Улыбка Фортуны

Посещая книжные магазины, он убеждался, что «Записок Серого Волка» в продаже нет, и очень этим гордился. В своем воображении он уже видел, как «Записки» завоевывают мир... Сначала их издают массовым тиражом в нескольких отечественных издательствах, разумеется, их переведут и выпустят все союзные республики, их напечатает роман-газета, а потом... Япония, Италия, освобожденная Африка, Англия, Франция, Швеция, Америка... (совсем как афиши в фильмах об известных певцах). И, прочитав «Записки», американские гангстеры добровольно «завязывают», итальянская мафия вынуждена прекратить свою деятельность, потому что ее члены один за другим приползают в полицию с «Записками Серого Волка» в зубах. Во всех странах, издавших «Записки», преступность резко сокращается и полицейские власти этих стран вынуждены провести сокращение штатов, в связи с чем увеличивается безработица. Однако это не помешает благодарному населению земли вознаградить Серого. Сначала это делает какое-нибудь религиозное общество, вроде армии спасения, назначив ему крупную сумму, которую немедленно переводят в Советский Союз на его имя; затем известный гангстер «Мотылек», из организации «Коза Ностра», — написавший по его примеру книгу, разоблачающую деятельность синдиката, и сколотивший на этом несколько миллионов, чтобы отблагодарить своего вдохновителя, тоже отправляет Серому миллиончик...

Так он фантазировал. В его жизни фантазия и реальность всегда ходили где-то рядом. Так было и теперь: миллионов он не имел, но «Записки» действительно печатались в некоторых издательствах Союза, и Он мог жить, не заботясь о куске хлеба. Надолго ли этого хватит, об этом он мало думал, наслаждался действительностью, тем более что такая действительность, которой можно было наслаждаться, в его жизнь пришла впервые.

Посетители, в которых попробуй разберись...

Да, конечно, он радовался телефонным звонкам, особенно когда звонил Концентрат. Иногда его звонок означал, что он наварил борща и ждет Серого обедать. В другой раз он приглашал Серого за город подышать чистым воздухом. И вообще Концентрат часто оказывал Серому услуги, доставлявшие тому удовольствие. Например, когда Серый обхаживал какую-нибудь красотку и подкатывал в такси к назначенному месту встречи, Концентрат, случалось, предупредительно выскакивал из машины, чтоб почтительно помочь Серому выбраться.

Такая жизнь Серому нравилась. Разве можно с ней сравнить тюремную или бродячую? Правда, он любил физическую работу, но все-таки грузчик, какой бы он ни был умный и талантливый, остается грузчиком: поднимай, неси, клади — вся наука. А потом графа в анкете: профессия, специальность... Дураку ясно, что писатель, литератор звучит куда более благородно. А отношение соседей? Опять же и милиции? Дело стоящее.

И Серый решил написать еще одну книгу. Но возник вопрос: о чем? «Записки» основывались на его собственной жизни, в ней было достаточно приключений; они кончились. Значит, надо писать о чем-нибудь или о ком-нибудь другом. О ком? Те люди, которых он хорошо знал, с кем в течение всей жизни общался, были насквозь отрицательные, а ему захотелось написать о чем-нибудь светлом, надежном. И тут выяснилось, что в нем очень сильна способность замечать отрицательное, он пытался оправдаться перед собой опытом своей жизни и мыслью о том, что положительное — само собой разумеется, обязательно и, как норма, похвалы не заслуживает. Отговорки эти, по сути, ничего не меняли, и Серый пришел к утешительному выводу, что и об отрицательном нужно писать, чтоб заклеймить его вечным позором и содействовать его полнейшему уничтожению. Тем более что люди, которые стали ходить к нему, кем угодно, но положительными не были.

Например, приходили несколько человек в шрамах и татуировках, говорили на трудно переводимом диалекте, предлагали Серому стать соавтором целой кучи романов и поэм из жизни бывших воров, ставших безвестными героями, совершившими славные подвиги во время войны. Они очень удивлялись, когда Серый отказывался принять участие в таком колоссальном литературном бизнесе. Они и не догадывались, что Серый ревностно старался сохранить за собой приоритет урки-сочинителя.

Появлялись люди, которые первым делом хватали его миленький беленький телефон и тащили в туалет... Они были уверены, что все происходящее в квартире Серого прослушивается, поскольку он — одиозная личность. Серый не мог понять, чего они, собственно, опасались: разговоры их были на редкость бессодержательные, скучные, они уныло и однообразно брюзжали. Узнав от этих людей о собственной одиозности, Серый порылся в словаре русского языка Ожегова, установил, что слово «одиозная» означает — отрицательная, и очень удивился.

Приходил худощавый человек в очках и рассказывал восемь часов подряд о йогах, о пользе воздержания, голода, холода, и Серому стало казаться, что это сумасшедший, хотя помешан он был только на йогах. Йог учил Серого быть жизнерадостным, неутомимым, молодым и красивым, учил, как быть здоровым и сильным. Для этого совсем не обязательно стоять на голове, незачем загибать ноги на шею и спать на голых досках или ходить по битому стеклу... Дышать через одну ноздрю тоже не обязательно, хотя дышать не запрещается. Но обязательно нужно каждый день танцевать, даже если не умеешь. Нужно извлечь из чего угодно музыку и танцевать в доступном пространстве — проходит усталость, человек становится ребячливым, молодым. Так учил Серого йог, который верил в долголетие, считая, что оно достижимо, когда человек абсолютно свободен от лжи, злобы и жадности, ведь только душевное равновесие гарантирует человеку долгую жизнь.

Серый много врал в жизни и считал, что быть свободным от лжи — трудно, хотя, конечно, не жизнь заставляет людей делать подлости и лгать, а порочность собственной натуры. Он долго считал, что нет на свете людей, говорящих только правду, разве самые подлые негодяи не прикрываются именем правды, а честные люди нередко не находят правду столь непривлекательной, что торопятся покрыть ее прекрасной тканью из лжи и обмана?

Йог ему нравился потому, что говорил живо, искренне. Искренность же — могучая сила, способная покорить каждого, у кого в груди живое сердце.

Однажды раздался звонок в дверь его квартиры. Открыв, он увидел двух граждан, пришедших к нему, оказывается, чтобы сбить с него спесь. Эти посетители — пожилые люди с глубокими морщинами на лице, коловшие Серого проницательными беспощадными глазами, — сразу же начали излагать причину своего неожиданного вторжения.

Один из них оказался инвалидом войны. Он сказал, что «Записок Серого Волка» не читал и читать не собирается, потому что недостойно читать всякую мерзость про жизнь подонков и предателей Родины, а прощать бывших гитлерюгенд и воров он отказывается, в их перевоспитание не верит и не поверит никогда.

Второй посетитель был когда-то сотрудником колонии. Он изучил биографию Серого и теперь обвинял его во всех смертных грехах, в частности в нелегальном переходе советской границы и принадлежности к буржуазному националистическому подполью. Он возмущался тем, что мерзавца и бандита, врага общества «прижали к сердцу», что ему платят большие гонорары, причем этот «нацбандит», по его мнению, не описал и половины своих злодеяний, а только прикрывался тем, что, мол, был в те времена подростком.

В таком роде они проговорили около двух часов, и Серый их слушал терпеливо, созерцая мысленным взором эшафот с виселицей и себя, на ней качающегося. Он держался робко и миролюбиво и даже предложил им кофе. Кофе они не хотели и сказали, что пришли как принципиальные люди, чтобы посмотреть, есть ли у него лицо и какое оно, и если есть, высказать в это лицо все, что думают. Они рекомендовали Серому обратиться к собственной совести и произвести в своей душе санитарный день. Сами же обещали постучаться в газеты.

Затем пришел лысенький человек — аккуратный и элегантный, очки на носу и ни единого золотого зуба во рту. Усевшись в кресле, видавшем уже немало посетителей, он представился: Анатолий Анатольевич. Было ему далеко за сорок. Поизучав несколько минут Серого, он определил для себя, что Серый и есть «эта романтическая личность» — Вор, он же Писатель...