Осенний полет таксы

Мы гуляли в ботаническом саду, а когда расставались у метро, моя спутница отошла на минутку и вернулась с фиолетовым букетом. Надо же, внимательная, – я рассказывала ей, что белая слишком душная, а про персидскую мама говорила, что пахнет покойником. И эта женщина выбрала правильную, и я сразу нашла пятилепестковый цветок, загадала желание и съела.

А до того мы сидели под сосною. Точней, полулежали на моём розовом палантине – хотя это парадное слово не очень подходит для двухметрового куска линялого хлопка, который я уже много лет таскаю за собой по кустам и пляжам разных морей.

Я как раз пыталась процитировать ей стихи Саши Переверзина, но не с моей памятью, я это не умею и не запоминаю стихи:

– «На пригорке там повыше посуше», как-то так, «там сосна еще стоит под сосною», короче, хорошие, поищи потом.

А она, не слушая, перевернулась на живот, оперлась на локти, сплела пальцы под подбородком и сказала:

– А у меня скоро будет любовь.

Ну-ну.

– У меня, ты знаешь, каждые пять лет любовь. Недавно посчитала – начиная с шестнадцати, раз в пятилетку возникает мужчина, который меняет мою жизнь. Не обязательно в лучшую сторону, но что-то происходит со мной. И сейчас как раз пора.

Я прикинула её годы. Н-ну, если честно, я бы уже как-то о душе. А про любовь – не о душе, это про нервы. Но вслух ничего не сказала, только взглянула повнимательней. Овал лица вроде не поплыл, хотя в такой позе было бы незаметно, зато морщины на лбу, как рельсы у Курского, в шесть рядов. Кожа, волосы… впрочем, когда и кому физические кондиции мешали влюбляться. Люди в поиске похожи на уличных собак с мягкими ушами и глупыми умильными глазами. Смотрит на каждого снизу вверх, молча спрашивает: «Ты? ты мой новый хозяин? у тебя моя косточка, место и поводок? нет? тогда почеши мне здесь и здесь». И на любого пса кто-нибудь обязательно найдётся, хотя бы потрепать и пройтись до подъезда рядом.

– Думаю, он будет брить голову. И много знать о боли.

– Ты наслушалась песенок, и я даже знаю, чьих.

– Возможно. Я даже думаю… все эти мужчины – вдруг они просто появлялись вовремя? Вдруг всё это было не про них, а просто циклы такие в моей жизни, и всегда кто-нибудь находился под задачу.

– Тогда, может, обойдёшь разок без статистов для разнообразия? Зачем связывать перемены с каким-то человеком, если дело в тебе?

– Нет. Нет. Ты не понимаешь. У меня скоро будет любовь.

Снова легла на спину, дура упрямая, руки развела и чуть вывернула, чтобы нежные белые места показались солнцу. А я надела тёмные очки.

Как же, помню. Это действительно чаще всего происходило весной, хотя случалось и под осень, в такое время, когда всё меняется. Оно всё цветёт или увядает, воды начинают течь или замерзают, а ты вдруг чувствуешь, что становишься шёлком, тело твоё мнётся и вьётся, разглаживается и льнёт, не понять даже, к чему или к кому. Себе видишься шёлком, а ближним своим – серебром, потому что им начинает казаться, что ты окружена непроницаемой прохладой, твёрдой поблёскивающей корочкой, через которую не процарапаться. И тогда горе им, ближним, потому что ты вроде бы и не ждёшь, но кто-то должен прийти и приблизиться, миновать границу, не заметив её, и за это сорвать все цветы, собрать плоды и получить все призы, надо ему или не очень. А пока его нет, так легко и одиноко, что гляди того улетишь, шаг, другой, а потом думаешь, а зачем я – ногами? ведь лететь быстрей, если уж я всего лишь шёлк, всего лишь шарф. И глупо спрашивать, какие планы на лето или «что ты делаешь этой зимой», – кто, я? Нечего рассказать, нечем похвастать, потому что среди ваших земных путешествий и ваших побед нет места для меня, и не имею я никакого знания ни о себе, ни о будущем, кроме одного, – а у меня скоро будет любовь.