Волосы Вероники

— Прямо про тебя!

— Я и есть мастер, — рассмеялся Боба и, затормозив, добавил: — Приехали.

Это был девятиэтажный кооперативный дом. Нам долго не открывали, а когда наконец дверь распахнулась, на пороге под притолоку вырос баскетболист Леня Боровиков. Не долго раздумывая, он врезал могучим кулачищем Боба Быкову — тот звонил в дверь и потому стоял ближе — и коротышка мячиком отлетел к самому лифту. У меня тоже сработал спортивный рефлекс: я тычком ударил верзилу в солнечное сплетение. Он вытаращил на меня изумленные красные глаза, согнулся под прямым углом пополам и стал жадно хватать раскрытым ртом воздух. Очухавшийся от потрясения Боба добавил Боровикову и оттолкнул от двери. Ворвавшись в квартиру, мы поспешно закрыли за собой дверь. В тесной прихожей никого не было, из комнаты доносились пронзительные звуки магнитофонной музыки, голоса. В дверь за нашей спиной бухал ногами разъяренный Боровиков, мелодично тренькал звонок-гонг. Это миролюбивое треньканье и бешеные удары, сотрясающие дверь, отнюдь не гармонировали.

В комнате было сильно накурено, на низком столе, придвинутом к широкой тахте, стояли разнокалиберные бутылки, в тарелках какая-то холодная закуска, кое-где присыпанная пеплом. На тумбе гремел на полную мощность магнитофон. Я подошел и убавил громкость. Оля и Мила сидели на подоконнике и во все глаза смотрели на нас. Я успел заметить, что Олина шерстяная кофточка разорвана почти до пояса, одна щека пылает, в глазах слезы. Мила — она, кажется, не пострадала — успокаивала подругу. А на полу сидел парень с черными патлами почти до плеч, держал в одной руке бутылку с коньяком, в другой пузатую рюмку и без всякого удивления смотрел на нас. Хотя он и сидел, видно было, что это рослый парень, наверное тоже баскетболист.

— Леня сказал, что размажет вас по стене и выпустит вниз через мусоропровод, — медленно выговаривая слова, произнес парень. — Неужели вы его, дьявола длиннорукого, спустили?

— Надо было, — мрачно сказал Боба и пощупал вспухающую скулу, глаз у него сузился. Как бы совсем не закрылся. У Боровикова, видать по всему, рука тяжелая.

— Шувалов, уведи меня, — взглянула на меня Оля.

Она уже не плакала, даже успела размазанную тушь стереть.

— А-а, вы за девчонками, — разочарованно протянул парень и потянулся за рюмкой. — Забирайте, ради бога, они нам надоели…

— Ну и нахал! — бросила на него возмущенный взгляд Мила.

— И зачем мы с ними пили? — сказала Оля.

— Действительно, зачем? — усмехнулся я.

Я обратил внимание, что в дверь бухать ногами перестали. Наверное, Леня притаился и ждет, когда мы выйдем. Драться не хотелось, но добром, по-видимому, отсюда не уйдешь.

— Мы пообедали в «Баку», — рассказывала словоохотливая Мила Ципина, — а потом поехали музыку послушать…

— Твоя идея, — бросила на подругу недовольный взгляд Оля. — Будто Боровикова не знаешь!

Парень с интересом смотрел на нас. В отличие от Боровикова он явно был настроен миролюбиво, а может, ему просто лень было подниматься.

— Они сказали, что есть последние записи Высоцкого и Марины Влади, — тараторила Мила. — С парижской пластинки.

— Ну и как? — спросил Боба.

— Мы собрались уходить, а они…

— Я женщин не обижаю, — ввернул парень.

— Я про Высоцкого, — сказал Боба. — Понравились записи?

— Я, оказывается, раньше слышала, — сказала Мила. — Цикл про алкоголиков. Ой, где была я вчера…

— «Считай, с приятелем мы выпили немного… Скажи, Серега?..» — басом затянул парень и споткнулся, видно дальше не помнил.

— У Боба замечательные записи, — повернулась Мила к подруге.

— Я хочу отсюда уйти, — сказала Оля. Парень поднял бутылку и потряс ею:

— На посошок?

Я рывком распахнул дверь, но ничего не произошло: Лени Боровикова на лестничной площадке не было. Он мог поджидать нас у парадной. Мы молча спускались по бетонным ступенькам вниз. Чем ближе выход, тем тревожнее: что приготовил нам баскетболист Леня?.. В моем возрасте драться на улице вроде бы и ни к чему.

Боровиков не поджидал нас и на улице. Его вообще не было видно. Однако его незримое присутствие мы очень скоро ощутили: когда подошли к «Волге», то увидели, что одно колесо сплющилось. Боба быстро обнаружил порез в шине. Низко же отомстил нам великан и силач Леня Боровиков!..

Быков, бормоча проклятия в адрес баскетболиста, быстро достал запаску, домкрат и с моей помощью за несколько минут сменил колесо. Девушки стояли поодаль и о чем-то толковали. У Милы большой рот с ярко накрашенными губами, бледное лицо, на котором влажными вишнями выделяются слегка томные, с поволокой, глаза. В общем, они с Олей были заметной парой, а когда рядом две красивые девушки, от мужчин отбоя нет.

— Карета подана, — вытерев руки вафельным полотенцем, сказал Боба Быков. — В ресторан? Или к цыганам? Как это? «Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…»

Боба трудно вывести из себя. Другой, увидев бы; что ему шину прокололи, на весь день лишился бы покоя, а он уже успокоился. Правда, на станции технического обслуживания ему за десять минут завулканизируют камеру. А что бы мы делали, если бы Леня все колеса проколол?..

Мила на правах хозяйки бесцеремонно села рядом с водителем, а мы с Олей — на заднее сиденье.

— Что же ты меня не ругаешь? — покосилась на меня Оля.

— За что?

— Ты, оказывается, не ревнивый, — вздохнула она.

— Приедем домой, я тебе по второй щеке… — улыбнулся я.

— Бьет — значит, любит, — откликнулась Мила.

— Мне эти домостроевские замашки не нравятся, — сказала Оля.

— А Боба, когда в гневе, может ударить… — засмеялась Мила.

— Такого не было, — добродушно заметил Быков.

«Волга» мчалась, обгоняя поток, на скорости восемьдесят километров. Быков когда-то участвовал в автомобильных гонках, однажды его машина несколько раз перевернулась, он сломал бедро и с тех пор перестал участвовать в спортивных состязаниях. Но привычка ездить быстро осталась, и поделать он с собой ничего не мог. Водитель он, конечно, был искусный. Ведь ограничение скорости в городе рассчитано на среднего водителя, а Боба никак в рамки «середняка» не укладывался. Шоферы такси тоже не очень-то свято чтут правила уличного движения. Когда нет поблизости постового, они жмут и жмут на акселератор.

Я сидел рядом с Ольгой и думал о том, что как-то все не так у меня с ней. Разве это дело срываться с работы — еще черт дернул повстречаться со Скобцовым! — мчаться куда-то, с дракой врываться в чужую квартиру и забирать оттуда свою девушку… Мы уже не первый месяц ведем с Олей безрезультатные разговоры о том, что пора ей кончать с компаниями и легкомысленными подружками. Оля охотно соглашалась со мной, корила себя за слабость, но тут же все начисто забывала и снова поступала по-своему. А почему она, собственно, должна поступать по-моему? Ей нравится жить так, как она живет, с какой стати она должна принимать мою мораль? Пусть я старше ее, надеюсь, умнее, но, если вспомнить, каким я был в ее годы, то вряд ли мне стоит осуждать Олю… У меня тоже были компании, приключения…

По натуре Оля Журавлева — целомудренный, порядочный человек, но если так живут ее знакомые, подруги? Когда и повеселиться, если не в ее годы?..

Годы, годы!.. Когда я с Олей, то не чувствую себя рядом с ней этаким умудренным жизненным опытом воспитателем-моралистом. Да и вряд ли она потерпела бы меня в роли наставника.

Оля перестала приглашать меня в свои компании, но и порвать с ними была не в силах. У меня дома она часто вела по телефону долгие разговоры с приятельницами. Обстоятельно обсуждались веяния моды, достоинства одной ткани по сравнению с другой. Для того чтобы достать дефицитную вещь, нужно было звонить в магазин нужному человеку… Приятельница просила, чтобы это сделала Оля, мол, с ее внешностью и фигурой отказа не будет… Оля, конечно, соглашалась пойти к кому-то и взять там модную кофточку или парфюмерию. Причем не себе, а другим. Зная ее доброту и безотказность, приятельницы нещадно эксплуатировали ее. Она даже посылала какие-то кофты и платья подружке в Краснодар. А та все забывала ей деньги за покупки выслать…