Путем дикого гуся

На данный момент он опубликовал три романа, сборник рассказов, две публицистических книги, две антологии мировой классики (одну о войне, другую о революции) и сборник интервью с русскими писателями «Именины сердца». Особенно интересны его обращения к сельскому детству (например, в миниатюре «Бабушка, осы, арбуз»), которые вносят новые ноты в течение так называемой деревенской прозы, или провинциальные картинки печальных 1990-х в «Грехе», который я считаю лучшим произведением Захара (премия «Национальный бестселлер» за 2008 год). А несколько недель назад вышла наконец его долгожданная биография классика советской прозы Леонида Леонова «Игра его была огромна». Книга моментально оказалась в числе бестселлеров.

Недавно Прилепин снова удивил публику. В новой рубрике гламурного мужского журнала «Медведь» раскрыл подоплеку своей беседы с латышскими спецслужбами по поводу убийства генерального прокурора Латвии. Следствие долгие годы топчется на месте, хотя все подозревали нацболов. Так вот, в этом разговоре Захар Прилепин признался, что Евгений Николаевич Лавлинский — его старый журналистский псевдоним.

Леонид Леонов любил говорить, что его творчество — десятиэтажное здание, а критики и прочие все толпятся на первом. Через пятнадцать лет после смерти мэтра советской литературы Захар Прилепин не только опубликовал отличный путеводитель по этому зданию, но и показал открывающиеся из его окон пейзажи. При этом подчеркнул во вступлении, что это лишь путеводитель — чтобы по-настоящему узнать Леонова, нужно его прочитать.

Идею написать биографию Леонида Леонова подсказал Захару его друг Дима Быков, на счету которого две книги в серии «Жизнь замечательных людей» — о Пастернаке и Окуджаве. Впрочем, долго уговаривать Прилепина не пришлось. Во-первых, Захара давно уже бесит, что современные биографы кропотливо воспроизводят жизнь мучеников советского режима, прежде бывших его бенефициантами — Бабеля, Пильняка или Пастернака, — напрочь забывая при этом об авторах вроде Леонова или Иванова [127], избежавших репрессий и умерших при орденах. Во-вторых, Прилепин, видимо, прислушался к словам Проханова: тот сказал ему, что коли пишешь из собственной жизни, надо или медленно писать, или быстро жить, а то читателю наскучит. Поскольку до сей поры Захар черпал из своей биографии обеими горстями и начинал уже сходить с ума, книга о Леонове, очевидно, означает тайм-аут.

А в-третьих — и кто знает, не самое ли это главное, — показывая искусную игру Леонова с режимом, Прилепин в определенном смысле перемигивается с Евгением Лавлинским. Леонов всю жизнь скрывал эпизод из своей молодости, когда они вместе с отцом (кстати, поэтом из круга Дрожжина, о котором я недавно писал…) издавали в Архангельске белогвардейскую газету, поддерживавшую антибольшевистскую английскую интервенцию. В хаосе Гражданской войны он, лихорадочно заметая следы, чудом избежал разоблачения, потом ситуация в стране немного стабилизировалась и про этот эпизод вроде забыли. Работая над биографией Леонова, Прилепин перерыл архангельские архивы, но там, где рассчитывал найти следы своего героя, обнаруживал лишь вырванные страницы, а в текстах Леонова между тем раз за разом появлялся белогвардеец, нелегально вернувшийся в страну (или не покидавший ее) и старательно замаливающий свое реакционное прошлое. Захар не скрывает, что его восхищает и возбуждает эта игра советского писателя со смертью, с которой Леонов в 1937 году почти соприкоснулся.

Леонид Максимович Леонов родился в 1899 году (ровесник Набокова), умер в 1994-м. В его биографии — как в зеркале — можно разглядеть все минувшее столетие: закат царизма и агония империи, то есть детство автора «Барсуков», в которых Леонов со вкусом описал запахи Зарядья — купеческого московского района, где он воспитывался у дедушки с бабушкой; революция и Гражданская война, которые Леонид Максимович живописал не раз и с разных точек зрения, поскольку служил сначала в 4-м Северном полку в Архангельске, а потом — добровольцем в Красной армии; два года нэпа, отразившиеся в великолепном «Воре» (который Прилепин сравнивает с «Мастером и Маргаритой» Булгакова); женитьба на дочери Сабашникова, богатого московского купца, мецената и издателя; европейские вояжи, включая визит к Горькому в Сорренто; коллективизация и начало соцреализма — роман «Соть»; путешествие по Беломорканалу; опасная игра со Сталиным — «Дорога на океан» — и Большой террор, аресты товарищей по перу, расстрел друга — Бруно Ясенского. Великая Отечественная война и Нюрнбергский процесс, где Леонов представлял газету «Правда» и где, видимо, окончательно утратил веру в человека (которого с тех пор называл «человечиной» — по аналогии с говядиной…). После войны Леонов искал смысл жизни в охране природы и памятников деревянной архитектуры — работал над «Русским лесом» (предтечей современного российского экологического движения), будучи депутатом Верховного Совета СССР, выступал в защиту карельских лесов и спасал от разорения Успенскую церковь в Кондопоге. Наконец он замолчал и занялся садоводством. Полвека строил «Пирамиду» [128] — так до конца и неизвестно, для себя ли он ее воздвигал или для угасающей эпохи?

Книга Прилепина — попытка по-новому взглянуть на время, которое мы прежде видели глазами или конформистов, или диссидентов. Захар не относится ни к тем ни к другим. Родившийся в 1975 году, он оказался вне этого водораздела, поскольку взрослел в период распада Советского Союза, когда певцы социалистического строя умолкли (или вымерли), а диссиденты впали в маразм. Более того, острая борьба за выживание в условиях бандитского капитализма и дикого потребительства «возродила» в сознании его поколения стереотипы прошлого (как со знаком «плюс», так и со знаком «минус»), а когда по прошествии двух десятилетий Прилепин оглянулся, картину можно было писать «с нуля». «Игра его была огромна» — грандиозное панно российского XX века.

9 июня

— Кто занимается наукой, тот каждый день стяжает, — говорит Мастер, — кто практикует Путь, тот день за днем совлекается.

12 июня

Очередной мейл от краковской дипломницы заставил мне осознать, что я упустил один из важнейших аспектов тропы, а именно возможность протаптывания ее в словах… Речь об аналогии между жизнью и текстом, который рождается согласно внутренним законам языка, когда одно слово влияет на другое согласно ритму, звучанию и смыслу. То есть порядок слов подчинен духу речи, а не случаю или капризу пишущего.

И еще одно. Матье Рикар [129] в книге «Монах и философ» замечает, что каждое мгновение сознания порождено предыдущим и порождает последующее. Рикар называет это «тропой сознания», в отличие от доминирующей на Западе концепции неподвижного «я».

Иначе говоря — мы есть нами же протоптанная тропа.

19 июня

— Разница между литературой и литературным производством, господин Томпсон, заключается в том, что первая принадлежит буквам, а вторая — цифрам, — говорит редактор Хардлингтон, один из героев романа Пиньоля [130] «Пандора в Конго».

Хардлингтон подчеркивает, что интересы издателя (а также спонсора) и автора неминуемо расходятся. Для автора не важны деньги, место в рейтингах и тому подобное. Для него важно время. Ибо авторы не торопятся. Жаль, что об этом не ведают издатели и редакторы.

Каждый раз, когда кто-нибудь меня подгоняет, подстегивает, мне хочется рассказать байку из жизни Леонардо да Винчи. В качестве предостережения.

В 1494 году Леонардо был послан к герцогу миланскому Лодовико Сфорца. Сфорца любил играть на лютне, так что Леонардо вез с собой собственноручно изготовленный инструмент (серебряную лютню в форме конской головы) — продемонстрировать герцогу его возможности. Очарованный игрой (и прочими талантами) Леонардо, герцог Сфорца заказал ему «Тайную вечерю» для церкви доминиканского монастыря Санта-Мария делле Грацие. Под бдительным оком настоятеля да Винчи начал рисовать. Через некоторое время настоятель пожаловался герцогу, что Леонардо бездельничает и отлынивает от работы. Ему показалось странным, что художник целыми днями медитирует, не притрагиваясь к палитре. Сфорца вызвал Леонардо для объяснений.