Потерянный среди домов

– Что такое? – спросил Харпер.

– Ничего, – ответил я и стал думать о другом. Но о чем бы я ни думал в тот вечер, все мне причиняло боль, поэтому через некоторое время я выпрямился и сел в этой комнате, полной хреновых зомби, и сказал: – Мне пора.

Раздался вроде как каменный смех. Я поднялся, что заняло у меня кучу времени, и подошел к двери, на что ушло целое лето и еще половина.

Харпер проводил меня вниз по лестнице до главной двери. Мы пожали руки, что было немножко мрачно, но казалось правильным. А потом я вышел в ночь, звезды сияли у меня над головой очень ярко. Я двинулся по аллее Философов. Просто шел и шел, у меня ужасно болело сердце, я был так несчастлив, что едва мог дышать. Все казалось таким грустным, все, что я совершил в жизни, катилось к чертям, я просто чувствовал, что я – крошечная, ничтожная мышь в большом холодном доме.

Я вышел на Блур-стрит и направился на запад, мимо высоких стен стадиона Варсити, университетские ребята двигались мне навстречу, шумные, устрашающие и исключительно бесчувственные. Я надеялся, что мне попадется какая-нибудь хорошенькая девушка, что она посмотрит мне в глаза и увидит все то прекрасное, что во мне есть, она будет просто знать.И она заберет меня в лесной коттедж, в маленький деревянный коттедж с каменным камином, где живет со своим отцом. Я войду внутрь, почувствую, как горят в камине дрова, сяду у огня и окажусь в тепле и безопасности навсегда и навеки.

Вместо этого я неожиданно осознал, что умираю от голода. Как будто не ел, черт возьми, несколько дней. Я был такой голодный, так отчаянно хотел гамбургер, что сердце аж подпрыгнуло от восторга, когда я понял, что у меня достаточно денег, чтобы его купить. Я заторопился через улицу к Харви. Передо мной оказался парень в бейсбольной куртке. С ним была его девушка. По виду парикмахерша. Волосы с начесом, пушистый голубой свитер. С такой отлично покататься, когда она завернет джинсы до лодыжек, но вряд ли захочется, чтобы она написала за тебя юридический реферат. В любом случае я, черт побери, был слишком голоден, чтобы ждать своей очереди, и поэтому просунулся через плечо этого парня, как раз когда он подошел к кассе.

– Чизбургер и стакан молока! – проорал я.

Одну секунду ничего не происходило, но потом парень повернулся с таким выражением лица, как будто он только что наступил в собачье дерьмо.

– Черт тебя побери! – сказал он. И подождал, не скажу ли я чего в ответ.

– Извиняюсь, – сказал я. – Я вас не заметил.

Несколько слабоватый аргумент, но лучше, чем удар в лицо, от которого я не был застрахован.

Он еще секунду смотрел на меня, просто чтобы убедиться, что до меня дошло, а потом остыл. Но должен вам сказать, это меня хорошенько встряхнуло. Заставило почувствовать себя вроде как подлым, как будто я сделал что-то по-настоящему плохое, хуже, как будто я сам был по-настоящему плохим, каким-то пресмыкающимся, покрытым собачьим дерьмом и паутиной, Я хочу сказать, это было в духе всего вечера, после того как я выкурил это дерьмо. Я чувствовал, что все, что я когда-либо делал в этой жизни, вроде как было совершенным безумием, как будто я парень, который пошел шагать по шахматной доске, и каждая новая хреновая клетка, кроме той, на которой он находится, – чистое сумасшествие. Как будто как я мог быть таким козлом долгие годы? Господи Иисусе, это было слишком. Я закончил этот вечер в нашей с Е.К. комнате, держась за голову, вертясь из стороны в сторону и желая только одного: чтобы вся эта чертова хрень наконец прекратилась.

Глава 9

На День благодарения я поехал в коттедж. В воздухе чувствовался снег, листья опали с деревьев, лето, казалось, никогда не вернется. На задах дома были черничные кусты – голые и дрожащие на ветру. Это было действительно что-то.

Я сел в машину к тому же водителю, с которым возвращался от Скарлет. Это вроде как выбило меня из колеи, потому что, когда я добрался до парадной двери, я расплакался. Мама обняла меня, и я разрыдался, пузыри лезли у меня изо рта, словно я был маленьким мальчиком.

– Я покончу с собой, – сказал я. – Возьму большой кусок стекла и перережу себе горло, точно, – что было совершенно не той вещью, которую стоило говорить маме в данных обстоятельствах.

– Пообещай, – сказала она, улыбаясь через кухонный стол и глядя мне прямо в глаза, и даже взяла меня за подбородок, чтобы убедиться, что я смотрю на нее. – Пообещай, что, если ты когда-нибудь подумаешь о том, чтобы сделать такое, ты позвонишь мне. Пообещай.

– Хорошо, – сказал я.

– Нет, пообещай. От всего сердца. Дай мне посмотреть на тебя.

– Обещаю, – сказал я устало, обеспокоенный тем, что расстроил ее. Я хочу сказать, что у нее хватало своих проблем со стариком, который, между прочим, сидел в гостиной и читал книгу.

Так что мы уселись на кухне и стали говорить о Скарлет. Иногда я чувствовал себя по-настоящему хорошо, как будто весь яд вышел из моего тела, я даже мог бы сказать: «Сейчас я чувствую себя лучше».

Моя мама вроде бы улыбалась, но осторожно, словно старалась удержать что-то, а примерно через двадцать минут я снова почувствовал себя дерьмово. Это как грязная вода, которая поднимается в раковине. Все началось снова, я прокручивал и прокручивал свои мысли в голове, пока не подумал, что в конце концов превращусь в масло, как те тигры, о которых я читал, когда был ребенком.

Один раз я отправился на прогулку по оврагу, трава была серой и сплющенной. Я пошел к нашему маленькому ручью, постоял там, глядя в воду, думая о Скарлет, думая о том, как она вернется ко мне, и на миг испытал порыв веселья. Он буквально прошел через меня.

Вечером, улегшись в постель, я долго лежал в своей синей комнате с ковбоями на стенах, слушая, как скрипят полы, а за стенами бегают белки и мыши. Это была словно большая живая вещь, этот дом. Потом включилась печь. Было слышно, как она щелкнула, и вокруг словно все задышало, это место дышало и наблюдало за мной. Когда я был маленьким, мама следила, чтобы я никогда не отправлялся спать несчастным, даже если мы ссорились, и иногда, проходя незаметно за спиной отца, пробиралась в мою комнату, и целовала меня, и подтыкала мне одеяло. То же самое она сделала этим вечером. Я перевернулся и посмотрел на нее в темноте. Она шлепнула меня по лицу.

– Мой дорогой, – сказала она, – если бы я хоть что-то могла сделать. Что-то, чтобы помочь тебе. – Мама внимательно посмотрела на меня. – Я так тебя люблю, – сказала она. – Я люблю тебя так сильно, что это меня пугает.

Я отправился обратно в школу поездом в понедельник вечером. Я был в купе один. Напротив меня висела фотография, но я долгое время ее не замечал. Я был занят своими мыслями, как будто бы моя проблема могла быть решена, если только я посмотрю на нее с правильной стороны. Но передо мной был все тот же старый лабиринт, все те же старые крысиные тропы, я не пришел ни к чему новому. Скарлет ушла, вот к чему привели меня мои мысли.

В любом случае вы знаете, как можно смотреть на что-то, не видя этого? Я думал о тех временах, когда Скарлет стояла на цыпочках и ее рубашка задралась. Я должен был поцеловать ее живот, думал я, я должен был сделать со Скарлет больше, целовать ее больше, больше прикасаться к ней. Я хочу сказать, я думал, что она будет рядом всегда, так что торопиться некуда. Если бы я получил ее сейчас, о боже, что бы я с нею сделал.

Так я сидел, витая в облаках, а когда туман рассеялся, то обнаружил, что гляжу на фотографию на стене. Это была картинка, изображавшая пляж с желтой дорожкой к отелю на заднем плане. И что-то в этой картинке, атмосфера я полагаю, напомнило мне то время, когда я ездил с мамой на каникулы в Санкт-Петербург. Мы сняли дом у моря. Высокая трава, песчаные дюны, чайки летают над головой. Есть моя фотография, не знаю, кто ее сделал, я сижу на пляже и кормлю чаек, их вокруг меня целая стая, одна берет кусок хлеба прямо с руки, и я вроде как смеюсь и закрываюсь одновременно, мама на заднем плане, лежит в шезлонге, в солнечных очках, рубашка завязана на талии. В общем, смотрел я на эту картинку и чувствовал, что скучаю по тем временам так сильно, что все мое нутро выворачивает наизнанку. У меня просто все болело от воспоминаний и оттого, что хотелось снова оказаться там, чтобы солнце пекло голову и я кормил чаек. Мне казалось, что это было так давно и вроде как жестоко, что навсегда безвозвратно ушло.Я подумал, если бы я мог вернуться туда, обратно на этот пляж, и снова сидеть там на песке, я был бы счастлив. Но я же мог все это вернуть. Ну конечно же до меня дошло, что я действительно могу – могу сбежать и пройти весь путь дотуда. Могу сделать это сам. Как в ту ночь, когда отправился повидать Скарлет. И одна только мысль об этом наполнила меня каким-то странным восторгом. Это давало мне что-то, к чему стремиться, что-то, что не позволяло все время думать о Скарлет.