Небесная подруга

— Что вы мне дали?

— Сам знаешь.

Я действительно знал больше, чем хотелось, и это привело меня в ярость. Снова встряхнув мальчишку, я наотмашь ударил его по губам.

— Мерзавец! Я ничего не знаю! Только то, что вы убийцы! Вы меня отравили, боже! И я чувствую… Я хочу…

В панике я до предела повысил голос, почти перешел на визг, и такая потеря контроля ужаснула меня еще сильнее. Я разжал хватку и оттолкнул мальчишку.

— Я ничего не знаю.

Тонкая струйка крови стекала из уголка губ Рэйфа. По-прежнему улыбаясь, он стер ее кончиком большого пальца, затем аккуратно облизнул палец.

— Знаешь.

Я прислонился к опоре моста. Взгляд светлых глаз пригвоздил меня к камню, а его улыбка… Я не мог этого вынести. Спрятав лицо в ладонях, я заплакал. Слезы сочились сквозь пальцы, как потерянные слова. Мне хотелось умереть.

Рэйф долго смотрел на меня, потом встал. Огни, отраженные в реке, окружили его голову ореолом бликов, и подросток казался светлым ангелом. Я запаниковал при мысли, что он сейчас уйдет, и судорожно схватился за рукав его куртки.

— Не бросай меня.

— Тогда пойдем со мной. Если посмеешь, конечно.

— Останься. Помоги мне.

Рэйф кивнул.

— Для этого я и пришел. Меня послали помочь.

— Кто послал?

— Друзья. Розмари. Теперь ты наш, Дэнни. Тебе нечего бояться, обещаю. Теперь должны бояться тебя, как всех нас. Ты — один из нас.

— Но кто вы? — спросил я, по-прежнему цепляясь за него, как потерявшийся ребенок.

Рэйф вскинул голову, рассмеялся, и первобытная вольность этого движения вдруг внушила мне благодарность и любовь. На миг я отчаянно пожелал стать таким же свободным и прекрасным, жестоким и юным, не скованным узами низменного мира. Я захотел жить по собственным законам; да, я захотел войти в их братство, кормиться, как они, и провести с ними вечность. Прости меня, Господи, я действительно пожелал этого.

Рэйф улыбался, а я грелся в отраженных лучах его триумфа.

— Мы господа, Дэнни, — негромко произнес он. — Избранные. Владыки творения. Хищники.

Я задрожал от восторга. Как ребенок, дождавшийся самого долгого и восхитительного праздника в жизни, я чувствовал запах попкорна, карамели и отдаленное веяние тяжкого смрада зверинца.

— О да, — пробормотал я, едва сознавая, что говорю. — О да.

Один

Землю укрыла ночная тьма, и я бежал в этой ночи. Вместе с Рэйфом, скрываясь в тени, мы пробирались через город тайными путями, и к нам присоединялись Джава, Розмари и другие. Я знал их имена, хоть и не спрашивал: Элейн с длинными спутанными волосами и огромными глазами; доверчиво сжимавший ее руку Антон — совсем маленький мальчик, пародия на настоящее дитя; рыжий, как Розмари, Зак с татуировкой в виде птицы на щеке. Мой народ, думал я с мрачной гордостью. Мой народ. Помоги мне, Господи! В ту ночь я любил их, мне нравилось ощущать их рядом, вдыхать их запах, испытывать голод, который был нашим другом и единственным союзником. А больше всего я любил Розмари: и пряди волос, падающие ей на плечи, и разворот головы, и белизну обнаженных ног под черным плащом. В том сне я — простите меня — впадал в экстаз, чувствовал восторг, и по этому счастью я тоскую больше всего теперь, когда она ушла. Счастье зарыто в землю на гранчестерском кладбище и никогда уже не расцветет.

Попытайтесь понять: я провел детство среди взрослых, занятых собственными проблемами, и вырос одиноким. Погрузился в науку, чтобы сделать свою жизнь осмысленной. Увлекся искусством, чтобы удовлетворить потребность в чувственных переживаниях.

Какой ребенок не желает найти компанию сверстников, испытать восторг пребывания в стае, радостное ощущение бесконечного бега? Той ночью я и был ребенком: мальчишка, которого вечно бросают в одиночестве или дразнят, умник, ищущий в книгах замену отсутствующим друзьям. Поверьте мне — вопреки всему я был счастлив. Думаю, я испытал бы тот же восторг, даже если бы Рэйф не вколол мне в руку свое зелье, прежде чем мы ушли из-под моста. Никакие наркотики не заставят почувствовать такую эйфорию и полноту жизни. Поезд, бегавший по кругу под прозрачным колпаком юлы, наконец-то вырвался на волю, и я летел на нем в дивную ночь, с ликующим криком разрывая оковы судьбы.

Я больше не спрашивал ни о чем. Мне было довольно очарования ночи, и я следовал за стаей по переулкам, под темными арками, через мосты и обратно на другую сторону реки, пока мы не оказались в самой бедной части города. Пару раз нас замечал какой-нибудь прохожий; мы отвечали на его взгляд криками и воем. Джава держал в руке нож. Свет уличных фонарей стекал с лезвия, как ртуть, но я не боялся. Голод был сильнейшим наркотиком, он пел, как призывная музыка, под сводами моего черепа. Этот дикарский ритм толкал меня вперед. Не знаю, долгий ли путь мы проделали; наверное, нет, но я мог бы бежать вечно. Мне казалось, что я, подобно Питеру Пэну, ступаю по волшебной пыли без малейших усилий, как и остальные. Элейн тихо пела, тонкая трель ее голоса звенела в темноте. Лишь Розмари не коснулось это очарование; невозмутимая, она вела стаю к избранному месту, и голод подгонял нас, словно ураганный ветер.

Место было мне смутно знакомо: грязная пивнушка, где подавали дешевую выпивку в неположенное время. Я решил, что забегаловка закрыта, поскольку она выглядела пустой, свет за окнами был желтым и тусклым. Но мои новые друзья шли так уверенно, что я последовал за ними, отыскивая в кармане деньги. Видите ли, даже тогда я не совсем понимал, что произошло. Может быть, я по-прежнему думал, что это сон. Так или иначе, я рылся в карманах, будто мне предстояла обычная ночная попойка. Было бы смешно, не будь так ужасно.

Розмари первой вошла внутрь. Дверь открылась, и я тоже оказался в полутемном помещении бара. Два человека, мужчина и женщина, убирали со стойки бутылки. Пол был усыпан опилками, в воздухе висел дым, заглушая запахи плесени, алкоголя и рвоты.

Мужчина протирал стойку мокрой тряпкой и даже не поднял взгляд, когда мы вошли.

— Закрыто! — рявкнул он. — Ева! Запри дверь, чтобы никто не ломился.

Женщина, которую он назвал Евой, оторвалась от работы — она подметала пол, дымя сигаретой. Я успел отметить, что она молода и при других обстоятельствах могла бы показаться симпатичной. Но сейчас вид у нее был угрюмый и усталый, волосы, высветленные добела дешевой краской, стянуты сзади грязной лентой.

— Вы же слышали, — произнесла она, не вынимая изо рта сигарету. — Закрыто. Извините.

Повисло молчание. Я видел, как Джава глянул на Рэйфа, как Антон шагнул вперед, отпустив руку Элейн. Женщина уставилась на них.

— Вообще-то мальчику давно пора спать, — продолжила она. — Вы знаете, который час?

Я беспокойно переступил с ноги на ногу, вспомнив собственные слова, обращенные к Рэйфу и Джаве всего лишь сутки назад. Они были слишком похожи на то, что говорила эта женщина, и мне стало тревожно.

Пару секунд никто не шевелился, потом Розмари вышла вперед.

— Мы ненадолго, — промолвила она.

Ева не обратила на нее внимание.

— Я запираю.

Она направилась к двери.

Джава шагнул вперед и преградил ей путь.

— Что вы делаете? — спросила она, и страх немного оживил ее голос.

Джава проигнорировал вопрос.

— Тони!

На этот раз страх в ее голосе был отчетливым, и мужчина, протиравший стойку, впервые поднял взгляд. И встретился глазами с Джавой.

Я забыл, что случилось потом. Дикость происходящего обрушилась на меня, подобно штормовой волне, искажая реальность, а когда несколько мгновений спустя мир встал на свои места, все было кончено. Кажется, Джава метнул нож; нет, нож выпрыгнул у него из пальцев, как живой, и одним плавным движением достиг горла женщины. Прикосновение лезвия к коже, изумленный крик, и кровь хлынула на блузку. Женщина схватилась за рану, глаза ее становились все круглее, кровь лилась ручьем. Джава так и смотрел в глаза мужчине за стойкой. Не помню, кто первым подошел к этому человеку. Кажется, Зак и Элейн.