Спокойный хаос

Сейчас самое время собирать камни, так, мимоходом, пока он не перестроился.

— Мне можно здесь остаться или нет?

Он улыбается, глядя в сторону, делает типичную французскую гримасу. Как это, черт возьми, случилось, что этому субъекту удалось меня припереть к стене?

— Ладно, валяй, но не навсегда, однако — шипит он.

— Заметано, — протягиваю я ему руку. — Не навсегда.

Он пожимает мне руку, и, притянув к себе, обнимает, вполне возможно, что его объятие искренне, может, он меня уважает, по-своему. Потом отстраняется, запускает руку в карман и вынимает оттуда красный пакетик, перевязанный серебристой ленточкой.

— Передай это Ларе от меня, — говорит он.

Да, конечно, так я и разбежался: сейчас отправлюсь на кладбище осквернить ее могилу: копытом свиньи открою крышку гроба и положу ей это на грудь. Мою дочь зовут Клаудия, дурачина, Клаудия…

— Спасибо.

Он уходит, он даже не подозревает о чудовищной оплошности, которую допустил в конце нашего разговора. Я его победил, однако у него сохранился вид далеко от побежденного. Он же профессионал, черт побери, и хорошо понимает, что и его иногда могут наколоть. Он скажет Боэссону, что я не в состоянии выполнять обязанности президента, а при первой же возможности мне отомстит.

Список комет, которые я видел:

Это легко.

Галлея (1985);

Хейла-Боппа (1997).

Может быть, я видел еще одну комету, в раннем детстве, в Риме. У меня сохранилось воспоминание: я и мой брат очень маленькие, и отец выводит нас ночью на улицу посмотреть на комету.

— Мальчишки, пойдемте смотреть на комету…

Лето. Воздух напоен самыми разными ароматами, когда идешь вдоль стен Ардеатины, кажется, что гуляешь на природе за городом. Термы Каракалла, Чирко Массимо. У отца на ногах белые туфли, они светятся в темноте. Что это была за комета? Или это было затмение Луны?

— Мальчишки, пойдемте смотреть затмение…

— Пьетро!

Кто меня зовет? Смотрю направо, налево: никого нет.

— Я здесь!

О, « Ярис» темно-синего цвета, припаркованный во втором ряду неподалеку от сквера, мигает мне фарами, — мигать фарами, кажется, означает приглашение подойти. Из окошка показать голова: это мать Бенедетты. Что ей от меня надо? Ничего не поделаешь, надо идти туда… Проблема в том, что снова потеплело, а здесь, в тени, мне было так хорошо. Происходит очень странная вещь: осень началась внезапно две недели назад — дождь, ветер, холод, — а потом погода улучшилась, и снова установились по-летнему теплые деньки. С каждым днем температура воздуха поднимается, так бывает в начале мая, а небо, очищенное дождями, покрывает вуаль, легкая и прозрачная, как марля в один слой. И солнце жарит, как ненормальное…

Мать Бенедетты мне улыбается, у меня такое впечатление, что ее мелкие, белоснежные зубы само воплощение здоровья. Она сидит за рулем машины, работает мотор, в руке какой-то листок.

— Прости, — извиняется она. — Знаешь, я с таким трудом втиснулась сюда, что мне уже не выбраться. Я забыла отдать тебе вот это.

Листовка. Цикл бесед: 5 встреч «Родители вместе», по вторникам, в 21 час…»

— Это ассоциация родителей, все толковые, грамотные люди. Время от времени и я забегаю на их собрания. Они организовывают встречи, семинары, обучающие курсы. Вот я и подумала, что тема сегодняшней беседы может тебя заинтересовать.

Потом ее внимание привлекла моя собака — она прыгает и путается у меня между ног — и ее обнаженная, все еще сохранившая загар рука, высовывается из окошка машины.

— Дилан! Красавец!

Дилан встает на задние лапы, радостно приветствует ее, но очень скоро она его разочаровывает, пожаловав ему скупую ласку, — быстрое, небрежное движение руки, потрепавшей его по голове, на самом деле было только промежуточной остановкой на пути к листовке, и ее указательный палец приземляется на нужной строчке.

— Вот эта, видишь?

Тут у нее зазвонил мобильный, она отвечает, сделав мне извиняющуюся гримасу, говорит по телефону, а я между тем читаю то, что она мне показала: «Дедушка и бабушка: помощники или проблема? Беседу ведут психологи-педагоги Глория Авуэло и Николетта Сков». Эта тема меня интересует меньше всего, хотя бы еще и потому, что кроме моего отца, дедушки Клаудии, который живет в замкнутом, созданном им самим мирке, отставшем от нашего времени, по крайней мере, века на два, все ее бабушки и дедушки уже умерли. Однако потом я заметил, что мать Бенедетты ошиблась: ее палец ткнул в строчку с названием встречи, которая состоится в будущем месяце. Тема сегодняшней беседы на одну строчку выше: «Начнем с конца: как разговаривать о смерти со своими детьми. Беседу ведет психотерапевт, последовательница школы Гордона [42], Мануэла Солвай Грассетти». Я отрываю глаза от листовки и смотрю на мать Бенедетты.

— …послушай, я за рулем, — говорит кому-то она, — как только буду дома, я тебе перезвоню.

Она бросает на меня лукавый взгляд, и я поневоле становлюсь сообщником ее лжи, молчит несколько секунд, затем прощается и выключает телефон.

— Прости, — говорит она и делает паузу, резко встряхивая головой, будто хочет избавиться от мертвых волос, потом улыбается: — Тебе это интересует, да?

— Наверное, да.

— Послушай, сейчас я очень спешу и хотела бы только сказать, что, если ты решишь пойти туда, то можешь оставить Клаудию с нами, может быть, она даже захочет переночевать у нас. Это место далеко, в Горгондзоле [43], если ты туда поедешь, то, наверняка, вернешься поздно.

— Спасибо… — мой голос неестественно замер, потому что, собираясь поблагодарить ее, я хотел назвать ее по имени, но, как обычно, я точно не помню, как ее зовут: Барбара или Беатриче? Клаудия мне напоминала имя этой женщины четыре или пять раз, но, видимо, у меня что-то не так с головой, мой мозг отказывается запомнить ее имя в точности, и, как всегда, я колеблюсь в нерешительности: Барбара или Беатриче, что поделаешь, в конце концов, с ее именем у меня вечно будут связаны сомнения. К тому же, я еще и несколько озадачен: ясно как день, что она специально вернулась сюда только для того, чтобы передать мне эту ценную информацию, ясно и то, что, по ее мнению, мне непременно следует туда пойти.

— Дай подумать, что у меня там на вечер, — бормочу я.

— Не спеши, делай свои дела, — говорит Барбара-или-Беатриче, — сегодня я не смогу забрать Бенедетту из школы, но позднее мы можем увидеться в спортзале. Ты придешь, да?

А как же. И Бенедетта пожелала заниматься художественной гимнастикой, как Клаудия: но у нее нет к этому таланта, она сильно от нее отстала, занимается в команде Б с другой тренершей, и, по-моему, очень из-за этого расстраивается, особенно, когда она видит, с каким обожанием Клаудия смотрит на Джемму, маленькую чемпионку.

— Да, приду.

— Там и договоримся. Смотри у меня, без церемоний.

— Договорились. Спасибо.

И что уж совершенно абсурдно, я протягиваю ей листовку.

— Можешь оставить ее себе. Вот увидишь, толковые люди, их всегда интересно послушать.

Снова улыбнулась Барбара-или-Беатриче, попрощалась со мной, включила обратный ход и заскользила по встречной полосе к проспекту, где путь ей тут же преградило сумасшедшее движение. Она уже далеко, но я вижу, как из сумочки она достает мобильник и прикладывает его к уху.

Я спокойно возвращаюсь на свою скамейку. Как разговаривать с детьми о смерти. А почему бы и нет? Может быть, существует какая-то особая методика, есть метафоры какие-нибудь. То, что я с Клаудией до сих пор на эту тему не говорил, вовсе не означает, что мы никогда не будем об этом разговаривать. Наверное, мне надо бы к этому подготовиться заранее, чтобы потом, в последний момент, не импровизировать. Сегодня вечером, очень возможно, что Клаудия будет ужинать со своим дядей. Но в данную минуту я об этом думать не хочу. Может быть, как-нибудь, но только не сейчас. Сейчас мне хочется просто посидеть в теньке и приласкать свою собаку, вот и все дела. А листовку эту я засуну в карман — и все.