Шестнадцать карт (роман шестнадцати авторов)

Антон доел уху и отодвинул тарелку в сторону.

— Что с Лембоевым случилось, мы выяснили. А что с мэром, не подскажете?

— А что с мэром? Аппендицит — чума двадцать первого века. Пил человек и не закусывал. То есть закусывал, конечно… Бюджетиками, дотациями, национальными богатствами. С такого, бывает, и проносит. В России, знаете ли, долго запрягают, да быстро под гору летят. Хех!

— А вы что же, социалист? За Россию радеете?

— Это вы, голубчик, социалист, раз от таких денег отказываетесь. Вашим социализмом объясняется же и ваше недоумение по поводу метаисторической акции Степана Лембоева. Слыхали когда-нибудь историю о медвежатнике, который оставил возле сейфа “кучу” в качестве эквивалента украденного. Так и мы, новые хозяева земли карельской, переводим добро на говно.

Маркарян утер расплывшиеся в самодовольной улыбке губы салфеткой, скомкал ее и бросил в пустую тарелку Антона.

— Они ведь тут что, — вдохновенно продолжил он. — Нойды, саамы, сёй, сёй… Россию Север спасет… Подморозить, чтоб не сгнило, так сказать. А мы нойдов этих, голубчик, на лесопилке под зубастые колеса кубометрами, кубогектарами пускаем. Все эти души берез, глаза лесов, сердца камней. Все эти ваши метафоры. Россия — страна сентиментальных метафор, уподоблений… Все приблизительно, за тридевять земель, после дождичка в четверг, куда глаза глядят… Где все это? А нигде. Небесная Россия. Прощальный пароход с философами. Все вывернуто наизнанку, все не то, чем кажется. Встречаешь бомжа — а он вовсе и не бомж, встречаешь правозащитника — а он…

Тут Маркарян коротко прихрюкнул и на минуту замолчал.

— Надо спрямить, Антон. Избавляться надо от этих метафор, надо по правильным дорогам ходить, знать направление, координаты, точки пересечений. Есть те, кто готовы платить. За то, чтобы знать. И я тебе в последний раз предлагаю. Сто тысяч.

Маркарян выплеснул в рюмки остатки водки и щелкнул пальцами, призывая официантку. Антон, закусив нижнюю губу, смотрел в стол и краем скомканной салфетки собирал в кучку крошки хлеба на скатерти. Подошла Анечка, забрала грязную посуду, Маркарян приказал ей принести еще графинчик и блюдо холодной мясной закуски.

— Обмоем сделку! — подмигнул он Антону и полез под стол.

Антон очень удивился, когда Маркарян достал из-под стола черную спортивную сумку с надписью “Adidas” — с такими же ехала добрая половина пассажиров поезда “Санкт-Петербург — Оленеводск”. Антона шатнуло, и он всем телом точно провалился, почувствовал движение состава, и послышался ему стук колес на стыках рельсов. Он увидел, как сейчас Маркарян достанет из сумки пачку лапши быстрого приготовления, и над их столиком разольется пряный запах русского вагона. С соседом ему не то чтобы повезло, но вроде выпили, поговорили про Россию, как водится, про ее вечную неправильность и почти невозможность. Поезд зашумел в его голове еще явственней, Антон зажмурил глаза, тряхнул головой, но перед взором его все понеслось, замелькали одинокие нежные березы на русской равнине, редкие деревянные домики и бесконечные с проводами столбы, столбы, столбы…

Маркарян и правда дернул молнию на сумке, Антон открыл глаза и обалдело уставился на пачки долларов, которые выпирали из псевдоадидасовского зева, как переросшие огурцы.

— Ну что ты смотришь?! Бери, дурак! Такое раз в жизни предлагают! — по-отечески затарахтел Маркарян.

Антон не мог поверить, что это происходит с ним. Сотни раз он видел в кино, как на главного героя, обыкновенного парня вроде него самого, вдруг обрушиваются чемоданы наличных, а вместе с ними — крупные неприятности, роковые красотки и парни с автоматами. Значит, теперь он и есть главный герой, от его решений зависит, о чем будет это кино, а он даже не знает, какой он герой — положительный или негодяй. Ведь если всю жизнь ходишь во второстепенных, то и не важно, что ты за человек, что ты за личность. Ты просто функция: делай, что говорят. А вот Маркарян — он явно злодей и провокатор. Уже почти час спаивает Антона, чтобы запутать и обвести вокруг пальца. И глазки его свинячьи так и сочатся хитростью и обманом. М-да, тот, кто проводил кастинг, оригинальностью не отличался, ведь до чего же он пошлый, этот Маркарян. Как все становится просто в жизни, когда понимаешь, что ты — главный герой в остросюжетном фильме. И как к такому герою, как я, мог прийти такой пошлый злодей.

— Я знаю, кто вы! — пьяный Антон ткнул в Маркаряна пальцем и засмеялся.

— Это вряд ли, — отрезал Маркарян. — Если б знал, тебя бы здесь уже не было.

— А я как раз поел и собираюсь отчалить.

— Ну, так как насчет нашей сделки?

— Спасибо за предложение… Но вы знаете, мне мама в детстве говорила: не бери, сынок, доллары у незнакомых дядей. У них плохие намерения.

Антон засмеялся и придвинул к себе тарелку с брусничным пирогом, который так и стоял нетронутый на столе, взял в руку кусок и откусил с удовольствием. Он был доволен собой: так легко у него получилось выкрутиться. Теперь он бодро уплетал вкуснейший пирог и поглядывал на сумку с долларами независимо и с насмешкой. “Я не кукла, я не марионетка. Я тут главный герой. Я хранитель карты”, — думал Антон, и от самозабвенной самоуверенности ему начинало казаться, что если сейчас Маркарян направит на него дуло пистолета и потребует карту, то Антон ловким и непринужденным движением ноги опрокинет на него стол, пистолет выпадет из рук опешившего злодея, а Антон встанет, обхватит за талию прибежавшую испуганную Анечку, скажет: “Все в порядке, детка”, — и их губы сольются в долгом поцелуе.

Все это время Маркарян наблюдал за Антоном и улыбался, причем правая часть лица улыбалась снисходительно, а левая с презрением и брезгливостью.

— Вы, голубчик, наверное, думаете, что это все понарошку, как в кино. Что мы сейчас эту сумочку с бумажками в реквизит сдадим, а вы поедете домой, окруженный обожанием и восхищением. Это деньги, Антон. А в России нет ничего важнее денег. И власти. Но ее я вам пока не предлагаю.

От этих слов Антона почему-то взяла злоба. С чего это вдруг Маркарян заговорил про кино? И этот надменный тон хозяина жизни… Насмотревшись на пиар-кампании политиков и общественных деятелей, Антон терпеть не мог, когда эта сытая сволочь заводит пафосные рассуждения о России, еще и размахивая при этом долларами.

— Вы же сами полчаса назад говорили, что деньги — это дерьмо. А хотите, чтобы я взял сумку и принес это дерьмо в свой дом? Я не возьму это в свой дом. Я буду честным дураком. В России, где самое главное деньги, это главный национальный тип.

Антон собрал щепотью последние крошки пирога и кинул их в рот.

— К тому же что я куплю на эти деньги? Собольи шубы жене и теще? Себе шинельку с бобровым воротником? И внедорожник на сдачу.

— Вы что, цену набиваете?

— Я? Да нет, что вы. Ну, конечно, три миллиона — это неприличные копейки. Но дадите вы мне больше, будет это не “Ленд крузер”, а “Бентли” — по существу никакой разницы. Я же пиарщик, хорошо знаю, как за деньги статус покупается. Сегодня и джинсы за миллион купить можно, а все равно штаны — задницу прикрывать.

— Да и вы себя, Антон, только называете “честным дураком”, а все равно о своей личной заднице думаете. А еще меня пошлым злодеем выставляете. И правильно выставляете, я на эти деньги сейчас пойду возьму наркоты и буду детям возле школ раздавать. А вы что с этими деньгами? Что, жизнь кому-нибудь спасете? Детдому отвалите? Джинсы… Благородные речи, а мысли овечьи. Ты уж пойми, Антон Непомнящий, кто ты есть, и чужого на себя не бери. Я тебе по-хорошему предлагал от чужой вещи избавиться. А ты понты включаешь. Три миллиона ему копейки, ты хоть понимаешь, с кем торгуешься?

— Да хоть с чертом лысым! Мне по барабану. Достал уже.

Тут в кармане у Антона раздался резкий, как будильник сквозь сон, звонок. Антон достал из кармана трубку и увидел на экране имя, которое ввел в память телефона в поезде, сохраняя номер звонившего: Маркарян.

— Что за хрень! — изумился Антон и поднял глаза на своего собеседника.