Эль-Ниньо

– Ой! – раздался испуганный возглас Анны.

– Ой! – повторил я механически. – Ничего, ничего! Сейчас поправим! – я принялся закрывать крышку. – Вот! – крышка закрылась. Я спешно протянул фотоаппарат Анне.

Анна смотрела на меня с изумлением и ужасом, будто я на ее глазах совершил что-то чудовищное – пнул щенка или ударил старушку.

– Она... испортилась... пленка от света.

Я промычал что-то невероятно глупое, вроде «пустяки, не волнуйтесь».

– Там были очень важные снимки. Яцек снимал в джунглях, и теперь... – голос ее дрогнул.

– Может, не испортилась, давайте я...

– Нет! – испуганно выкрикнула Анна. Она прижала фотоаппарат к груди. – Спасибо! Больше ничего не надо! Извините! – она развернулась и зашагала к палатке.

– Анна! – кинулся было я вдогонку. Она, не оборачиваясь, махнула рукой, показывая, чтобы я оставил ее в покое.

Пошел дождь, обильный тропический, такой, как я обещал Деду. Крупные капли забарабанили по воде, теплые струйки потекли по лицу и за шиворот. Со стороны Лагеря загремели кастрюли и котелки, Ваня и Дед вытаскивали их из палатки, расставляя в ряд под открытым небом. Они весело перекрикивались, радуясь дождю. А я не радовался. Не обрадовался бы, даже если бы пошел снег. Снег! «Снег!» Пустой звук. И жизнь – пустой звук. Она дает надежду только лишь затем, чтобы в следующую минуту ударить больнее. Во всяком случае, моя жизнь."Товарищи! Товарищи!» – услышал я голос Манкевича. Он кричал сверху, с обрыва, что-то не очень разборчивое. «Уже узнал про пленку», – с тоской подумал я. – «Зачем же орать на весь Пляж? ». Однако голос путешественника был совсем не сердитым. «Товарищи! За вами приехали!!!» – разобрал я наконец.

14

Мне он сразу не понравился. Надменный и хамоватый, как официант из «Метрополя». Это даже издалека было заметно, по его фигуре. Он шел к нам долго, брезгливо ступая по грязи, которая была повсюду после короткого, но сильного дождя. Пока он шел, Дед исчез в палатке и появился оттуда в форменном кителе, черном, с желтыми нашивками. Застегнулся на все пуговицы и застыл в ожидании.

– Один идет? А где же остальные? Важный какой! – суетился Ваня. Он заправил майку в брюки, пятерней пригладил вихры и встал рядом с Дедом.

Когда таинственный незнакомец, наконец, дошел до Лагеря, он сразу же, толком не поздоровавшись, принялся отряхивать комки грязи со своих щегольских светлых брюк.

При этом не выпускал из рук кожаного портфеля. Портфель на Пляже смотрелся особенно дико. Даже Камачо приезжал к нам без портфеля. А этот все приговаривал: «Ну, грязища! Ни дорог, ни черта! Как так можно? ». Это звучало, как претензия в наш адрес.

В последний раз чертыхнувшись, он выпрямился, поправил модные очки и отрекомендовался: «Борисоглебский Игорь Леонидович, третий секретарь Посольства СНГ в Перу". Руки никому из нас не подал.

– Посольства чего? – переспросил Ваня.

– СНГ – Содружество Независимых Государств, – выговорил он отчетливо.

– И что это за государства такие?

Борисоглебский не удостоил Ваню ответом, тряхнул портфелем и объявил:

– Значит, так! Вопросы задавать будем потом, а сейчас быстренько собираем личные вещи и грузимся в машину. Нам еще выбираться отсюда черт знает сколько.

– А траулер как же? – спросил я, косясь на Деда. Тот молчал, недобро разглядывая третьего секретаря.

– Какой еще траулер? – не понял Борисоглебский.

– Как какой!? Этот! – я показал на «Эклиптику». – Здесь что, много траулеров?

– Траулер с собой не берем. Только личные вещи, – Борисоглебский еще раз нетерпеливо тряхнул портфелем, видно, для него это был символ власти, вроде скипетра. – Давайте уже поскорее! Цигель-цигель, ай-лю-лю!

Никто из нас не тронулся с места.

– В чем дело, товарищи? – Борисоглебский удивился.

– А ты, вообще, кто такой? – медленно произнес Дед.

Борисоглебский выпрямился и сверкнул очками.

– Во-первых, попрошу мне не тыкать! – взвизгнул он. – Во-вторых, я, кажется, уже представился, но могу и повторить, специально для вас: Борисоглебский Игорь Леонидович, третий секретарь посольства.

– На документы можно взглянуть? – спросил Дед.

Борисоглебский фыркнул, полез в карман, достал синюю книжечку, раскрыл ее и, не выпуская из рук, протянул Деду. Ваня, любопытствуя, заглянул тоже.

– Действительно, секретарь, третий... А сколько там вообще секретарей?

Борисоглебский снова фыркнул и спрятал книжечку в карман.

– А теперь послушайте! У меня распоряжение посла – эвакуировать с места крушения траулера... – он запнулся, вспоминая название судна, – трех человек, – достал мятую бумажку из кармана, – Драпеко, Шутов, Левшин, члены экипажа СРТМ «Эклиптика». Документы у вас не спрашиваю, и так вижу, что это вы. С пароходством все согласовано, не переживайте, лично к вам претензий никаких. Так что давайте, друзья мои, нервы друг другу трепать не будем, организованно перемещаемся наверх, грузимся в машину и уезжаем.

– Ремонтники когда прибудут? – спросил Дед.

– Понятия не имею! – сказал Борисоглебский. – У меня приказ забрать людей.

– Судно оставлять нельзя! – произнес Дед.

– Послушайте! – взвился Борисоглебский. – Послушайте! Вы хоть знаете, что вообще происходит?! Черт-те что происходит! По-вашему, это просто? Вывеску сменили, флаг другой повесили и все? Миллион бумаг подготовить нужно! Люди в посольстве по четырнадцать часов в сутки работают. А тут еще вы со своим траулером! Мало того, что крушение, так еще и уголовное дело! Оно мне надо вообще?

– Какое уголовное дело? – заинтересовался Ваня.

– Нахимичило там что-то ваше начальство, сдали судно в аренду каким-то мошенникам. Те в бега ударились, ищут теперь по всему миру. Ну и начальничков ваших за жабры взяли – превышение служебных полномочий, подделка документов. Сейчас долго разбираться будут. А главное, траулер этот теперь, получается, ничей. Некому платить за его ремонт. Вообще никаких концов нету. И я в это все должен вникать, будто у меня больше никаких забот нету! В общем, поехали! Поехали, товарищи! Вопросы по дороге задавать будете.

– Я никуда не поеду! – сказал Дед.

– И я не поеду! – сказал я.

– И я! – сказал Ваня.

У Борисоглебского опустились руки.

– Вы что, издеваетесь? Шутки шутить решили. Смешно! Только давайте в машине – и шутить будем, и смеяться. Ну народ! – вздохнул он. – «Судно оставлять нельзя!».

– Повторяю, – холодно произнес Дед. – Я не поеду. Я передам судно начальнику ремонтной бригады или другому уполномоченному представителю пароходства. По акту, согласно инструкции.

– Да нету никаких ремонтных бригад! – Борисоглебский окончательно вышел из себя. – И не будет! И представители пароходства показания дают у прокурора! Накрыли ваши лавочку! Не понял еще!?

– Слушай, ты, фраер дешевый, – произнес Дед с угрозой. – А ну, вали отсюда, пока цел!

– Что?! – снова взвился было Борисоглебский, но под тяжелым взглядом старшего механика моментально сник. – Так! – засуетился он, – так, понятно. Отказываетесь ехать, понятно. И не надо! Что я, в самом деле, бисер тут мечу. Только, будьте добры, напишите заявления, каждый. «Я, такой-то такой-то, отказался эвакуироваться с места крушения по такой-то причине, или просто по собственному желанию. С возможными последствиями ознакомлен, претензий обязуюсь не предъявлять. Число, подпись". Мне заявления отдадите и сидите здесь, сколько хотите. Ждите тут свою ремонтную бригаду, уполномоченных представителей, второго пришествия – кого хотите, ждите».

Получив наши заявления, Борисоглебский сунул их в портфель и, не попрощавшись, а лишь бормоча что-то себе под нос, зашагал прочь. На выходе из Лагеря он ступил ногой прямо в котелок с дождевой водой, опрокинул его, громко выругался.

– Смотрите не зашибитесь, господин третий секретарь! – крикнул ему вслед Ваня.

Борисоглебский пустился по песку почти бегом.