Я была Алисой

Мне вспомнились его письма — письма, что он писал мне потом: Помните ли Вы, как Вы валялись в траве, а я наблюдал за Вами? — непрошеные обрывки мыслей, снов.

Давно уж нет и этих снов, и этих писем. Я сама видела, как они горели в камине детской. Мама, в ярости разорвав письма на клочки, все подталкивала их зажатой в руке кочергой, при этом бранясь и рыдая, однако запрещая плакать мне.

Но снимок «цыганки» сохранился как реальное напоминание о прошлом. Раньше я так жаждала его увидеть. Но так и не смогла заставить себя спросить мистера Доджсона о нем. Будучи по-детски наивной, я верила, что он никому не отдаст ту фотографию — ведь создание этого образа было чем-то очень интимным. Мне не хотелось, чтобы посторонние — тем более мистер Рескин! — видели его.

Я мечтала навсегда остаться цыганочкой, я хотела остаться маленькой девочкой, стремительно летящей вниз, в кроличью нору. Но возможно, благодаря этим двум желаниям я так и не получила пропуска в будущее и оказалась закована в цепи, крепко-накрепко связавшие меня с прошлым.

— Да, это вы, — сказал мистер Рескин.

— Я узнала… просто испытала потрясение, увидев это через… через столько лет.

— Прелестно, не правда ли? Фотография покорила меня сразу, как только я ее увидел.

— Когда это было?

— О, давно, много лет назад. Вскоре после того, как фотография была сделана, если не ошибаюсь.

— Он… мистер Доджсон… ее подарил вам?

— Он напечатал много копий. Среди почитателей фотоискусства вы весьма известная личность, дорогая моя.

— Так ее видели и другие? — Я в тревоге подняла на него глаза, борясь с желанием прикрыться, словно не семилетняя девочка, а я сейчас, в свои двадцать три, оказалась вдруг полуодетой и оттого уязвимой.

— Отчего вы так удивлены? — Склонив лицо со своим аристократическим носом, мистер Рескин, взглянув на меня, улыбнулся. Улыбка получилась недоброй. Такая могла быть у кота, загнавшего в угол мышь и еще не решившего, что с ней делать — поиграть или съесть.

— Не знаю, наверное, это нелепо… Но, конечно, я должна была бы понять, что он покажет ее другим.

— Не сердитесь, Алиса. — Странно, но мистер Рескин как будто обиделся на мои слова. Недовольно надувшись, он склонил голову и с мольбой посмотрел на меня. Его театральные приемы, очевидно, не ограничивались залом лектория. — Мне и в голову не приходило, что вас это огорчит. Если б знал, никогда бы не принял сию фотографию. Но вы с мистером Доджсоном такие добрые друзья… или, может, прошедшее время здесь уместнее?

— Думаю, вы знаете ответ на свой вопрос. — Мне не хотелось играть в его игры. Я подавила эмоции и холодно и спокойно поставила фотографию на место. Теперь я превратилась в обычную скромную девушку. Но Ина пришла бы в восторг, знай она, насколько я была близка к обмороку.

Возвращая фотографию, я заметила рядом на столике еще одно маленькое изображение — портрет молоденькой девушки с выгнутыми дугой бровями, бледно-голубыми глазами и рыжевато-золотистыми волосами. Ее бледное, какое-то бесплотное лицо производило впечатление почти неземного. Мне оно показалось знакомым. В Оксфорде этот секрет был известен всем.

У мистера Рескина имелся свой скелет в шкафу, своя собственная скандальная любовная история. Ее обстоятельства были ужасающи: молодая женщина, детский портрет которой я сейчас созерцала, недавно скончалась, лишившись рассудка. Поговаривали, будто она являлась религиозной фанатичкой и отвергла мистера Рескина ради Господа. Однако я отчего-то не могла найти в своем сердце ни капли жалости к мистеру Рескину. Мне никак не удавалось убедить себя в искренности его чувств. Слишком уж с большой готовностью он всегда обращался к любой стороне своей жизни — не важно, насколько она была трагичной, — как к средству подогреть к себе интерес.

— Присаживайтесь, Алиса, и сделайте одолжение, выслушайте меня. — Заняв свое место, он наблюдал за тем, как я устраиваюсь в кресле.

— С удовольствием. — Я взяла чайник и разлила по чашкам чай, добавив в чашку мистера Рескина, по его просьбе, лимон.

— Ну вот, — проговорил он, погружаясь в кресло с высокой спинкой. Оно было таким глубоким, что человек мог запросто в нем исчезнуть. — Разве не уютно?

— Уютно. — Я размешала свой чай и сделала глоток. Чай был отличный, чуть пряный и бодрящий. В радушии мистеру Рескину нельзя было отказать. Он, безусловно, умел подготовить сцену, расставить декорации.

— Мы с вами старые друзья, не так ли?

— Раз вы так считаете.

— Я так считаю? Алиса, отчего вы стремитесь быть какой-то загадочной? Впрочем, это часть вашего очарования. И все же я порой задаюсь вопросом: нравлюсь ли вам хотя бы чуть-чуть?

— Ну, такому известному и влиятельному человеку, как вы, незачем подвергать сомнению преданность кого-то вроде меня.

— Вот, вы снова увиливаете от ответа! — Он с восторгом ударил ладонью по колену. Я сдержанно улыбнулась, глядя в свою чашку, теперь уже уверенная в том, что он в моей власти. — Алиса, не скрою, вы мне нравитесь, и я считаю своим долгом сказать, что вас на вашем нынешнем пути подстерегает множество опасностей. Ну вот, наконец-то откровенная реакция! Я вижу в ваших глазах сомнение. Желаете, чтобы я продолжил?

Я поставила чашку и сложила руки на коленях. Уставившись на завораживающее пламя в камине, исполняющее некий гипнотический танец заклинаемой змеи, я задумалась над вопросом мистера Рескина. Хотелось ли мне, чтобы он продолжил? Нет, решительно не хотелось. Однако я ему нравилась — мне это было известно еще с детства, — а потому, если я откажусь его слушать, он может повести себя, как отвергнутый воздыхатель. И потом, следовало учитывать его большое влияние, причем не только здесь, в университете, но и в королевской семье. Некоторые из ее членов являлись покровителями новой школы рисунка, которая была учреждена мистером Рескиным. Сам Лео входил в ее совет попечителей.

Я взглянула на мистера Рескина, так мило устроившегося в кресле. Ходили слухи, множество слухов о моей дружбе с мистером Доджсоном — что послужило причиной разрыва между ним и нашей семьей. Слухи эти пока не достигли ни ушей Лео, ни ушей его придворных. Вчерашний вечер тому подтверждение. А кто был источником большей части слухов, гулявших по священным коридорам университета?

Человек, сидящий напротив. Он помешивает чай, вот он слегка проливает его себе на брюки и, сокрушаясь по поводу своей неловкости, качает головой. При этом он продолжает улыбаться, как некий кот из одной любимой детской книжки.

Неужто я никогда от этого не избавлюсь?

— Продолжайте, — царственно кивнула я.

— Ну вот и умница! — Мистер Рескин погладил бакенбарды, и на меня пахнуло ароматом его духов. — Во-первых, позвольте мне удовлетворить мое давнее любопытство. Правда ли, что мистер Доджсон много лет назад просил у ваших родителей вашей руки?

Я испытала потрясение. Сердце мое забилось так оглушительно, что я уже не слышала ничего, кроме шума собственной крови в ушах. Было трудно себе представить, что он поведет себя столь прямолинейно. Подобные разговоры находились за пределами наших тем общения.

Увидев мое смятение, мистер Рескин даже не попытался его унять, а просто сидел в кресле и наблюдал за мной. Его глаза блестели, отражая огонь в камине. Он взял пирожное и, отправив его в рот, со вкусом прожевал.

— Я… то есть мне кажется, с вашей стороны довольно неучтиво задавать подобные вопросы!

— Знаю, знаю и прошу меня извинить. Но я не смогу вам помочь, если у меня на руках не будет всех фактов.

— Фактов? Каких фактов?

— Фактов о вашем прошлом, дорогая моя. Не будьте дурочкой. Не можете же вы думать, что вас допустят до королевской семьи в качестве невесты сына королевы Виктории, не привлекая пристального внимания к вашим прошлым поступкам?

— Я вам уже сказала, что не думаю об этом. Мы с принцем Леопольдом просто хорошие друзья.

— Но что касается вашей несравненной матушки, то я о ней более высокого мнения. Никогда не поверю, чтоб она без боя выпустила из рук такую партию, как Леопольд.