Слой 3

– Живем, – сказал рыбак.

– Нефтяники сильно мешают?

– Жить не мешают.

– А где мешают?

– Реке мешают, тайге мешают. Нам не мешают.

– Рыбы стало меньше?

– Всего стало меньше.

– Но вам на жизнь хватает?

– Нам хватает.

– Да они теперь колбасу чаще кушают, чем рыбу, сказал Чемагин. – Цивилизация!

– Колбасу нет, – сказал Миша. – Тушенку да.

– И водку – да! – сказал Чемагин.

– Всяко разно бывает, – улыбнулся Миша.

– Это действительно серьезная проблема – алкоголизация местного населения? – спросил Валерий Павлович.

Миша подумал и сказал:

– Всяко разно бывает.

– Отстань от человека, – сказал Юрий Дмитриевич.

Ну почему? Мне интересно. Вас не обижают мои вопросы, Михаил... Как вас по отчеству?

– У них не принято, – сказал Чемагин.

– Нет, не обижают.

– Тогда, если позволите, еще вопрос: среди... ваших людей есть богатые?

– Есть.

– А очень богатые?

Миша пожал плечами.

– Это кто – ваша знать, ваши... князья, или как они там называются?

– Здесь богатых мало, – сказал Миша. – Дальше, на Севере, где тундра, где олени – там очень богатые люди есть.

– Я тут знаю одну крутую бабу, – вставил Чемагин, – бывший секретарь по идеологии, а теперь вдруг выяснилось, что знатного рода; оленей сотнями гонит в Скандинавию, сама живет в Хельсинки, сюда только наведывается.

– Да ты что! – удивился Валерий Павлович. – Даже так? – Он посмотрел на рыбака Мишу, ожидая подтверждения, и тот снова пожал плечами. – Бог ты мой, уже и здесь своя мафия сложилась! Но откуда деньги-то? Я понимаю: ну, олени там, меха, наверное... Быть может, я плохой математик, но мне представляется, что здесь порядок цифр не тот, не тот масштаб, чтоб жить на Западе...

– Да будет вам известно, – подал голос Андрюша Сигалов, – что нефтяные и газовые компании платят очень хорошие деньги родовым кланам за использование территорий родовых угодий. И вот здесь порядок цифр соответствующий, позвольте вас уверить. Добавьте к этому различные международные фонды, через них проходят десятки миллионов долларов...

– ...и до Миши абсолютно не доходят, – перехватил реплику Чемагин.

– Мне не надо, – сказал рыбак Миша, – у меня все есть, я хорошо живу.

– Знаю я, как ты живешь, – сказал Чемагин. – А князьки твои: кто в Венгрии, кто в Финляндии, кто в Канаде, а детки ихние в Сорбоннах с Гарвардами. Твой-то сын школу закончил? Что молчишь? Пять классов, да и все?

– Нам хватает, – ответил Миша.

– Это трагедия, – сказал Валерий Павлович.

– Ну что, по третьей – за любовь! – предложил Чемагин и открыл ножом новую бутылку.

– Здесь же пробочка откручивается, – подсказал Сигалов.

– Мне так привычней.

– И все молчат! – всплеснул руками Валерий Павлович. – Пресса молчит, молчат депутаты... Где ваш прославленный Луньков, защитник маленьких народов?

– Что-то ты помногу наливаешь, – сказал Юрий Дмитриевич. – Профессура к таким дозам не привыкла.

– Я поеду, – сказал Кротов. – Вернусь к семи, как договаривались. Надеюсь застать вас живыми.

– Обижаешь, начальник, – нахмурился Чемагин.

– А шашлык, Сергей Витальич? – огорченно воскликнул повар Иван.

– Я провожу, – сказал Юрий Дмитриевич. – А вы пока перекурите. Что-то ты гонишь, полковник, как я посмотрю; к чему бы это, а?

– Как прикажете, – сказал Чемагин с заносчивой небрежностью.

Когда вышли из-под навеса и повернули за угол к тропинке, Кротов услышал нервный голос Валерия Павловича: «Нет, вы послушайте, Миша!..» – и пожалел несчастного рыбака: затерзает же его совестливо-сопливая столичная интеллигенция.

– Где он сейчас? – спросил Кротов.

– Кто? – переспросил Юрий Дмитриевич.

– Да твой профессор.

– О, милейший, он много где. Активно взыскуем, так сказать, различными слоями общества.

– Раньше он водочку лучше держал.

– Стареем, брат, все мы стареем. Я вот вечером посмотрю, как ты сам держишь родимую. Да, Сережа, привези, пожалуйста, своего друга Лузгина: Валерий Павлович хотел с ним побеседовать.

– На предмет чего?

– Да так, о жизни.

– Он еще будет в состоянии говорить?

– Он уже будет в состоянии.

– Ладно, привезу.

– И последнее, Сережа. Надеюсь, ты не проговоришься на этой своей комиссии про подписанный сегодня договор.

– Конечно, нет.

Вот и правильно. Достойно похвалы. Уж сюрприз – так сюрприз.

«Чего-то я не знаю, – думал Кротов, пока машина везла его в город, стуча колесами, как поезд, на стыках плит дорожного покрытия. – Чего-то я не знаю из того, что должен знать...».

Бюджетная комиссия собиралась обычно в думском зале заседаний на третьем этаже. Кротов приехал в мэрию с временным запасом и успел еще покопаться с Федоровым в основных документах отчета по исполнению бюджета за первое полугодие и полтора месяца текущего квартала. Веселого было мало, город жил в режиме непрерывного «подсоса», денег не хватало даже на основные, «защищенные» статьи, и тем не менее город жил, хотя Кротов и не переставал удивляться, на какой тонкой грани балансирует все городское хозяйство. Хуже всего обстояло дело с ремонтом теплосетей. Город принял на баланс большую часть жилого фонда «Севернефтегаза», это еще Воронцов подписал с Лукояновым, а вот сети «повисли», все котельные остались нефтегазовскими, и тарифы на тепло устанавливала компания, о чем много и нудно ругались с Вайнбергом: мэрия считала, что тот дерет три шкуры, жжет дорогущий мазут, хотя рядом есть газопровод, и давно пора было перевести котельные на газ, потратиться слегка на три «отвода», и в этой ругачке как-то позабылись теплосети, большие километры закопанных в землю старых труб. Кто им хозяин? Компания полагала, что передала жилье вместе с трубами; мэрия же утверждала иное: ежели мы платим такие деньги за тепло, то извольте доставить его в дома, а детали, вроде ржавых труб, нам неинтересны. Короче говоря, за лето никто не озаботился ремонтом и опрессовкой, и с первыми холодами могли начаться неприятности. К тому же в бюджете текущего года просто не было строки на сетевой ремонт – им всегда занимались нефтяники, и теперь городу предстояло «ужиматься» по другим статьям.

Вел заседание председатель гордумы Соляник, хотя у комиссии был свой председатель – депутат Распопова, толстозадая вредная тетка по кличке «Мадам Двупопова», экономист из хозяйственного управления «СНГ», избранная в Думу по начальственной негласной разнарядке. Кротов удивлялся, кто позволил этой ведомственной бабе захватить власть над городским бюджетом: по его мнению, работников компании нельзя было и близко подпускать к городским деньгам. Он даже переговорил на эту тему с председателем Думы, тот покривился и махнул рукой: поздно, уже не исправишь. И вот сегодня Соляник решил прибрать лично к рукам «комиссионные» вожжи. То был явный знак, но знак чего? Предстояло вскорости узнать.

Докладывал Федоров, бубнил и шелестел бумагами. Соляник смотрел в стол и только изредка обводил глазами присутствующих. Распопова демонстративно глядела на стену, где висел любовно вырезанный в дереве городской красивый герб. От нечего делать Кротов пересчитал людей за столом: одиннадцать, и он лично знает только четверых, это плохо, это минус тебе, Сережа, да и четвертого, многодетного депутата с банальной фамилией Иванов, он знал только потому, что его часто показывали в местных теленовостях – говорящая куколка Лялина, лузги некая пассия, учредила над семьей Иванова нечто вроде творческого шефства и гнала «по ящику» еженедельно умилительные до оскомины репортажи.

Наконец перешли к обсуждению. Больше всех говорила мадам Распопова, и говорила по делу, Кротов отдал ей должное: ситуацией вредная тетка владела основательно. Эмоциональнее прочих выступал депутат Иванов, помянул страдающих детей, своих и не своих, и призвал покончить с разбазариванием. Федоров кивал с понимающим видом. В углу думская стенографистка порхала рукой над блокнотом. Кротов уже утратил к разговору остатки интереса, когда Соляник предложил закончить прения и вынести оценку. Кротов глянул на часы – восемнадцать двадцать, он успевал, и тут мадам Распопова сказала: