Пятый угол

В сельсоветах, в правлениях колхозов, в избах вновь отстроенных деревень уже хорошо знают этого докучливого пешехода. Сперва к нему относились внимательно: места захоронения, которые он отыскивал на пустующих землях, обнесли оградой, залили цементом могильные плиты, окрест посадили прутики лиственниц. Были произнесены речи районного значения, местная газета напечатала заметку с мутной фотографией сельского митинга, — по всем принятым понятиям вопрос был исчерпан до дна.

Однако бывший политрук наезжал в эти края и в следующий год, и еще в следующее лето, и мало-помалу надоел людям. Рота, полегшая здесь двадцать пять лет назад, была маршевая, она откатывалась из-под Новгорода, мертвые ее бойцы никому из местных не доводились родичами, и люди устали болеть душой за незнакомые кости. Да и стариков — не скошенных войной очевидцев — осталось тут с горсть, — никто ничего не помнил и не мог подсказать минувшую обстановку боя за сёла.

А пешеход все тычется по району, докучая расспросами и просьбами, да еще в самую страдную пору, летом. И про него стали думать и говорить, что он какой-то блажной, чокнутый. Опалившемуся войной, ему никак не прийти в себя…

Встречаясь с ним во дворе нашего дома, беседуя весенними легкими вечерами в дворовом садике, я понял, что мы больны одним безумием.

Мы оба бродим среди неотысканных могил.

1967.