Карманный атлас женщин

Ну ладно, попробуем войти туда. Со стороны Музея техники. Где стеклянная девушка подмигивает нам своими внутренностями. За колонной. Двери. Э, да там закрыто. После того как обойдешь вокруг все здание, можно уверенно говорить, что войти сюда невозможно. Возвращаемся к маме и папе.

Марыся выгребла из кармана остатки желатиновых мишек и свернула в сторону ближайшего торгового центра. А вот если бы закрыть эти сотни магазинов, которые находятся внутри? Так, чтобы люди не смогли утром войти и купить распродаваемые по акции тряпки, сшитые в далеком Китае. Чтобы обалдевшие люди дергали ручку двери и спрашивали друг друга: «Что, в конце-то концов, происходит, забастовка, ведь тут всегда открыто, всегда, когда хочешь что-нибудь купить». Вот мы и посмотрим, купите вы хоть что-нибудь через витринное стекло и через двери с залепленной засохшим желатином замочной скважиной. И хотя Марыся догадывалась, что быстро откроют другой вход, таинственные врата, через которые запустят разъяренную толпу, она не могла удержаться и не натолкать цветных мишек в замочные скважины.

Хоть бы на минутку перевернуть весь мир, вбросить песчинку в безошибочный механизм. Пусть что-нибудь произойдет, пусть все проснутся, пусть на мгновение остановятся, и именно здесь, в центре, в этом бедламе.

— Что такое, что такое, кто погасил солнце, кто заблокировал наши автомобили, наши банкоматы, кто это сделал? Скандал, хулиганы, спасите! Я спешу, я опаздываю, а тут, черт побери, в городе снова хаос.

— Я вот какую проблему хотела бы затронуть: в моем доме уже несколько недель не греют батареи. Живу я на восьмом, ноги у меня больные, и никак не могу допроситься в домоуправлении, чтобы прислали кого-нибудь, ну не знаю, комиссию что ли какую, которая рассмотрит мое заявление. Холодно, как черт знает что, в спину дует, человек под двумя одеялами спит. И ноль внимания. Спрашивается: за что платим и почему все игнорируют, не хотят выслушать стариков. За что все это, за что столько лет мучились, или, как я говорю, сражались. Чтобы теперь мерзнуть в собственном дому, как в хлеву?

— Да успокойтесь вы, наконец, тут у людей проблемы поважнее, трамваи не ходят, фонари не горят, темно, как в жопе, а вы о каких-то батареях. Ну люди, ну ведь надо же понятие иметь хоть какое, просто не знаю, воспитание, что ли, чтобы человеку при исполнении не морочить голову, а чтобы спокойно каждый себе тихо у себя и вот. И чтоб наконец хоть кто-нибудь что-нибудь сделал со всем этим, потому что это уже не город, а бардак. На колесиках!! Я так и знала, что когда-нибудь обязательно все разлетится к чертовой бабушке в трам-тарарам. И вот вам, пожалуйста, все, как я говорила. Сегодня утром как ни в чем не бывало все вышли из домов в магазины, на работу, в школы и на заводы. И такое несчастье. Такое несчастье. Кто испортил этот мир, кто это сделал? Уж я бы подлецам по башке врезал, засранцы, жиды.

Тем временем Марыся продолжала смотреть наверх, на шпиль Дворца культуры и науки и думала, вот если бы иметь такую силу, чтобы переставить эту махину на пару сантиметров, заметил бы кто? Или надо устроить великий катаклизм — разгромить все, демонстративно все поломать, испортить, растоптать. Аннулировать.

Куда ей, она слишком маленькая для таких мыслей. Она должна взять себя в руки. Объяснить себе, что пока она многого еще не может. Но когда она вырастет, о! Тогда она всем покажет. Ее пригласят в прямой эфир, внизу на полоске подпишут «Городская партизанка» и спросят: «Что вас побудило уничтожить целый город, какие у вас планы на будущее?» Марыся скромно потупит взор и пробормочет что-то о случайности, стечении обстоятельств, мелочи.

Ах, ничего такого. Просто я убралась в квартире, и пришло мне в голову, может, что-нибудь раздербанить. Вышла я из дому, подняла толстую палку с земли. Проходила мимо стоящих на тротуаре машин и выбивала им стекла, одно за другим. И спереди, и сзади, и с наклейками «Внимание, в салоне ребенок». Стекло разлеталось во все стороны, но ни один осколок не ранил меня. Было прекрасно. Я почувствовала, что это мое призвание, мое будущее.

Вдали я увидела двух женщин-полицейских из ближайшего отделения. Немножко струхнула, как они отреагируют на мое поведение, но, к счастью, они проявили понимание. «Добрый день», — сказали они. «Добрый день», — ответила я. «Можно узнать, чем вы занимаетесь?» — «Конечно, с удовольствием расскажу. Сегодня я решила уничтожить как можно больше вещей, лучше всего не своих. Ага, прекрасно, а можно узнать, зачем? Я подумала, что люди не умеют жить, все время куда-то спешат, постоянная нервотрепка, собирают у себя ненужные вещи, и все покупают, покупают. Это плодит неудовлетворенность».

Конечно, понимаем. Мы слышали об этом на курсах. Кроме того, один наш коллега читал Ноама Хомского [48]и Зигмунта Баумана, [49]и на переменах нам рассказывал. Мы даже были на антисаммите, но, к сожалению, это совпало с нашим дежурством, и господ антиглобалистов мы видели только через стекла щитов. Но все это безумно интересно, так что если бы была возможность оказать им хоть какую-то помощь, то мы с превеликим удовольствием, прямо здесь, да-да. А может, вам палки наши одолжить, они такие резиновые, гораздо легче бить и ручки милой пани так не устанут.

Отлично, вы очень любезны. Возьму, пожалуй, одну такую палочку, а вечером отдам, честное слово.

Дело сразу пошло быстрее и веселее. Прекрасно, что соседи так выручают друг друга. Взаимное доверие и взаимопомощь — это основа хороших контактов на низовом уровне. Марыся воодушевилась: ей по душе была миссия сокрушительницы и она сама в образе Плохой Девочкии… но ей обязательно должен кто-нибудь помогать, ведь не раздвоится она, не обежит все районы. А, загадочная девушка на велосипеде! Да, надо будет попросить ее помочь. Она поймет, она, конечно, знает, что только массовые уничтожения пробудят людей, погруженных в летаргический сон.

«Клево быть одной, нет господина над тобой», — повторяла она слова велосипедистки. Да, но что с Марией, которая смотрит на нее сверху. Не сердись, Дева Небесная, но сейчас мне хочется немного побыть одной. Научиться чему-нибудь, познакомиться с новыми людьми, понять. Себя понять, откуда во мне такая злость и такое возбуждение. Я постоянно возбуждена. Если не дом, то школа, если не двор, то район. Стоит только взглянуть на эти толпы, как мне плохо становится. Хожу с опущенной головой, иначе непременно кого-нибудь на тот свет отправлю своим бешеным взглядом. Прости, Матерь Божья, пока не врежу кому-нибудь, не успокоюсь. Наверняка.

А пока что вся окрестность была в клочьях. Будто лопнул какой-то гигантский шар и своими ошметками облепил деревья и карнизы домов. Настоящий катаклизм, содом с гоморрой, война. Люди попрятались по своим квартирам или подвалам и ждали, пока у Радикальной Принцессыне пройдет злость на весь мир. Пожалуйста, не громи наши магазины, мы только недавно кредит взяли на наш семейный бизнес. И так уже дела не ахти как идут, потому что рядом понастроили этих супермаркетов, эти скотные дворы для масс. А у нас приятно, мило, недорого. Оставь нам хотя бы витрины, а бей уж тогда двери, что ли.

Девочка решила вернуться на Охоту. Быстрым шагом подошла к вокзалу, где заходят на круг ночные автобусы. Что там творилось — впрочем, как всегда. Охламоны дубасили друг друга точно на ринге. Остальные пассажиры неуверенно толклись на другом конце остановки. Позвонить в полицию, вмешаться? Да ладно, парни уже сами почти решили свои проблемы. Зачем людей беспокоить, еще в суд потом потащат, показания давать. А верзилы выследят и под дверями суда навешают по шее. Семейное, можно сказать, дело — сами разберутся. Вот и ладушки.