Второй шанс

Итак, когда я перешла в выпускной класс, папа перебрался в меблированную квартиру в общежитии, популярном среди студентов, неподалеку от университета. Предполагалось, что я буду проводить с ним каждые выходные. Однако он так горевал из-за второй книги и сложностей с ее публикацией, в то время как мамины работы пользовались громким успехом и получали всеобщее признание, что визиты превратились в нелегкое испытание для нервов. С другой стороны, оставаться в доме с матерью тоже становилось невыносимым: она упивалась вновь обретенной свободой и с головой окунулась в профессорскую деятельность, где ей неизменно сопутствовал успех, а наш дом превратился в постоялый двор для ее коллег и студентов. Они приходили и уходили, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, а в выходные дни вновь появлялись на официальных вечеринках.

И не было мне покоя, пока я не открыла для себя ресторанчик «У Рэя»! А ведь проезжала мимо миллион раз, не имея ни малейшего желания остановиться и заглянуть хоть на минуточку, пока однажды не поддалась необъяснимому порыву и не свернула к закусочной по дороге домой в два часа ночи. Скажете, поздно? Так я же все равно не сплю! Кстати, ни один из родителей не догадывается о ночных бдениях дочери. Мои вылазки никто не контролирует, как, впрочем, и отсутствие дома в течение дня. Наверное, из-за школьного расписания — оно у нас особое: есть вечернее занятие, гибкий график семинаров в течение дня плюс несколько часов, отведенных на индивидуальное обучение. Я прихожу-ухожу, когда мне вздумается, без лишних расспросов и нареканий.

Той ночью, скользнув мимолетным взглядом по забегаловке, я почувствовала непонятный трепет. Возможно, меня привлекли яркие огни, обещающие тепло и безопасность, а может, поздние посетители, с которыми, в отличие от родителей, у меня было хоть что-то общее. Притормозив у обочины, я вошла внутрь, заказала чашку кофе с куском яблочного пирога. И осталась до утра.

Постоянные посещения забегаловки никого не тревожили, и я по-прежнему была предоставлена сама себе. Никто не требовал от меня большего, чем самой хотелось дать: все общение — короткое и не досаждающее обеим сторонам. Будь весь мир таким простым, я бы без запинки сыграла свою роль.

Как-то, еще по осени, одна из официанток — тучная пожилая женщина с именной табличкой «Джулия» — наливала мне кофе и скользнула глазами по бланку заявления, который я на тот момент заполняла.

— Дефрис, — громко прочла она, затем перевела взгляд на меня. — Недурной университет.

— Один из лучших, — согласилась я.

— Думаешь, поступишь?

— Обязательно, — кивнула я в ответ.

Джулия улыбнулась, словно не веря в мой оптимизм, потом с сочувствием похлопала по плечу.

— Охо-хо, молодо-зелено! — произнесла она и отошла в сторону.

Я хотела объяснить официантке, что моя вера — это не пустые надежды молодости, а заведомо спланированный результат упорного и каждодневного труда, но она уже отошла к пареньку за соседним столиком. Наверное, про меня и думать забыла. Вот наглядный пример существования совсем разных миров, в одном из которых образование, школы, университеты, проходные баллы имеют вес, а в другом — они превратились в пустой звук. Я живу в первом мире, а ресторанчик «У Рэя» относится ко второму, но даже здесь у меня нет возможности раствориться.

Я посещала неортодоксальную школу, с упорством маньяка вгрызаясь в гранит науки, а это значит, что мимо меня проскользнули, не оставив следа, все прекрасные моменты выпускного года, о которых только и щебетали знакомые и подружки из «Перкинс-Дэй». Единственным исключением стал выпускной бал, да и то потому, что мой вечный соперник по учебе, Джейсон Талбот, пошел на мировую и пригласил меня на танцы. К сожалению, на бал я так и не попала — Джейсон в последнюю минуту сообщил, что не сможет меня сопровождать на выпускной бал из-за приглашения на экологическую конференцию. Я пыталась успокоить себя, убедить, что танцы — это легкомысленное и бесполезное времяпровождение, как и пресловутые подушечные бои с велосипедными гонками. Однако до сих пор меня мучают мысли о выпускном вечере и других упущенных радостях школьной жизни.

Я частенько проводила ночи в забегаловке «У Рэя», сидя до двух, трех или четырех часов утра. Но даже там на меня накатывало странное щемящее чувство. Чаще всего оно появлялось при рассматривании остальных посетителей: дальнобойщиков, заезжих чудаков или обычных путешественников, свернувших с федеральной автострады, чтобы выпить чашечку кофе и затем продолжить путь. Я будто вновь возвращалась в тот день, когда мама объявила о разводе с отцом. Мне казалось, что я не принадлежу этому островку беззаботной жизни и обязана немедленно вернуться в постель, где в данный момент находятся мои одноклассники. Утром мы снова увидимся в школе. Однако грусть отступала так же быстро, как и накатывала. Все возвращалось на круги своя: подходила Джулия с кофейником, я пододвигала чашку на край стола, и обе мы понимали без слов, что я не скоро уйду домой.

Моя сводная сестра Фисба Каролина Уэст, весом в три килограмма сто граммов, родилась за день до школьного выпускного вечера. Утром следующего дня об этом сообщил по телефону уставший отец.

— Извини, Оден, — добавил он. — Я так хотел приехать и послушать твое выступление на выпускном вечере.

— Ничего страшного, — успокоила я его, наблюдая за появившейся на кухне мамой в воздушном пеньюаре, которая направилась прямиком к кофеварке. — А как себя чувствует Хайди?

— Неплохо, — ответил отец. — Конечно, устала, роды были долгие и в итоге закончились кесаревым сечением. Хайди расстроилась, ведь ей так хотелось родить самой. Думаю, ей станет значительно лучше после небольшого отдыха.

— Передай ей мои поздравления, — попросила его я.

— Обязательно передам. А тебе, крошка, желаю удачно выступить и порвать зал на части! — Типичное пожелание для отца, который воспринимает учебу как кровавую битву, а в коллегах видит злейших врагов. — Я буду мысленно болеть за тебя.

Улыбнувшись, я поблагодарила его и повесила трубку. Мама уже подливала сливки в кофе, но прежде чем что-то сказать, она помешала содержимое чашки ложкой, негромко звякнув ею о фарфор.

— Дай-ка сама догадаюсь. Он не приедет, так?

— Хайди родила девочку, — пояснила я. — Ее назвали Фисбой.

— О господи! — фыркнула мама. — Из всех имен, встречающихся у Шекспира, твой отец выбрал именно это?! Бедная девочка! Теперь ей придется каждый раз объяснять, откуда оно взялось и что означает!

Чья бы корова мычала!.. Мама сама уступила отцу и разрешила выбрать имена мне с братом. Брата назвали в честь Детрама Холлиса, профессора, которого папа просто боготворит, а меня в честь его любимого поэта Уистена Хью Одена. Не раз в детстве я мечтала о таких обычных именах, как Эшли или Кэтрин, считая, что моя жизнь в таком случае стала бы куда проще. Правда, мама придерживается иного мнения, частенько повторяя, что мое имя станет в будущем своего рода тестом при общении с людьми. Уистен Оден — не очень популярный поэт. Это вам не Роберт Фрост или Уитмен! Узнавший поэта по моему имени окажется, скорей всего, высокообразованным человеком (как и я), а значит, достойным моего внимания и потраченного на него времени.

Пожалуй, для Фисбы имя тоже станет тестом. Выказать вслух промелькнувшую мысль я не решилась, продолжая перебирать карточки с приготовленными для выступления цитатами.

Через минуту мама отодвинула стул и присоединилась ко мне.

— Значит, Хайди наконец-то родила, — продолжила она, отпивая кофе из чашки.

— Ей сделали кесарево сечение.

— Повезло, — вздохнула мама. — Холлис родился весом почти в пять килограммов, а анестезия совсем не действовала. Он чуть не убил меня!

Я поменяла местами пару карточек, с молчаливой безропотностью ожидая продолжения одной из навязших в зубах историй, традиционно следующей после этих фраз. Истории связаны с рождением самого прожорливого младенца по имени Холлис, который высасывал все молоко до последней капли в доме и страдал самыми ужасными коликами. Из-за колик бедный малыш плакал, не переставая, и приходилось вечно укачивать его на руках. А в это время отец хладнокровно…