Великая игра. Птицы. Ледяной замок. Рассказы

— Ох! — вырвалось у нее.

Он мгновенно умолк. Его остановила происшедшая в ней перемена.

— Что случилось? — испуганно спросил он.

Наконец она встала.

— Ох, Маттис, Маттис!

Он не сводил с нее настороженных глаз.

— Ну что, говори же!

— Ничего веселого тут нет, дались тебе сегодня эти волосы.

— При чем тут веселое? Разве мы веселимся? — удивился он. Чудно как она говорит.

Хеге беспомощно взглянула на брата. Словно со страхом. Нужно было мгновенно вмешаться: Маттис был близок к тому, с чем ей потом не справиться.

— Ты просто забыл, нам было очень весело! — сказала она, точно вбила в него гвоздь. — Ты вспомни. Да мы с тобой каждый день веселимся!

Маттис весь сжался, но спросил:

— Когда?

— Что значит «когда»? — жестко спросила она.

И снова обрушилась на него. Ей нужно было это остановить.

— Раскинь-ка мозгами, Маттис, — сказала Хеге без своей обычной колкости. Такая маленькая, она умела быть очень настойчивой.

Маттис ответил:

— Да я и так всегда думаю, изо всех сил.

— Значит, ты можешь припомнить очень много веселого!

Он задумался, не ответил.

Хеге продолжала. Надо было воздвигнуть такую прочную стену, чтобы в ней не осталось никакой лазейки.

— Нам с тобой гораздо веселее, чем другим людям!

— Правда? — ослабевшим голосом, едва слышно, пробормотал он.

— Конечно! — ответила она. — И ты всегда должен помнить об этом.

И больше ни слова. Маттис поднял голову, но возразить не осмелился. Хеге очень умная и прекрасно понимает, что весело, а что нет. Лучше не спорить и не показывать свою глупость. Хеге сердито смотрела на брата.

— А я и не знал, — пробормотал он.

Вдруг лицо его просияло.

— Как хорошо, что ты мне это сказала! — радостно воскликнул он.

— Почему?

— Ну, раз я сам этого не понимал.

Маттис обрадовался, заулыбался.

— Ты уже уходишь? — спросил он.

Вместо ответа Хеге через силу кивнула ему и скрылась в доме.

4

В тот вечер Хеге легла раньше обычного. Во всяком случае, она раньше обычного ушла к себе. Маттис хотел узнать о причине, но не успел он задать свой вопрос, как она нетерпеливо остановила его:

— Не надо, Маттис, обожди до утра. Хватит уже на сегодня.

При звуке ее голоса у него пропало всякое желание докапываться до истины. Хеге не в духе, вот она и ушла. Может, он сделал что-то не так? Может, это из-за седых волос? Неужели все дело в том, что она поседела, а он нет? Но он-то в чем виноват?

Хеге, она кормила его, заботилась о нем. А главное, она была очень умная, и он глубоко уважал ее за это.

Она ушла к себе, не сказав больше ни слова. А он сидел на крыльце, размышляя о разных вещах.

Утром надо походить по усадьбам, узнать, может, где и найдется для меня какая работа, думал он, и его уже заранее разбирала досада.

Вот в чем дело, вот отчего Хеге недовольна. Она кормит меня из года в год. Уже сорок лет, честно округлил он, не желая умалять заслуг Хеге.

Кормит меня. Кормит меня.

Слова были горькие, как кора осины.

Год за годом он должен был помнить и повторять их. Оставшись в одиночестве, как сегодня, он безжалостно заставлял себя повторять их и ощущал их горький привкус. Из всех известных ему слов эти были самые горькие.

Завтра утром я пойду искать работу.

Если ничего не помешает, прибавил он, желая быть честным.

В тумане памяти хранилось много случаев, когда он пытался работать. На усадьбах, в поле или в лесу. Но всегда что-то мешало, и он ни разу не справился со своим уроком. В поселке ему больше не предлагали работу. Эти, умные, которые умели все и могли дать работу, всегда смотрели на него, как на пустое место.

Ему приходилось возвращаться домой ни с чем, Хеге давно уже привыкла к этому и никогда не сердилась. Но он был для нее тяжким бременем. И понимал это.

Утром надо взять себя в руки. Надо пойти по усадьбам и поспрашивать насчет работы.

— Когда-нибудь должно же у меня получиться, — сурово сказал он в пространство. — Мне надо работать, Хеге уже поседела.

В нем шевельнулась мысль:

Она поседела из-за меня.

Наконец-то до него дошла истина! И ему стало очень стыдно.

5

Время шло. У Маттиса не было привычки ложиться так поздно. И все-таки ему не хотелось идти в дом. Мысли не давали покоя. А когда человека что-то грызет, нет хуже, чем лежать в постели, ворочаясь с боку на бок.

Может, Хеге тоже не спит. Она ушла так рано, просто чтобы не видеть меня.

— И мне это неприятно, — сказал он громко, так громко, что Хеге через стену могла бы его услышать.

Он был очень огорчен.

И вдруг его пронзила внезапная мысль.

Только не бросай меня! — пронеслось у него в голове, он обращался к Хеге, скрывшейся у себя в спальне. Что бы с нами ни случилось, с тобой или со мной, только не бросай меня!

Это была далеко не новая мысль, но каждый раз она казалась новой и причиняла боль. И каждый раз он прогоняя ее, убеждая себя, что это чепуха — Хеге никогда, ни единым словом не намекнула, что собирается бросить его. Зачем же мучить себя такими мыслями?

Однако эта картина продолжала стоять у него перед глазами. Он видел, как Хеге уходит своей дорогой, все дальше и дальше. Все свои пожитки она несла в узелке под мышкой.

Уходишь?

Да, Маттис.

Устала от такой жизни?

Да, Маттис.

И ушла.

Больше Хеге не слышала его слов, она становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в маленькую черную точку — так она и виднелась там вдали маленькой черной точкой. Исчезнуть совсем в этой грустной игре она все-таки не могла.

Тут-то и произошло чудо.

Пока Маттис размышлял, глядя, как Хеге уходит своей дорогой — он сидел на крыльце, на своем обычном месте, — взгляд его скользил по склонам гор, темневших за озером. Вода теперь казалась совсем черной, склоны — темными и угрюмыми. На небе и на земле царили волшебные летние сумерки. Маттис не был безразличен к окружавшей его красоте.

Их дом стоял в неглубокой заболоченной ложбине, прорезавшей склон до самого озера. Хвойный лес перемежался березами и осинами. По дну ложбины бежал ручеек. Порой Маттису казалось, что это самое красивое место из всех, какие он только видел здесь поблизости.

Может, и сейчас он думал об этом — во всяком случае, он не отрываясь смотрел вдаль, следя за сумерками, пока они не превратились во что-то нежное, чему он не знал имени.

В это мгновение и случилось неожиданное.

По эту сторону ветра совсем тихо, подумал Маттис, глядя на сухие вершины осин, темнеющие на ночном небе. Между ними что-то струилось, воздух был такой прозрачный, что Маттису казалось, будто он видит это движение. Не ветер, а какая-то воздушная струя, хотя было так тихо, что даже на живых осинах не трепетал ни один листок.

Неожиданно родился странный слабый звук. Невнятный зов. Маттис уловил в воздухе над собой мерные тревожные взмахи крыльев. И снова тихий зов на беспомощном птичьем языке.

Что-то пронеслось прямо над домом.

И сквозь Маттиса. Он сидел ослабевший, растерянный, замерев в немом восторге.

Может, что-то сверхъестественное?

Нет, самое естественное, но…

Это был вальдшнеп. В такое время суток это не могло быть случайностью: над домом Маттиса тянул вальдшнеп!

С каких пор?

В прошлые годы тут тяги не было. Во всяком случае, в те годы, которые остались у Маттиса в памяти. Чуть ли не каждый вечер он подолгу сидел на крыльце и не мог бы пропустить тягу, если б она здесь была.

Сегодня вечером вальдшнеп тянул прямо над домом, над ним самим, над Хеге. Отныне он будет тянуть здесь каждое утро и каждый вечер.

Маттис поглядел на свой дом, дом как будто изменился, теперь Маттис смотрел на него другими глазами. Тяга — это было нечто необычайное, происходящее далеко за пределами его мира. Но вот сегодня она оказалась здесь, просто взяла и переместилась сюда.