Когда уходит Осень

«Так-так, — думала Отам, барабаня пальцами по столу. — Становится все интересней».

1 АВГУСТА: ЛУГНАСАД

Даже ночная тьма не помогала Пайпер Шигеру уснуть. Час ли ночи, два или четыре — сон никак не приходил к ней. Как же ей хотелось забыться, провалиться в черноту и хоть на время ничего не чувствовать! Но она лежала на постели, которую делила с мужем столько лет, что и пальцев не хватит пересчитать, и бездумно смотрела в потолок. В жизни бывает всякое, и радость и горе, а в этом доме она была счастлива.

Стараясь не разбудить мужа, Пайпер шевельнулась, осторожно откинула одеяло и посмотрела на эту развалину, на то, что осталось от ее тела, которым она когда-то гордилась. Будто узница из лагеря смерти — да в строгом смысле так оно и есть. Тело ее умирает: дух борется со смертью, но терпит поражение.

До того как началось лечение, одного самоотречения было достаточно, чтобы влачить день за днем. Теперь она вспоминает то время с ностальгической тоской, как вспоминают возвращение домой из долгого странствия, как первый поцелуй. Она была уже больна, но больной себя не ощущала и могла делать вид, что здорова, порой совсем забывала про болезнь, а порой вела себя поистине стоически. Но после того как она побывала в лапах докторов, повалялась в больнице, прошла курс химиотерапии, самым страшным оружием рака против нее стало зеркало. Она не сразу догадалась убрать из дома все зеркала, боялась, что ее посчитают глупой и суеверной, ну надо же, и теперь подолгу беспомощно стояла перед своим отражением, глядя, как чахнет не по дням, а по часам.

Когда у Пайпер выпали волосы, психологической военной кампании пришел конец, зато всерьез началась битва за физическое существование. Она нездорова, она серьезно больна — эти слова она воспринимала как оскорбление. Страдания ее не описать никакими красками: в английском языке таких выражений просто не было. Впрочем, это служило лишним доводом за то, что во всякой ситуации у человека есть надежда. Если мы не могли это как-то назвать, значит, его просто не существует. Но Пайпер понимала, что это не так.

К смерти никто не бывает готов, даже тот, кто глубоко верит, что, скончавшись в этом мире, он немедленно отправится в райские кущи. Одно дело — видеть, как усыхает тело, и совсем другое — наблюдать, как гаснет сознание. Всякий раз, когда одна атака была отбита, рак перегруппировывал силы и бросался на нее в другом месте и наконец собрал их в кулак и начал штурм мозга. И больше не нужно было притворяться и лгать самой себе, пропала всякая надежда. Видя, как ее собственные дети смотрят на нее с отвращением и отчаянием, Пайпер исполнилась неистовым, библейским гневом. Да и какая мать станет терпеть, глядя, как ее дети страдают. И уж тем более зная, что причина их страданий — она сама. О, это куда хуже, чем мучиться самой, она ненавидела себя за это.

Преимущество быть больной, считала она, в том, что можно трезво оценивать свое прошлое, без гордыни и излишнего самомнения. Теперь Пайпер увидела наконец себя и свою жизнь в истинном свете. Она родилась и выросла в Авенинге, в обеспеченной семье. Никогда не была человеком средних способностей, как все, хотя, по совести говоря, среди коренных жителей Авенинга таковых вообще было мало. В школе среди сверстников она заметно выделялась как по учебе, так и во всем остальном. Все ей давалось легко, может быть, даже слишком легко. Пайпер всегда чувствовала себя так, будто она немного жульничает — ее достижения не требовали от нее больших усилий.

Всеобщую любовь, награды, похвалы Пайпер отнюдь не воспринимала как должное. Она ценила все это как благо, за которое когда-нибудь — она видела это с пророческой ясностью — ей придется заплатить высокую цену.

Окончив школу, Пайпер поступила в Йельский университет. Она предпочла бы учиться в более либеральном учебном заведении, не столь крупном, не столь дорогом и с художественным уклоном, но не смогла побороть соблазн ходить на лекции в старейшем университете Новой Англии. У нее обнаружился талант к словесному творчеству и к иллюстрации, и, хотя преподаватели наперебой прочили ей блестящую научную карьеру, Пайпер решила посвятить себя детской литературе. Ей казалось, что она может писать такие книги для детей, которым суждена долгая жизнь, создавать образы, способные радовать многие поколения.

Большинство ее сокурсников относились к учебе в Йельском университете как к увлекательному состязанию, но для Пайпер это была реальная возможность приобрести опыт и знания. Занималась она, разумеется, много, но знала меру и не просиживала над книгами сутками, как некоторые безумцы, для которых хорошая отметка подобна Святому Граалю, дающему билет туда, где ждут счастье и бессмертие. Четыре студенческих года были самым беззаботным и веселым периодом ее жизни.

Любовь всегда подстерегает нас неожиданно, нельзя сказать самому себе: вот выучусь как следует, а потом влюблюсь. Пайпер это понимала и считала, что любое планирование в этой загадочной области попахивает дурным вкусом. Она бегала на свидания, целовалась, даже порой ложилась с мальчиком в постель, но все они казались ей либо зелеными щенками, либо рано постаревшими юношами. Но вот как-то раз на одной из шумных студенческих вечеринок, когда каждый словно из кожи вон лез, показывая, как ему весело, Пайпер познакомилась с Уиллом, и сразу все переменилось. Он был красив, обаятелен, остроумен и открыт, в нем, как ни странно, не было ни тени претенциозности или банальности. Родители Уилла были японцы, но он считал себя чистокровным канадцем, а увлечение восточной мистикой не имело к его происхождению никакого отношения. Несмотря на то что вырос он на другом побережье (в Оттаве), факт, что она родилась с ним в одной стране, казался ей чем-то большим, чем простое совпадение.

Стоя в противоположном углу комнаты, он сверкнул на нее взглядом из-под лоснящихся черных волос и глупо подмигнул, как какая-нибудь рок-звезда. И сердце Пайпер сразу растаяло. Всю ночь они кружили друг возле друга: то он заглянет ей в глаза, то она улыбнется. Пайпер стояла и разговаривала с девочкой из своей группы. Когда эта девица (имя ее Пайпер, хоть убей, потом никак не могла вспомнить) ненадолго отошла, чтобы принести еще выпить, Уилл сделал наконец ход. Пайпер и минуты не оставалась одна — он тут же оказался прямо перед ней.

Вспоминая эти годы, Пайпер всегда краснела. Это была настоящая страсть, они совсем потеряли голову. Она влюбилась в него без памяти. Это действительно было так, бывали минуты, когда она совсем растворялась в нем, исчезала, словно он поглотил ее целиком, без остатка. И она даже оставалась довольна этим, ей было вполне уютно и совсем не заботило, куда покатилась теперь ее жизнь. А Уилл терпеть не мог вспоминать это время: она так изменилась, что совсем была не похожа на уверенную в себе, сильную и независимую женщину, в которую он влюбился. Он решил порвать с ней, и тогда, пристыженная и раскаивающаяся, Пайпер вновь обрела чувство собственного достоинства. Они опять стали встречаться, но теперь уже все пошло совсем по-другому.

Человек он был необыкновенный, удивительный, прекрасный и от природы одаренный во всем, за что бы он ни брался. Сначала ей было страшно, что она может его потерять, и она так крепко вцепилась в него, так сильно его любила, что для его любви не оставляла ему места. Но когда новизна ощущений поблекла, когда оба поняли, что порой они устают друг от друга и не столько предаются любви, сколько просто спят вместе, что, кстати, бывает с каждой второй парой, Пайпер спустилась с небес на твердую землю. Она хотела выйти за него замуж, хотела остаться с ним на всю жизнь — называла это «скаутская любовь». Готовая ко всему, она была уверена: что бы ни случилось, это для нее не смертельно.