Год бродячей собаки

Старик откинулся на спинку кресла и с минуту отдыхал. Его высокий, бледный лоб покрывала испарина. Он промокнул ее платком, сказал тихо, не меняя позы:

— Конституцию Лорис-Меликов представит государю первого марта. Думаю, Александр Николаевич ее подпишет. Очень мне хочется, чтобы в Россию, наконец, пришла весна…

Дверь библиотеки приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась потерявшая свое надменное выражение физиономия Прохора:

— Чай простынет, Александр Михайлович!

— Ладно, неси. Все равно не отстанешь, — разрешил Горчаков.

С мгновенно вернувшейся к нему важностью и барственностью в движениях камердинер приблизился к столу и неспеша наполнил чашки темно-оранжевой жидкостью. В комнате распространился мощный запах хорошего чая. На столе появилась коробка английского печенья и вазочка с вареньем.

— Таблетку сейчас выпьете или на ночь?..

Однако, увидев нахмурившееся лицо князя, Прохор почел за благо побыстрее ретироваться. Александр Михайлович пододвинул к себе вазочку, положил на розетку несколько вишен. Запивая варенье чаем, он из глубины кресла наблюдал за Дороховым, однако Андрей Сергеевич в выдержке хозяину дома не уступал и нетерпения не выказывал.

— А ведь, наверное, думаешь: с чего бы это старик так разговорился? — предположил Горчаков. — Потерпи, сейчас узнаешь. Я ведь за тобой давно приглядываю, еще с тех времен, когда ты вышел из Пажеского Его величества корпуса. И что академию по первому разряду закончил, знаю и про то, что в Военно-ученом отделе Генштаба служил. Все вы у меня как на ладони: и граф Игнатов, бывший директор Азиатского департамента МИДа, сидевший в Константинополе, и полковник Паренсон, всю войну проведший в Будапеште…

В силу своего положения князь действительно был неплохо осведомлен о деятельности некоторых ключевых фигур российской внешней разведки. Дорохов молчал.

— Ладно, — усмехнулся старик, — оставим твоих коллег в покое и обратимся к существу вопроса. По моей просьбе Департамент полиции подготовил одну бумагу о состоянии дел в стране, и, скажу тебе, она меня не порадовала. Распущенное недавно Третье отделение Его величества канцелярии совсем деградировало, да и Верховная распорядительная комиссия, на которую возлагалось столько надежд, положения радикально не исправила. Лорис-Меликов считает, что из всех российских институтов полицию надо реформировать в первую голову, да только вся беда в том, что ждать нам некогда. Такие дела за один день не делаются. Понимаешь, душа моя, к чему я клоню?..

Андрей Сергеевич неопределенно улыбнулся.

— Помочь им надо, вот что! — заключил Горчаков.

Дорохов удивленно поднял брови.

— Вы, выше высокопревосходительство, наверное, что-то перепутали. Тайными агентами и жандармами занимается генерал-лейтенант Селивестров, я же числюсь по министерству иностранных дел…

— А то я не знаю! — хмыкнул князь. — Нет, Андрей, мы с тобой «числимся по России». Да ты не думай, — махнул он рукой, — в жандармы тебя не записываю, да и приказать не могу — прошу! Сейчас больше, чем когда-либо, нужен человек, способный наладить борьбу с террористами и любой ценой не допустить нового покушения на государя-императора. Слышишь, Андрей, любой ценой! Можно сказать, что в руки тебе судьбу государства вручаю!..

Горчаков замолчал, задумался.

— А что прикажешь делать, если полиция безынициативна и бездарна, если жандармов как на улице бродячих собак, а взрывы не прекращаются? Нам бы только время выиграть, дать Лорис-Меликову завершить реформы!..

— Но, Александр Михайлович, вы же знаете, что я должен ехать в Лондон!.. — попытался отговориться Дорохов, однако Горчаков и слушать его не стал:

— На время это, Андрей Сергеевич, на короткое время. Переловим бомбистов — и поезжай себе, никто держать не станет. С начальством твоим, генерал-адъютантом Обручевым из Генштаба, откомандирование согласовано.

Это был аргумент. Старик все предусмотрел, все пути к отступлению отрезал и, хотя согласия Дорохова вроде бы уже и не требовалось, Горчаков продолжал убеждать:

— Ты подумай, наши семьи веками России служили, теперь пришел наш черед. Если мы не поддержим, не защитим преобразования государя, то больше и некому. А ведь кругом враги: и Австрия, и Англия спят и видят, как бы нас поставить на колени, да и Германия в этом от них не отстает. Мало того, что Бисмарк предал нас на Берлинском конгрессе, он теперь на случай войны сговаривается с Австрией и Италией…

Дорохов видел, что старик устал и поспешил свернуть разговор, тем более, что решение за него было уже принято.

— Я все понял, Александр Михайлович, — вздохнул он поднимаясь. — Не знаю только, смогу ли…

— А ты смоги! — Князь не без труда встал из кресла. — Я ведь не для красного словца сказал, что в твоих руках судьба России. Плата непомерно велика, если мы с тобой потерпим неудачу. Ну да, Бог даст, Бог даст!..

Горчаков тяжело вздохнул, перекрестил Андрея Сергеевича.

По прихоти Истории — а она до шуток большая мастерица — в тот же вечер в здании посольства Германии, что на площади Исаакиевского собора, состоялся еще один разговор, нашедший свое отражение в совершенно секретной переписке дипломатического представительства с Берлином. В личном кабинета посла разговаривали два дипломата. Его превосходительство полномочный посол Германии в России Эрих фон Корпф сидел в кресле у разожженного по случаю холодной погоды камина. Несколько наискосок, но тоже близко к пылавшему за чугунной решеткой огню, располагался невысокий господин, худым костистым лицом напоминавший какую-то птицу. Близко посаженными к крючковатому носу, холодными глазами он неотрывно смотрел на игру языков пламени, исполнявших затейливый танец на типично российских березовых поленьях. Не обладая высоким положением и благородным происхождением своего собеседника, советник посольства господин Нергаль держался, тем не менее, совершенно независимо, не проявляя и тени подобострастия к официальному представителю Германии в Петербурге. Более того, стороннему наблюдателю могло бы показаться, что диалог ведется между людьми равного статуса и не советник, а его непосредственный начальник чувствует себя, как сказали бы русские, не в своей тарелке. Впрочем, заметить это было бы трудно: просто господин посол иногда морщился, как если бы у него болел зуб, и гримасы эти странным образом совпадали по времени с отпускаемыми Нергалем замечаниями. В остальном разговор шел в исключительно мирных тонах, дипломаты беседовали ровными, тихими голосами, но вовсе не оттого, что боялись быть подслушанными.

— И вы настаиваете, — говорил посол, по многолетней привычке имитируя сдержанную улыбку, — чтобы эта бумага ушла в Берлин за моей подписью? Вы хотите послать ее не только в МИД, но и лично рейхсканцлеру Бисмарку?

— Да, если вы не возражаете, — так же приятно улыбаясь, отвечал советник Нергаль. Дрова в камине догорали, и язычки пламени изменили ритм своей недавно буйной пляски. Как в восточном танце, они теперь то энергично взмывали вверх, то исчезали на время, и тогда казалось, что поленья окончательно догорели. Но это была лишь уловка — огонь вспыхивал вновь и горел с удвоенной силой. — И еще, — продолжал Нергаль, — записку следует направить начальнику имперского Генерального штаба Хельмуту Мольтке.

— И тоже за моей подписью? — еще раз осведомился господин посол, будто процедура подписания официальных докладов в столицу была для него чем-то новым и необычным.

— Если угодно, — не менее любезно отвечал советник, — подписать могу и я, но тогда в Берлине возникнет недоумение: что делает в России их полномочный посол…

За этими словами последовала пауза. Нергаль не-спеша набил трубку хорошим английским табаком, закурил, не спрашивая на то разрешения хозяина кабинета.

— Поймите, Эрих, — советник выпустил в застоявшийся воздух клубы ароматного, пахнущего вишневой косточкой дыма, — вопрос совершенно принципиальный, и я хотел бы придать ему соответствующий вес. Не забудьте, что Бисмарк сам был три года прусским посланником в России и хотя бы поэтому отнесется к нашей с вами информации с интересом. — Советник голосом выделил слова «наша с вами», но посол и ухом не повел. Нергаль продолжал: — Речь идет не о каких-то мелочах и откровенных глупостях, какими пестрит переписка посольства со столицей, вопрос ставится о необходимости сформулировать долгосрочную стратегию, благодаря которой мы сможем активно влиять на внутреннюю ситуацию в стране нашего пребывания. Новый подход даст германскому правительству возможность активнее использовать армию и не связывать значительные силы на российском направлении, чего пока мы позволить себе не можем. Более того, как стало известно от нашего информатора, начальник российского Генерального штаба генерал Обручев подготовил для Александра II детальные соображения о плане ведения войны против Германии. В то же время и вы, и я, мы прекрасно знаем, что после победы во франко-прусской войне десять лет назад, рейхсканцлер больше всего на свете боится реванша французов и их союзников русских. Именно поэтому Бисмарк и сколачивает тройственный союз с Австро-Венгрией и Италией. И, заметьте, это при том, что, по его глубочайшему убеждению, война с Россией чрезвычайно опасна и для Германии может означать лишь катастрофу. Уже хотя бы поэтому наша записка будет встречена в Берлине с пониманием и благосклонностью!..