Бульон терзаний

Из всех главных действующих лиц только Ульяна не пропустила ни одной репетиции. Неизменно сидела на скамейке у входа Нина, вела протокол. Евлампия Феликсовна была очень пунктуальна. Да еще князь Тугоуховский, одинокий старик, приходил всегда, даже когда его не звали. Сидел в углу, посасывал конфеты «Барбарис», которых всегда у него были полные карманы, крутил головой, повторял свою «очень ответственную роль». Проходя мимо него, Владимир всякий раз слышал, как тот тихонько шелестит себе под нос: «„О-хм!“ Потом —„И-хм!“ А дальше „У-хм“. И „Э-хм“ – в вопросительном смысле. Главное – не перепутать!»

Наступил очередной репетиционный вторник. С самого утра шел дождь. Влажные следы вели от входной двери к лифтам. В коридорах стояли мокрые зонты. Кутаясь в шерстяной платок, Нина зевнула в ответ на приветствие Владимира и доложила, что сегодня еще никто не отпрашивался.

В репетиционной комнате столы и стулья уже стояли у стены – а может быть, их никто не передвигал с прошлой репетиции. Клевал в углу носом – клевал, но не забывал твердить свою роль – князь Тугоуховский. Компьютерный гений Федя допивал чай из пластикового стаканчика и вился вокруг старика. Заметив вошедших режиссера и Нину, он разрезвился еще пуще и драматическим шепотом произнес:

– А вы знаете, вы знаете, что в пьесе – полной, конечно, а не в нашем кастрированном варианте для корпоратива – пятьдесят четыре раза встречается восклицание «Ах!» И шесть раз – восклицание «Ох!».

– О-хм! – отмахнулся распечаткой Тугоуховский. – Это вот зачем мне знать? Не путай меня чужими восклицаниями. Опять забыл, что идет сначала, что потом!

– Федя, а ты почему здесь? – строго спросил Владимир и, уже поворачиваясь к Нине, добавил: – Вот что за люди? Одних не докричишься, зато другие приходят, когда их не звали.

– Минуточку! – подскочил к нему Федя. – Меня звали, меня очень даже звали. Сейчас дословно процитирую. – Он небрежно поставил на стол недопитый чай, достал из кармана айфон, поводил пальцем по экрану и торжественно объявил: – Письмо от Нины. Рабочего характера. Других она мне, к сожалению, не пишет.

– С какой, вообще, стати я буду тебе личные писать! Дурак, что ли? – замахнулась на него Нина, но Федя ловко отскочил в сторону и продолжал:

– Поэтому, не стесняясь, зачитываю вслух. Заголовок – «репетиция». Текст: «Будет время, приходи на репетицию во вторник. Если опять никто не явится, прогоним сцену Тугоуховского и графини-бабушки». Как мы видим, никто не явился. Зато бабушка – вот она я. И Тугоуховский – перед нами.

– Что тебе опять надо, балабол? – спросил из своего угла старик.

– Я только сказал, – вежливо раскланялся Федя, вновь завладевая уже остывшим чаем, – какие мы с вами дисциплинированные артисты. Всем бы так!

Владимир посмотрел на часы.

– Подождем до семи ровно и, если больше никто не придет, начнем с вашей сцены, – распорядился он.

Бесшумно впорхнула Ульяна. Села у стеночки с распечаткой, шевеля губами, стала повторять свой текст. Заглянули две княжны. Спросили хором: «А где танцы?»

– Ну завтра же танцы, – тяжело вздохнула Нина, – читайте внимательно письма!

– На танцы тоже ходят как попало? – злорадно спросил Владимир, когда за недовольными княжнами закрылась дверь.

– Хорошо ходят. Никто не отпрашивается.

Владимир с досады закусил губу: у Ядвиги не забалуешь. С другой стороны, на княжон у нее есть управа. Они – младшие сотрудники, подневольный народ. А попробуй-ка покомандовать всеми этими замами или даже самим генеральным директором!

Ровно в семь – едва только минутная стрелка на стенных часах с легким шорохом коснулась цифры «12» – открылась дверь, и вошла Евлампия Феликсовна с игрушечной собачкой в руках.

– Доброго вечера всем, – кивнула она, окидывая взглядом помещение, – вот знакомьтесь – мой шпиц, прелестный шпиц. По-моему, неплох. Соседка сдает квартиру, так вот предыдущие жильцы игрушку оставили. Она моему внуку принесла, но у него один компьютер на уме. Я подумала, что для спектакля пригодится. Это, конечно, не шпиц, а скорее болонка…

– Прелестный шпиц! – воскликнул Владимир. – Нина, запиши в реквизит. И давайте, не откладывая, приступим. Действие третье, явление десятое, появление Хлестовой. Хлестова, Софья, – ваш выход. Чацкого и Горича я освободил, тут их совсем чуть-чуть, я за них прочитаю. Надеюсь, Фамусов, Скалозуб и Молчалин вскоре подтянутся.

Трижды прогнали сцену появления Хлестовой – с правильными движениями и интонациями. Надо было лететь дальше, но лететь было некуда. Нина начала обзванивать отсутствующих, графиню-бабушку отправили на разведку. Еще раз повторили сцену, довели ее до блеска. Вбежал запыхавшийся Федя.

– Докладываю, – объявил он, – у босса дверь закрыта, идет какое-то совещание.

– А телефон у него, по-видимому, отключен, – добавила Нина. – И у Бориса Станиславовича – тоже.

– А Молчалина срочно отправили с накладными на склад, – продолжал Федя. – Что-то там Таир перепутал, а с утра ему развозить заказы.

Владимир снова закусил губу. Потом поблагодарил и отпустил Ульяну и Евлампию Феликсовну, объявил перерыв – чтобы князь Тугоуховский смог подготовиться к ответственной сцене, в которой ему предстояло дважды вопросить «Э-хм?», один раз «И-хм?» и еще «У-хм?».

– Нина! Мы так ничего не успеем! – возопил Владимир, когда они вышли в коридор. – У меня нет на них управы. И я даже не могу пожаловаться Петру Светозаровичу, потому что он сам пропускает репетиции, даже не предупредив никого из нас.

– Может быть, попробовать встречаться с каждым главным героем индивидуально? Когда им будет удобно? – предложила Нина. – Петр Светозарович уже больше года занимается художественной речью. И ни разу не пропустил занятий, потому что сам назначает время.

«Еще бы он пропустил», – мрачно подумал Владимир, вспомнив рассказ Стакана о том, чем они в действительности занимаются на этих уроках.

Но предложение Нины принял. По одному, наверное, собирать главных героев будет проще.

В самом деле, к «частным урокам» артисты отнеслись ответственно: тут уж не успокоишь себя тем, что, в случае чего, за меня почитает режиссер. Потому что нет режиссеру никакого смысла сидеть и читать что-то самому себе. Время, конечно, назначали – кто во что горазд. Ради Молчалина Владимиру пришлось дважды приезжать в мебельный офис к восьми утра. Петр Светозарович предпочитал поздний вечер. Эдуард-Чацкий всегда опаздывал на час, почему-то ссылаясь на гринвичский меридиан.

Компетентный Борис назначил время после обеда. Когда Владимир пришел к двум часам, оказалось, что директор по производству обедает в четыре, и режиссеру пришлось три часа сидеть в пустой репетиционной, за столиком Марии Антуанетты, читая биографию Щепкина, написанную каким-то модным современным литератором. В биографии было больше самого литератора, чем прославленного артиста, но некоторые мысли Владимир все-таки для себя выписал.

Елена, исполнявшая роль горничной Лизы, выбрала среду, семь часов вечера. Когда подъехал Владимир, она уже сидела в репетиционной, коротая время за пересказом детективного романа. Ее слушателями были Нина, поджидавшая режиссера, чтобы получить от него дальнейшие указания, и старик Тугоуховский, который, как всегда, явился просто так, из любопытства.

– …а потом Ливермор приходит в беседку и видит труп Инджерсолла, – не замечая Владимира, продолжала Елена. – Он же застрелился, но оставил записку, что искать надо Уорбертона. А его в это время уже убил сообщник, Чанселлор. С которым они не поделили награбленное.

– Как ты всех помнишь и не запутаешься?

– Это не сложнее, чем держать в голове придуманные Эдуардом названия мебели. О, а вот и наш Карабас-Барабас! – Елена наконец-то обратила внимание на режиссера. – Я, между прочим, вчера перед сном читала свою роль и многое запомнила. Но все равно буду подглядывать в бумажку!

– Подглядывайте, – разрешил Владимир. – Нина, спасибо за идею с отдельными репетициями. Но теперь снова придется всех собирать. Запиши меня на прием к Петру Светозаровичу, чем раньше – тем лучше.