не сразу могу что-то возразить, поскольку какая-то толчея у дверей — приходят остальные — отвлекает меня.

«изобретатель был… находчивым менеджером своих идей, ему удалось, не только рудольфа штайнера и теософшу елену блаватскую, но и состоятельных инвесторов…»

«шарлатан», перебиваю я его, потому что вдруг думаю, что это и есть то, чего он от меня хочет: бодрость и скепсис, но я заблуждаюсь: «нет, шарлатан… скорее художник, творение которого не совсем достигло совершенства стоящей за ним идеи, его машины… они и правда работали, но только когда ими управлял он сам. перед публикой, перед очевидцами, когда он умер — несчастный случай, и вправду нелепая история, — то в его мастерской вскрыли пол и нашли под ним разного рода энергопроизводящие и энергопередающие…» «тайный механизм за всем этим надувательством».

он откашливается, выпрямляется: «ну, значительно упрощая, без сомнения, так и есть, но идея, понимаешь — техника, которая покорна лишь своему изобретателю и владельцу в его индивидуальной добротной, созидающей, чувственной деятельности, область его…»

«we haven’t met before, have we?» [98] молодой человек мог бы вполне быть внуком мадам хеннеке. но лихость, конский хвостик, потертый синий свитер и оптимистичные искорки во взгляде говорят, что ничей он не внук, а сам себя сотворил и в силу этого властного совершенства требует, чтобы его немедленно мне

«this is our dear friend ryan. he’s something of a hothead, really, a physicist at the university, you will have much to discuss — your grandfather tells me you’re about to study the subject yourself [99]», мадам хеннеке похлопывает меня по плечу и поворачивается к своему супругу, которого я до этого лишь однажды видела, когда второй раз была в книжном, быкоподобный тип, широкая спина, низкий таз, стрижка ежиком и лицо красное, будто вот-вот лопнет.