Овсянки (сборник)

если вы задумали книгу о латвии — приплывите сюда в августе в октябре — вы увидите алуксне добеле пилтене вентспилс… — все стрижки под юбками тамошних девиц — фуражки всех полицейских — телефоны и имена — не хуже чем наяву — но в латвию вас не пустят. кто не любит трястись в поездах и по синим зимникам — (заледеневшим речным дорогам) — кто достаточно любит оба мира чтобы не пенить их не ворошить — тому стоит навещать сухую реку. она очень хорошая — очень наша.

дружба с ней не отменяет поездок в верхний услон в мае месяце. эти местности не ревнивы — как не ревнивы и ласково-равнодушны друг к другу смерть и жизнь. как известно в антимире сухо — там нет океанов — там из ржавого крана изредка капает искусственная немокрая вода. все очень верно в случае сухой реки.

жители любого города могут задуматься — где находятся их сухая река — их верхний услон.

мы особенно любим наш город к — здесь на сухой реке. мы любим его и думаем о смерти о собственных похоронах в кандалакше или в уржуме — на придуманной родине вымышленных родителей.

мы выпиваем здесь — да. что было бы если бы все принесенные сюда бутылки мы оставляли на сухой реке? ветер сыграл бы на них наши личные песни — их слушал бы весь материк.

дух сухой реки — какой он? вероятно сорокакилограммовый сом — с рваными усами — утыканный фиолетовыми растениями — синеглазый скользкий — в боку у него гнездятся ласточки-береговушки — как же они под водой? — чем дышат? он толкнется в ноги случайным купающимся — ни о чем не спросит. много ли людей утонуло в сухой реке? наверно ни одного. это ведь хорошо. это тоже его заслуга.

сколько здесь на сухой реке никому не известных растений. прямо скажем — мы удивлены. в верхнем услоне не увидишь и половины — (там растет всем знакомая с детства трава). а со здешними нам еще предстоит долгая и интересная работа. надо составить гербарий и атлас ‘травы сухой реки’ — издать отдельной книгой. мы осторожно плывем — чтобы не проткнуть о коряги лодку — и уже по ходу видим что в основном это виды принадлежащие к травам смерти. травы смерти рубцуют самые страшные раны — отпугивают налипшее плотной коркой чужое зло — примерно как мертвая вода из сказок.

мы уверены что в окрестностях сухой реки скрывается не один неизвестный науке вид из царства животных — мы даже немного боимся — надеемся нас здесь никто не сожрет? — и постоянно вслушиваемся в плески шуршания и пиканья. какая-нибудь голубая змея в оранжевой шляпке — длиной в сухую реку — кивающая всем как тюзовская актриса — и сообщающая: меня зовут катерина. вот опять посыпался берег — кто-то прополз или пробежал.

также мы должны получше продумать о возможностях ритуальных практик на этих берегах и в этой воде — и выпустить книжицу ‘ритуалы сухой реки’. и опять-таки с ходу уверены что это будут практики лечения от затяжных болезней — страшные гадания — избавление от бесплодия (что ничуть не странно).

мокрая палка со дна сухой реки — определенного цвета глина — пустившая здесь корни и тонкой нитью поднявшаяся на поверхность воды ледяная зеленая кисточка будут сродни зубу мертвеца добытого собственными зубами или жабьего камня — если вы нам простите такое вульгарное сравнение. обнажившийся здесь человек достигнет многого. девушкам стоит сюда приходить и ронять одежду — ради обретения невероятной привлекательности — и безумной сложности судьбы.

(ритуалы верхнего услона — кто помнит: пальба из помпового ружья ради летней радости ‘из окна прямо в дверь туалета’ — скатывание на велосипеде с вершины горы с голыми дачницами на багажнике — кормление кашей огородного пугала и наречение его александром — ловля ветра пустой бутылкой с анной без трусиков — теплой и родной.)

однажды очень давно — еще в детстве — мы пришли на сухую реку вдвоем — и в ней купались. мы голышом — а коллега в плавках. мы сделались писателями — и не покидаем сухой реки. коллега уехал и ни разу сюда не вернулся — не пишет — зато танцует — танцует жизнь — и колесит по миру. голышом плывущего по сухой реке смерть наградит талантами. жизнь искривит пути — перепутает все карты — даст табуретку и рубль на сигарету — сумасшедших соседей за ширмами — будет скрипеть и ежиться — очевидно потом поддастся — даже еще как — когда лучшие годы будут прожиты — когда останется мало желаний кроме желания посещения сухой реки.

на сухую реку существует несколько дорог. первая — на городском транспорте — кроме всегдашнего 33-го автобуса его еще довольно много.

мы сядем к примеру на 1-й троллейбус на улице гагарина — где мы живем. проедем соцгород и выйдем на ленинградской улице — где печальные желто-зеленые сталинки шевелят балконами погибшими от неизвестных болезней — где рюмочные школа и баня — 10-й трамвай с непонятной страшной силой несется на жилплощадку к заводу оргсинтез через изгибы и пустыри — двухэтажные дощатые любимые нами полудома с улицы чапаева хлопают сырым бельем.

можно бы было ехать и дальше — но мы пойдем пешком. улицами писателя вересаева — путешественника пржевальского — ученого циолковского — морского героя челюскина — улицей мариупольской или идущей параллельно с ней карагандинской — улицей певца собинова — улицами о существовании которых кроме самых местных мало кто догадывается в городе — выйдем на сухую реку. дома здесь почти все с калитками — то есть свои.

остальные пути — вдоль реки казань: от прибрежной панельной улицы гаврилова — на велосипеде на лодке или пешком. горбатый мост — самый северный мост казани — самая мистическая наша конструкция — по которой грохочет товарный поезд — отделяет городскую казанку от загородной — пусть условно но в общем-то это так. если на лодке — надо нырнуть под него. если с велосипедом — перелезть через железнодорожную насыпь.

неподалеку от горбатого моста раньше был поселок брикетный — вкрапленный в сладкую жизнь болот — тут когда-то из жижи поднимали торф и прессовали в брикеты — мы здесь родились мы очнулись среди утиных клювов и глаз — блестящей опасной зелени — среди чудовищ (выпивающих всю кровь пиявиц — утягивающих на дно золотисто-заилиных рыбин — и личинок стрекоз способных перекусить человеку позвоночник) — на улице луговая в доме номер один.

сапогами мерили глубину. тонули и удивляли уток. проникали в обгоревшие развалины залитые опасной водой — звали на помощь — молчали от ужаса. по болотам неслись к дому — спасаясь от болотных дядек. кидались камнями — стреляли из лука — теряли обувь — о восторг.

за горбатым мостом — мы знали — начинается всё волнующее — всё другое — за горбатым мостом есть нечто что даже больше чем всё. мы изредка за него заглядывали — прихватив шарлотку и квас. мы слышали от взрослых что перед ним похожая на нас заболоченная деревня савинка и хлебзавод — а за ним укрытое в лютиках небольшое татарское кладбище и секретный аэродром — самолеты идущие туда на посадку постоянно гудели у нас над головами — их можно было легко потрогать — сорвав подлиннее камыш. мы слышали что где-то совсем далеко за горбатым мостом есть сухая река. ни одна живая душа не могла объяснить нам — а что же дальше?

за горбатый мост если плыть на веслах сквозь луга и тесные дачи с лесенками прямо в воду — с дурацкими старыми креслами тут же у воды — с ивами и тополями — с летними запахами и криками — сухая река появится через полтора часа. а если идти обычным шагом — не петляя и сокращая путь — можно и за час дойти. а если на велосипеде — не успеешь как следует разогнаться. то что до сухой реки замучаешься добираться — это нам смешно конечно. а то что нет ничего за сухой рекой — в это мы верить рады.