Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман

Он спрашивал, верю ли я в судьбу и в существование vero amore, истинной любви. Он прятал взгляд, глядя в воду, голос его звучал хрипло, с паузами, чтобы точнее сформулировать, скорее для себя самого, чем для меня. Я немногое понимала из его слов, кроме заключительной фразы, «una volta nella vita» — встреча, перевернувшая всю жизнь. Он смотрел на меня, будто хотел поцеловать, я не была против, но догадывалась, что и зонтик, и газета полетят в воду и, вообще, мы слишком стары, чтобы разыгрывать любовные сцены на публике. Разве мы не слишком стары? Я стремилась бы к поцелую, даже не имей он глаз цвета черники, даже если бы он был похож на Тэда Коппелл. Во всем виновата магия места: этот мост, этот воздух, свет. Я бы очень удивилась, возникни у меня такое желание, если бы я встретила его, например, в Неаполе. Мы купили мороженое у «Паолино» на Кампо Санто-Стефано и присели в первом ряду столиков на солнышке.

— Что вы думаете о Венеции? — спрашивал он. — Вы ведь не впервые здесь.

Он говорил так уверенно, будто просматривал некое внутреннее досье, фиксирующее мои передвижения по Европе.

— Нет, нет, не впервые. Первый раз я приехала весной 1989-го, четыре года назад, — стараюсь выговаривать четко.

— 1989-й? Вы приезжали в Венецию в течение четырех лет? — переспросил незнакомец. Он выставил четыре пальца, как будто не понял мое произношение «quattro».

— Да, а что в этом удивительного?

— Только то, что я не видел вас раньше — до декабря. До прошлого декабря. 11 декабря 1992 года, — задумчиво ответил он.

— Как? — ошеломленно переспросила я, возвращаясь в прошлую зиму, припоминая даты прошлогоднего визита. Да, я приехала в Венецию 2 декабря, а в Милан вылетела вечером одиннадцатого. Он, конечно, принял меня за другую женщину, и я собиралась сообщить ему об этом, но он уже углубился в воспоминания.

— Вы шли по Сан-Марко часов в пять вечера. На вас было длинное белое пальто, очень длинное, закрывающее лодыжки, и ваши волосы были убраны в узел так же, как теперь. Вы смотрели на окна галереи «Миссалья», и вы были не одна. Этот человек не венецианец, по крайней мере, я никогда не видел его прежде. Кто он? — поинтересовался он не без неловкости.

И прежде, чем я смогла вставить хоть полслова, незнакомец спросил:

— Это ваш возлюбленный?

Я понимала, что он не ждет ответа, поэтому молчала. Теперь он заговорил быстрее, и я перестала понимать слова и целые фразы. Я попросила его не отворачиваться и, пожалуйста, говорить медленнее. Он старался.

— Я видел вас только в профиль и продолжал идти к вам. Я остановился в нескольких шагах, и так и остался стоять в восхищении. Я провожал вас взглядом до тех пор, пока вы и тот человек не ушли по пьяцце к причалу.

Он подкреплял свои слова жестами, нервными движениями рук, пальцев. Его глаза настойчиво искали мои.

— Я пошел было за вами, но остановился, потому что понятия не имел, о чем говорить, столкнись я с вами лицом к лицу. Понимаете, ну что я мог сказать? Как начать разговор? И я отошел в сторону, позволяя событиям идти своим чередом. Я искал вас в толпе на следующий день и в последующие, хотя знал, что это бесполезно. Если бы я столкнулся с вами, идущей в одиночестве, то попытался бы остановить вас, сделав вид, что обознался. Или нет, я сказал бы, что пальто очень вам идет. Но, так или иначе, я не встретил вас снова, но все время помнил. Все эти месяцы я пробовал представить себе кто вы, откуда. Я мечтал услышать звук вашего голоса. Я очень ревновал к вашему спутнику, — он говорил медленно, раздельно.

— И вот на днях я сижу в «Вино-Вино», и вдруг вы оборачиваетесь, я вижу знакомый профиль и знакомую прическу и вдруг понимаю, что это вы. Женщина в белом пальто. Видите ли, я ждал вас. Лелеял в своем воображении, полюбив в тот день на пьяцце.

Я потеряла дар речи.

— Вот что я пытался объяснить, когда мы стояли на мосту: есть судьба, и я верю в истинную любовь. Нельзя сказать, что я влюбился с первого взгляда, я и лица вашего толком не видел. Это безответная любовь. Но мне достаточно. И если вам кажется, что я безумен, я соглашусь.

— Можно, я отвечу? — произнесла я медленно, не слишком понимая, что хочу ему сказать. Его глаза метали синие молнии, пристально вглядываясь в мое лицо. Я опустила глаза, а когда подняла их снова, выражение его лица уже смягчилось. Слышу свои слова:

— Ваша история — чудесный подарок. Но нет никакой мистики в том, что вы случайно встретили меня, и эта встреча вам запомнилась, а год спустя повторилась. Венеция — маленький город, если бываешь здесь часто, то видишь тех же людей снова и снова. Я не думаю, что наша встреча — указующий перст судьбы. Да и вообще, как вы могли влюбиться в профиль? Кроме профиля у меня есть бедра, грудь, характер, наконец. Я — женщина. Я думаю, что все это — только каприз, очень трогательный, но мимолетный, просто совпадение, — внушала я глазам цвета черники, аккуратно перемещая его идиллические фантазии в более обтекаемую форму, как быстро поднимающееся тесто в форму для выпечки.

— Non e una coincidenza. Нет, не совпадение. Я люблю, и сожалею, что это не слишком удобно для вас.

— Дело не в неудобстве. Я в полной растерянности.

Во мне боролись противоречивые желания: оттолкнуть его от себя, и наоборот — обнять.

— Не уезжайте сегодня. Останьтесь хоть ненадолго. Со мной, — просил он.

— Если между нами что-то есть, если что-нибудь вообще между нами возможно, мой сегодняшний отъезд ничего не изменит. Мы можем писать друг другу, звонить. Весной я вернусь, и мы подумаем, как нам быть дальше.

Слова вырвались раньше, чем я понимаю их значение, упали и замерли. Над столиком повисло глубокое молчание, прошло время прежде, чем мы начали шевелиться. Не дожидаясь счета, он положил лиры на стол под стеклянную вазочку с подтаявшим земляничным мороженым, каплями стекавшим на бумажные деньги.

Мое лицо горело, я чувствовала нервное возбуждение, прилив противоречивых эмоций, не поддающихся описанию, скорее страх, мало чем отличающийся от радости. Возможно, это память о моих прошлых венецианских дурных предчувствиях? Предубеждение не дает разглядеть реального человека? Действительно ли это — свидание? Я тянулась к незнакомцу. Я отталкивала его с подозрением. Теперь, когда Венеция прокралась в мою душу, я боюсь ее. Он и Венеция — явления одного порядка? Может ли мой сказочный корсиканский принц работать в банке? Почему судьба не объявится, например, в виде двенадцатиголовой задницы, одетой в фиолетовые брюки, с плакатом на шее, чтобы не было никаких сомнений? Я вовсе не была влюбчива, ни с первого взгляда, ни с полувзгляда, ни легко, ни в течение долгого времени. Мое сердце сложено из ржавых шестеренок, держащих его на замке. В этом я абсолютно уверена.

Мы брели через Кампо Мании к Сан-Луке, обмениваясь ничего не значащими словами. Я замерла посреди шага. Он повернулся и обнял меня. Он держал меня в объятиях. Я обнимала в ответ.

Когда мы вышли со стороны дока Орсеоло на Сан-Марко, Марангон прозвонил пять раз. Это он. Он — двенадцатиголовая задница в фиолетовых штанах! Он — судьба, и колокола признают меня, только когда я с ним. Чушь! Бред периода менопаузы.

С тех пор как я вышла из гостиницы, прошло пять часов. Я позвонила друзьям, все еще ждущим меня в отеле, и поклялась встретить их и мой багаж непосредственно в аэропорту. Последний самолет на Неаполь — в семь двадцать. Большой Канал был неправдоподобно свободен от обычной путаницы яликов, гондол и sandoli, байдарок, давая возможность tassista гнать водное такси, опасно накренив, жестко ударяясь о волны. Питер Селлерс и я стояли на палубе, на ветру и неслись навстречу кроваво-красному закату. Я вытащила из сумочки серебряную фляжку и маленький тонкостенный стаканчик в бархатном мешочке. Разлила коньяк, мы выпили. Он снова смотрел на меня так, будто мечтал поцеловать, я рассматривала виски, веки, прежде чем он нашел мои губы. Мы не слишком стары.