Я отворил пред тобою дверь

Иногда ему казалось, что страсть его тоже состарилась месте с ним, силы оставили ее, стала она тихой и почти неощутимой и от того, в душе его было пусто и пыльно, как в запущенной холостяцкой квартире, с потертыми ковром, на котором вечно валялись давно прочитанные и уже успевшие пожелтеть газеты и журналы, постель почти никогда не застилалась, пепельницы подолгу оставались полны окурков, и тяжелый запах старого табака немедленно пропитывал каждого, кто переступал ее порог В эту обитель он и возвращался теперь промозглым осенним вечером аккуратно выруливая старенькую свою девятку в плотном агрессивном потоке машин.

Этим утром я опять осталась жива.

Уже очень давно, страдая от бессонницы, я научилась не метаться по кровати, сминая одеяла, простыни и подушки Теперь я умела лежать спокойно, почти недвижимо и ожидать рассвета в полном оцепенении духовном и телесном Мысли мои тоже почти останавливали свой бег и плескались едва заметно, как холодные воды стоячего озера.

Пришло утро, похожее на десятки, а быть может и сотни уже других Звенела на кухне внизу посудой сестра, спеша покинуть мой унылый дом, не преминув при этом ни одной из своих родственных обязанностей, в числе которых контролю за моим питанием отводилось едва ли первое место Сейчас она старательно приготовит завтрак, красиво сервирует стол, накроет весь этот аппетитный по меркам любого нормального человека натюрморт, белой крахмальной салфеткой и торопливо выскользнет за дверь, не проглотив и чашки кофе, чтобы не задержаться и, не приведи Господь, не встретиться со мной.

Я не сужу ее за это… Господи прости, да и мне ли ее судить? Последние полгода я веду себя, как человек тяжело, неизлечимо больной, обреченный на долгое мучительное умирание И все те близкие мне люди, которые в силу дружеских или каких иных обстоятельств, остались подле меня были вынуждены принять правила этой, навязанной мною, игры и вести себя со мной именно так — как с человеком, которого страшный недуг неумолимо и стремительно влечет к последнему пределу В то же время, я абсолютно, даже противоестественно для человека, снедаемого сильными душевными страданиями, здорова с точки зрения традиционной, да и нетрадиционной, пожалуй тоже, медицины. Ни один из моих органов не поражен никакой болезнью Я молода, и как утверждают некоторые, весьма недурна собой Я относительно богата, по крайней мере огромное большинство из доведенных до последнего предела не то что бедности-нищеты, моих сограждан, с великой радостью отдали бы все отпущенные им до скончания дней радости и душевный покой за малую толику моих материальных возможностей Со мной не случилось ничего чрезвычайного, запредельно ужасного, губительного.

Все гораздо проще Меня бросил любимый мужчина Да, бросил подло и бессердечно, но уже по тому как пошло звучит эта фраза, очевидно, что женщин, всех и всегда бросают именно так, подло и бессердечно.

Я хорошо знаю свои недостатки, но и достоинства мои мне прекрасно известны — я умна, психически устойчива, сильна, иногда до жестокости и цинизма Десятки, если не сотни людей, без колебания подтвердят справедливость этих утверждений Перед самим Создателем я готова присягнуть, что это абсолютная правда.

Но абсолютная правда и то, и в этом свидетель мой — Господь, что тело мое лишенное последних душевных сил, да и самой, сдается мне, бессмертной души, готово вот-вот покинуть этот бренный, отвратительный и прекрасный мир Именно так, отвратительный и прекрасный Теперь, когда я почти не ощущаю его своим миром, я понимаю это с удивительной ясностью..

Внизу на кухне все оказалось именно так, как и ожидала я, машинально вслушиваясь в звон посуды Белая крахмальная салфетка, ароматный густой кофе в серебряном кофейнике горячие хлебцы и вазочка с тускло поблескивающей икрой в ломтиках красиво наколотого льда.

«Дрянь». — говорю я себе, но не верю в то что, сейчас произнесу. Это традиции, воспитание, образование и прочее, прочее, прочее чем как подушку утиным пухом набивали с детства мое сознание, завопит сейчас во мне, сводя впрочем всю красивую философию к банально-базарному: «бесишься с жиру» Нет Я ведь знаю, данным мне непонятно кем и когда знанием, что если не сотни, то уж несколько десятков женщин в эти же самые минуты так же как я готовы покинуть земную обитель, безразлично отрешаясь от того, что окружает их в ней — неважно — дворцы это или хижины, ароматный шелк или зловонные обноски Души их пусты и уже почти покинули поникшие тела Миллионы пьют из этой чаши, — не унимается во мне та, которую долго и старательно в разные годы лепили разные люди и целые их коллективы.

Миллионы пьют, но лишь некоторым определена судьбой кара — испить до дна и познать смертельную горечь яда, — отвечаю ей я И прекращаю этот спор Слава Богу, это в моей власти.

На столе, в привычное собрание предметов сервировки — ярким пятном притягивающим взор внедрена сегодня раскрытая книжица журнала Это, наверняка тоже предназначено мне, ибо вслед за пищей телесной мои хранители считают своим долгом питать и врачевать мою израненную душу Я и не возражала, особенно в первые дни и недели моего несчастья — Бог мой, кого только не призывали мне на помощь — сейчас вспоминать об этом не только мучительно стыдно, как о своих истериках и приступах бессильной ярости, но и очень страшно, потому что кажется мне — в той жизни не будет мне даровано прощения, слишком темны были иногда мои помыслы и чаяния И пусть все эти черные маги, заклинатели и «потомственные колдуны» были всего лишь смешными алчными клоунами-уродцами — я-то, обращаясь к ним, каждый раз истинно взывала к сатане, или кто бы он не был на самом деле, попирая веру свою и предавая Создателя. Мысли об этом рождали во мне унылый безысходный ужас и тоскливое ожидание неизбежной и жуткой кары.

Однако — я все еще была жива — рука потянулась к журналу..

Прекрасным было это утро — ярким и прохладным — такое редко случается в наших краях, где зной просачивается на землю уже с первыми лучами солнца и вместе с его живительным сиянием струятся в небес раскаленные потоки жары, вечерами же напротив, раскаленная земля и все что произрастает и возведено людскими руками на ней и даже потоки вод, стремятся быстрей отдать скопившийся жар бездонно-черным небесам и их раскаленное дыхание кажется достигает звездной россыпи, отчего звезды мерцают зыбко, словно плавая в раскаленном мареве.

Сегодня же все было иначе Я, однако, не могла насладиться этой чудной редкостной прохладой, ибо навек стала бестелесной, и лишена была даже этой малой радости Но и телесных мук лишена я была тоже и, глядя откуда-то сверху на свое искалеченное кровоточащее тело, распростертое на грязной дощатой повозке, должна была бы вознести благодарение тому, кто освободил меня от телесной боли, но не находила в себе слов и мыслей даже о благодарности, ибо муки душевные были много страшнее Так страшны были они, что неописуемы.

Толпа пребывала Узкие улицы были запружены казалось до отказа и повозка, сопровождаемая всадниками герцога с трудом прокладывала себе дорогу к главной площади у собора Солдатам приходилось уже пускать в ход копья и плети, отгоняя людей Те безропотно сносили удары и пинки, продолжая липнуть к телеге и едва не скатываясь под ее колеса Что привлекало их? Вид изуродованного и почти обнаженного женского тела? Однако страх? Ведь я объявлена была опасной и многосильной ведьмой, наперсницей самого сатаны…

Возможно созерцание поверженного зла вселяло в их простые бесхитростные души ощущение некоего торжества святой веры над коварными силами тьмы? Нет, фанатичной радости слепых праведников не было на их грубых лицах — только жадное почти животное любопытство Они перекрикивались и те, кому не повезло все видеть своими глазами спрашивали у других как я выгляжу? Бела ли моя кожа? Какого цвета волосы и не острижены ли они? Открыты ли глаза и не остановила ли я на ком-нибудь свой взгляд? Это была еще одна коварная выдумка моего главного палача — он приказал казнить меня вдали от моего города и тех мест, где долгие годы жила и славилась своей историей и богатством моя семья Здесь обо мне не знали ничего, кроме того что было объявлено накануне казни и потому из открытых окон и с тесных литых балконов женщины — почему-то только женщины с проклятиями бросали в телегу камни, гнилые овощи, осколки разбитой посуды, но таковых было не так уж много.