Ещё о женЬщинах

Правда, он считал, что лучшее применение её любви и нежности уже найдено, но промолчал. Разумеется, любое бесполезное домашнее животное есть эрзац ребёнка. И неспроста так любят животных бездетные люди, не зря же убеждённый холостяк Фрэдди Крюгер разводил котов десятками, а потом душил, душил! То же самое относится к Малышу, который хотел поиметь собаку. На самом деле он, конечно, хотел поиметь младшего братишку. (Малыша, кстати, совершенно напрасно изображают мальчишкой: разумеется, это девочка.) Правда, он обрёл Карлсона, который живёт на крыше, а это, уж поверьте, более чем полноценная замена. Карлсон запросто заткнёт за пояс любого братишку или даже сынишку, причём непосредственно через рот. Маме Малыша повезло, что у неё было уже трое детей, а то Карлсон прилетел бы к ней. В равной степени это относится и к папе, потому что Карлсону, предупреждаю сразу, совершенно безразлично, ему лишь бы это шевелилось.

Такая же фигня случилась с Вересаевым на крыльце, где кухарка крапивой порола курицу, чтобы та не смела садиться на яйца, а курица по-прежнему садилась и садилась, а кухарка её порола и порола. Может быть, неохотно допустил он, дети нужны не только для украшения женщины в его глазах. И даже это именно так.

А утром Чистого понедельника, когда, как всегда, не хотелось жить, он встал, надел бумажную курточку с продранными локтями и, принципиально не опохмеляясь, начал бороться за чистоту.

Но ни в коем случае не подметать пол. Потому что если его подмести, то и никакой борьбы не получится, а ведь хотелось измучиться не только похмельем. Нужно взять большую сексуальную тряпку, но не сексуальное ведро, а помойную лохань, чтобы всё было трушно. Лохани нет, пришлось воспользоваться старым эмалированным тазом, а чтобы он стал помойным, слить туда воду из-под умывальника, выплеснуть заварку из чайника, вытряхнуть пепельницу и помочиться. А теперь окунуть тряпку в лохань и, не отжимая, плюхнуть на замусоренный пол. А после этого хлопнуть себя мокрой рукой по лбу, вспомнив, что пол мыть следует в последнюю очередь.

Снять занавески, чтобы комнату залил голый, холодный и скучный великопостный свет. А теперь… О, ёб твою мать! Теперь же надо выкуривать Масленицу, а единственный в хозяйстве таз уже опрометчиво превращён в помойную лохань!

Приходится слить лишнюю часть помоев на огород, остальные вернуть в умывальное ведро на потом и таз вымыть. Положить в него раскалённый на плите кирпич, пучок сушёной мяты и поливать уксусом, чтобы шипело и поднимался кислый священный пар. Где она тут, Масленица-жирнуха? Мы её выгоним!

Он елозил тряпкой по полу и думал, что они (черти) стерегут, чтобы ухватить душу, а душа трепещется и плачет: «Увы мне, окаянная я!» Думал он, да. Вот и индюк тоже думал. Да уж они ухватили, ухватили! Уж она чёрт знает где! Это тоже он думал. Так размышлял по ходу целый день, а вечером надел длинную рубаху кающегося грешника, отыскал в соответствующей книге соответствующий текст и, встав на колени, зашептал: «Моли Бога о ней, святая угодниче Елена…» Проделав всё это двенадцать раз, успокоенный, лёг спать.

Ну и, конечно, сон ему приснился тот же самый, но по большому счёту это фигня, потому что девочки у неё получились довольно хорошенькие, между прочим, тройняшки.

А вот лирический герой, тот действительно спился от угрызений совести и, в основном, моральной распущенности и безнаказанности и однажды удавился-таки на одной из тех странных инсталляций, которые свисали у него с потолка в самом начале нашей истории.

Но тоже не без форса. Есть такая книжка «Морские узлы» Л.Н. Скрягина (Москва: «Транспорт», 1984), так там на 72-й странице посмотрите, у кого имеется. Лирический герой долго выбирал между затягивающейся удавкой и эшафотным узлом, последний подкупал названием, но удавка была гораздо красивее. Завязав узел, он прикрепил пеньку к крюку из-под люстры, отошёл и полюбовался получившейся инсталляцией. Затем намылил верёвку и проверил, легко ли затягивается. Но висело слишком низко, он встал на собственный стул, продел голову в петлю, осторожно затянул и посмотрел, насколько удлинилась при этом верёвка. Удлинилась более чем достаточно. Вылез, перевесил повыше, опять затянул, но стул как раз хрустнул и повалился. «Ну кто бы сомневался, что мы именно сейчас сломаемся!» — саркастически подумал он. Затем следовало испугаться, но уже не успел.

Так что если с моим стулом не произойдёт такой же фигни, в дальнейших моих текстах будет фигурировать уже не лирический герой, а лирический персонаж, что даже ещё гораздо хуясе.

Про женщин

Есть анекдот, что сидят ночью некие вооружённые мусульмане в засаде или типа того. Вдруг — идут двое, в темноте не видно. Один мусульманин спрашивает: «Кто идёт?» — «Это я, Саид». — «А кто перед тобой?» — «Жена моя, Зульфия». — «Эх, Саид, Саид! А ведь по шариату жена должна всегда следовать за мужем!» — «Когда появился шариат, не было противопехотных мин. Иди-иди, Зульфия».

Вот уж, что называется, с больной головы на здоровую! Не знаю, как там по шариату, а всегда пропускать женщину вперёд — это требование европейского этикета. Который тоже сложился задолго до того, как появились противопехотные, а равно противотанковые мины. Но зато в изобилии имелись волки, медведи, единороги, химеры и горгулии, василиски, вервольфы, гадюки, страшные лесные разбойники, капканы, силки, волчьи ямы, овраги, альпийские и карпатские ущелья и пропасти, а также Гримпенская трясина с соответствующей Баскервильской живностью. И даже в самом благоприятном случае, когда речь не шла о возможном членовредительстве, женщина, пропущенная вперёд, попадала в густую крапиву, глубокие грязные лужи и многочисленные навозные кучи. Если же речь шла о благородной даме, то, первой садясь в карету или палантин, она первой принимала, на себя кинжальный удар злодея в чёрном плаще и полумаске.

И это, в общем-то, нисколько не удивительно. Потому что в отличие от мусульманского востока в христианской Европе существовал настоящий культ женщины. Ну ещё бы! Она — единственная, на всю жизнь данная! Жене — и почёт, и уважение, потому что никуда от неё не деться. И церковь, хотя и позволяла вдовцам снова жениться, но делала это довольно неохотно. Но всё-таки позволяла… Но даже если и не позволяла, то и культ умершей возлюбленной был тоже развит, и вечная верность, и всё такое. В общем, это вам не Восток, где надоела жена — взял новую, а первая сидит себе в дальнем углу гарема, и можно с ней даже не здороваться.

Прошли века. Недавно читаю книжечку о правилах хорошего тона. И вот, в частности, узнаю, как нужно женщину усаживать в автомобиль. Оказывается, если вы поймали такси на улице, нужно открыть заднюю дверцу, пропустить опять вперёд женщину (это уж непременно, а то вдруг там террорист), после чего сесть самому. По это, как пишет автор пособия, не очень этикетно, это компромисс. Потому что самым почётным местом в автомобиле считается заднее правое, наискосок от водителя. Поэтому лучше всего садиться в машину не на дороге, а на закрытой стоянке. Там вы можете усадить свою даму с полным почётом. То есть: открыть дверцу справа, усадить даму, потом обойти машину и самому сесть слева. Вот это уж полный шик-блеск!

И вот читаю это я и вспоминаю, что где-то слышал: заднее правое сиденье, наискосок от водителя, — наиболее опасное в случае аварии. Что при столкновении водитель, инстинктивно выходя из-под удара, инстинктивно же подставляет под него наиболее далёкую от себя часть автомобиля. Ту самую. Почётную…

Этикет бессмертен!

Одно время небезызвестный уральский постмодернист, так называемый Костя Богомолов, повадился звонить домой одному своему сослуживцу, тоже, естественно, литератору. Началось всё с того, что он раз ему позвонил, другой позвонил, а того всё нет дома, и трубку каждый раз берёт его молодая жена. А она женщина симпатичная, обворожительная, с шармом и очень к тому же приветливая. И так происходило несколько раз, и в конце концов Косте понравилось. Он понял, что не столько нравится общаться с самим литератором, сколько с его супругой. И он стал звонить уже целенаправленно ей, хотя всякий раз для приличия сначала спрашивал мужа. А потом уже подолгу и с удовольствием беседовал с ней самой.