Тайная жизнь пчел

Я сказала, что голодна, а Розалин предложила попридержать лошадей. Ее нижняя губа была оттянута вниз табаком «Красная Роза». Запах следовал за ней по всей кухне, как собачка на поводке, — сочетание ямайского перца, свежей земли и преющих листьев. Розалин прошла по веранде, высунулась из двери и сплюнула реактивной струйкой слюны в сторону гортензий.

Никто не умел плевать так, как Розалин. Бывало, в моих фантазиях она выигрывала чемпионат по плевкам и на сто призовых долларов мы с ней снимали номер в дорогом мотеле в Атланте. Пожить в мотеле всегда было моим заветным желанием, но сейчас, если бы мне сказали, что я могу выбирать между розовым домом и комфортабельным мотелем с подогреваемыми бассейнами и телевизором в комнате, я бы однозначно выбрала розовый дом.

Впрочем, несколько раз, по утрам, когда я только просыпалась, я видела свой старый дом и скучала по нему, но это длилось секунду или две, пока я не вспоминала, как стояла на коленях на кухонном полу, а крупа буравила мои коленные чашечки, или как пыталась обойти стороной грозовую тучу настроения Т. Рэя и вечно попадала прямо в ее эпицентр. Я вспоминала, как он накидывался на меня с криками: Иисус С. Христос! Иисус С. Христос! Сильнее всего он ударил меня по лицу в тот раз, когда я, перебив его, спросила, что означает это «С»? Быстрая прогулка по аллеям памяти — и от ощущения «отчего дома» не осталось и следа. Я предпочитала розовый дом.

Зак прошмыгнул в кухню за спиной Августы.

— Так-так. Бамия и свиные отбивные. К чему бы это? — спросила Августа Маю.

Мая робко приблизилась к ней и сказала, понизив голос:

— Прошло уже пять дней с тех пор, как я была у стены.

И я увидела, как она этим гордится, как она надеется, что времена истерик уже позади, как она хочет отпраздновать это обедом с бамией.

Августа улыбнулась.

— Правда, пять дней? Ну, это стоит отметить. Мая просияла.

Зак плюхнулся на стул.

— Ты развез весь мед? — спросила его Августа.

— Весь, кроме меда для офиса мистера Клэйтона, — ответил он. Он не мог усидеть на месте и все время что-то теребил: сперва салфетку на столе, затем пуговицу на своей рубашке. Словно бы ему не терпелось что-то сказать.

Августа пристально на него посмотрела.

— У тебя что-то на уме?

— Вы не поверите, что говорят люди в городе, — сказал он. — Они говорят, что Джек Пэланс в эти выходные приезжает в Тибурон вместе со своей цветной подружкой.

Мы прекратили свои занятия и посмотрели друг на друга.

— Кто такой этот Джек Пэланс? — спросила Розалин. Хотя обед еще не начался, она уже вгрызалась в отбивную и сейчас разговаривала с набитым ртом. Я пыталась встретиться с ней взглядом, указывая на свой закрытый рот и надеясь, что мое сообщение до нее дойдет.

— Он кинозвезда, — сказал Зак. Июна фыркнула.

— Ну не чушь ли? Что кинозвезде делать в Тибуроне?

Зак пожал плечами.

— Говорят, здесь живет его сестра и он приезжает к ней в гости и собирается в пятницу пойти в кино со своей цветной подружкой. И она будет сидеть не на балконе, а внизу, в зоне для белых.

Августа повернулась к Мае.

— Сходи, пожалуйста, в сад и принеси свежих помидоров для обеда — они будут очень кстати, — сказала она и дождалась, пока Мая выйдет из дверей. Было видно, что она опасается, что Джек Пэланс, пытающийся осуществить интеграцию кинотеатра, может разрушить праздничный обед Маи.

— Люди волнуются? — спросила она Зака. Августа выглядела озабоченной.

— Да, мэм, — сказал он. — В скобяной лавке Гаррета несколько белых говорили о том, чтобы выставить оцепление возле входа в кинотеатр.

— Боже, начинается, — сказала Розалин. Июна издала губами звук пф-ф-ф-ф, а Августа покачала головой, и тут до меня впервые дошло, какая непомерная важность придается в мире пигментации кожи, словно пигментация была солнцем, а все остальное во вселенной было планетами, которые вращались вокруг него. С тех пор, как я пошла в школу, не говоря уже об этом лете, жизнь непрерывно вращается вокруг пигментации кожи. Как же мне это надоело!

В начале лета по Силвану прокатился слух, что из Нью-Йорка едет полный автобус людей, которые собираются осуществить интеграцию городского бассейна. Ходили разговоры на грани паники. В городе чуть было не ввели чрезвычайное положение, как будто нет для южан большей беды, чем северяне, приехавшие нарушить наш образ жизни. А потом было это безобразие с белыми мужчинами и Розалин на бензоколонке Эссо. Я подумала, что лучше бы Бог вовсе отменил всякую пигментацию.

Когда Мая вошла на кухню, Августа сказала:

— Давайте обедать. — И это означало, что Джек Пэланс был темой не для обеденных разговоров.

Мая принесла три больших помидора, и пока они с Розалин их резали, Августа зашла в телевизионную комнатку и поставила на проигрыватель пластинку «Nat King Cole». Она была без ума от «Nat King Cole», поэтому включила полную громкость. Она вернулась, сдвинув брови, как делают люди, когда пробуют что-нибудь на вкус и оно оказывается таким изысканным, что это почти причиняет им боль. Лицо Июны выражало презрение. Она признавала только Бетховена и ребят из его компании. Она сходила и уменьшила громкость.

— Так невозможно думать, — сказала она. Августа сказала:

— Знаешь что? Ты слишком много думаешь. Тебе пошло бы на пользу, если бы ты хоть раз, вместо того чтобы думать, просто прислушалась к своим чувствам.

Июна сказала, что возьмет обед к себе в комнату, спасибо.

Думаю, что это было к лучшему, поскольку я смотрела на помидоры, которые нарезали Мая и Розалин, и репетировала про себя, как я скажу: Не угодно ли помидоров, Июна? Вы любите помидоры? Теперь, по крайней мере, можно было есть спокойно.

Мы ели, пока у нас были силы, что является характерной чертой семейных обедов в Южной Каролине. Зак отодвинулся от стола, сказав, что отправляется в офис Клейтона Форреста, чтобы отвести ему дюжину банок меда.

— Можно и мне? — спросила я.

Августа опрокинула свою чашку с чаем, что было так на нее не похоже. Трудно было даже представить Августу, которая что-нибудь разливает. Маю — сколько угодно, но только не Августу. Чай разлился по столу и потек на пол. Я думала, что это взорвет Маю — трагедия пролитого чая. Но она лишь встала, напевая «О, Сюзанна!», даже без особого энтузиазма, и взялась за тряпку.

— Не знаю, Лили, — сказала Августа.

— Пожалуйста. — Все, чего я хотела, это провести немного времени с Заком и расширить свой кругозор, побывав в конторе настоящего адвоката.

— Ну, ладно, — сказала она.

Контора находилась в одном квартале от Главной улицы, по которой мы с Розалин триумфально прошествовали через город в то воскресенье, уже более трех недель назад. Я совершенно иначе представляла себе адвокатскую контору. Это был довольно большой дом с черными жалюзи и опоясывающей верандой. На веранде стояли кресла-качалки, предназначенные, наверное, для того, чтобы люди, выиграв свои дела, падали на них в приятном изнеможении. Табличка перед входом гласила: КЛЕЙТОН ФОРРЕСТ, АДВОКАТ.

Его секретарша была белой женщиной лет восьмидесяти на вид. Она сидела в приемной за столом и красила губы огненно-красной помадой. Волосы были завиты в тугие кольца бледно-голубого оттенка.

— Здравствуйте, мисс Лэйси, — сказал Зак. — Я привез еще меда.

Она убрала помаду в тюбик. Вид у нее был немного раздраженный.

— Еще меда, — сказала она, качая головой. Преувеличенно вздохнув, она выдвинула ящик стола.

— Здесь деньги за предыдущую партию. — Она бросила конверт на стол и окинула меня взглядом.

— Тебя я прежде не видела.

— Я Лили.

— Она гостит у Августы, — объяснил Зак.

— Ты живешь у нее дома? — спросила она. Мне хотелось сказать ей, что помада кроваво затекла в морщины вокруг ее губ.

— Да, мэм, я там живу.

— Ну, я пошла, — сказала она, поднимаясь и беря свою сумочку. — Мне назначено у дантиста. Поставьте банки туда, на стол.