Мы, значит, армяне, а вы на гобое

Умер он так. Однажды – это была середина июня – Гобоист теплым утром отправился греться на солнышке на тот берег оврага, где росли сосны. Он устроился на припеке на бугорке, привалился спиной к стволу. Туда же, на поляну на опушке, пастух пригнал стадо коров, принадлежавшее хозяйству МК; и тут и там коровы оставляли пахучие сдобные лепешки, слегка курившиеся. И Гобоист заиграл. Это была пастушеская песенка, правда, если б играть в оригинале, нужен был бы и рожок.

На полуфразе он почувствовал слабость и положил гобой рядом на траву. Потом ощутил какую-то странную легкость, вспомнил мать, о которой уже много времени не вспоминал. Потом – лицо Елены. Изображения наплывали одно на другое. Потом вспомнилось что-то донельзя приятное, острое, счастливое, но что именно – не было сил поймать. Тогда он лег на траву и закрыл глаза. Вокруг шла юркая насекомая жизнь, вились мухи, метались стрекозы, ползали по Гобоисту муравьи. Пахли какие-то цветы, прилетела бабочка с темно-каштановыми крыльями; на верхних у нее были белые разводы, а нижние -нежно-алые, как лепестки мака, и в белых отметинках. Бабочка попорхала над Гобоистом, а потом опустилась на его еще теплый не обсохший лоб.