Дом, который построим мы

- Вы что-то не так поняли, - попытался он поведать сквозь мясо. - Я не голодаю, и мне ничего от вас не нужно...

- Зато нам нужно, - сказал Веселуха. - Очень нужно.

Лукин проглотил кусок и посмотрел на Веселуху.

- Ты что, серьезно?.. - вымолвил он. - Ты... меня... приглашаешь работать к себе на свою маленькую дерьмовенькую фирмочку?

- Ее еще нет, - возразил Веселуха. - Почем ты знаешь, что она будет дерьмовенькая? Это зависит в том числе и от тебя. Нет, ты, конечно, можешь по-прежнему делать деньги из воздуха и бросать их на ветер. Но я советую тебе, просто ради прикола, попробовать поработать на реальный сектор.

Лукин расхохотался от души.

- Нет, Веселуха, - вымолвил он, - в глазах его почему-то прыгали искры, - ты все-таки идеалист. Сейчас я все брошу... и пойду на тебя работать!

Он так сыто хихикал, - поел на чужой счет, - что Рябинин от горькой зависти только крякнул.

- А спорим, что пойдешь? - сказал Веселуха. - Зуб даю на холодец, что пойдешь. И прямо сейчас.

Это было фирменное Веселухино словцо, обозначавшее полную и абсолютную уверенность.

- Что, шантажировать меня будешь? - засмеялся Лукин.

- Зачем?! - легкомысленно вытаращил глаза Веселуха. - Силой доводов, так сказать, э-э... красноречием исключительно.

Лукин хихикнул еще два раза. Веселуха подсел к нему поближе, доверительно к нему обратился и начал неожиданно грустным и хриплым, прямо-таки замогильным голосом:

- Неправильно ты живешь, Лукин. А знаешь, почему? Не потому, что ты мелкий жулик. И не потому, что аморальный тип. Нет, не поэтому. А потому, что руки твои не знают никакого ремесла. Ты не видишь того, с чем имеешь дело. Столяр видит свои кресла, садовод - выращенную картошку, футболист мяч. А ты пинаешь воздух, окучиваешь пустоту, тешешь дырку. И сам ты есть отверстие мира, черная дыра, прогрызенная во времени. Я хочу оплодотворить твой талант реальным делом, применить тебя - может быть, ты оценишь, сколь много удовольствия может приносить такая работа...

Так или примерно так говорил Веселуха, и, конечно, никогда в жизни не убедили бы эти слова Лукина, если бы их говорил кто-нибудь другой, или если бы он видел их написанными в книге. Он бы просто не стал их слушать или читать. Но Веселуху Лукин слушал очень внимательно, опустив голову, как пришибленный. Ян Владиславович брал его за шкирку и волок с собой, сделать Лукин ничего не мог.

- Р-р-р, - тихо рычал он, как щенок.

- ...только полный придурок, - твердо и жизнеутверждающе заключил Веселуха, шмякнув кулаком по ладошке. - Лукин, мне кажется, ты злишься. На кого?

- Какого черта! - завопил Лукин. - Я тебе покажу! Я тебя на деньги кину! - пообещал он. - Тиран! Фокусник!

- Постой, он что, согласен? - не поверил Рябинин.

- Согласен! - разорялся Лукин. - Ему только дай - он на весь мир такое "согласие" наведет, помяни мое слово, Миша! Шпана с Мальцевского рынка!..

- А ты старушка-процентщица, - высказался Веселуха. И вообще, оставим в покое личности, давайте лучше выпьем.

Выпить Веселуха был не дурак, особенно любил хорошие крепкие напитки дрянь не пил, разбирался, и посмотреть на него было приятно: как он незаметно крутил рюмку за ножку, как вдыхал аромат, - и обсудить умел, впрочем, без снобизма.

- А, пирог! - закричал Рябинин радостно. - Здравствуй, Ирочка.

Это вплыла в комнату мадам Веселуха, - в руках у нее был фирменный пирог с грибами. Но не за хозяйственность выбрал ее Веселуха, а за редкую красоту. Женщин Ян Владиславович обожал, но не уважал, может быть, потому, что они всю жизнь складывались перед ним в штабеля. Мадам Веселуха была на семнадцать лет моложе мужа, и это была его третья законная жена. Он подобрал ее, пацанку, провинциалку, на кафедре, как бриллиант в куче мусора, приодел, обучил хорошим манерам. Впрочем, мадам Веселуха была далеко не дура - в жизненном смысле.

- Да, это я, - сказала она кокетливо. - А почему вы сначала пирог заметили, а потом меня?

- Натурально, потому что он был впереди, - пошутил Веселуха. - Ира, пить будешь?

- Нет, пейте на троих, - отказалась мадам Веселуха.

И они выпили, и снова налили, и потом, ближе к полуночи, Веселуха взял гитару и под плеск осенних струй (ливень, холодный и рыжий, бил в окна, стоял стеной) сбацал что-то не ровное, с оттягом, с синкопами - не то джаз, не то мазурку - а Лукин, который с горя напился, сплясал с мадам Веселухой на столе, среди хрусталя, прищелкивая пальцами.

"Это я-то дырка! - злопамятно думал он. - Ну, Веселуха, погоди, узнаешь ты у меня".

Ах, ночь петербургская, осенняя ночь! Листья слетают, сумерки тают, птицы кричат и витают. Грибами пахнет, сыростью постельной да банной одурью похмельной, в потемках приглядной. Бледные лица во тьме, как рубахи, груди волнуются, как море, в землю впивается горький ливень, сбивает с деревьев листья. Очень просто в такую ночь некоторые выпускают душу полетать - а она и не возвращается... держите крепче, закусывайте, жгите свечи.

Ах, ночь петербургская - печальная ночь. Прочь, ступай прочь!

Глава 2: С прибором

Нева созрела, налилась

Все возвышалась в ней вода

Бежала, спела и вилась

Рвала и мыла горы льда

Крошились брызги под мостом

И капли-росы били в дом

Поверх всего разлился пар

Засыпал снег

Тугие косы

Стыл поток

Рукавчик треснул и потек

И затопил пологий брег

А мы стояли на мосту,

Который выгибался над водой,

Разлитой вправо, влево на версту,

Под низкой тучей и звездой,

А справа крепость высока, красна

Стояла третий век - зубцы и завитушки,

Нам в ноябре невидима весна,

И только легкий запах стружки

Приносило к нам с залива

Третий век тут пахнет эдак,

Может, твой дворянский предок,

Угодивший несчастливо

В эту крепость, чуял тоже

Этот запах, запах нови,

Он был шишка и вельможа,

В жилах пламенныя крови.

Нева играет и шипит,

Она сравнительно чиста,

И ею, словно пивом "Пит",

Мы упиваемся с моста,

А Питер строит, мастерит

И жизнь нелегкая проста.

В осенних думах восседал Ян Веселуха на столе с ногами, держа в руке бокал молодого Божоле. В кресле скрутился калачиком господин Лукин, рассчитывая, сколько будет стоить аренда самого дешевого помещения. На полу, среди раскиданных цацек и болтов, сидел растерянный Рябинин и крутил носом.

- В чем дело? - спросил Веселуха.

- Кристалла нет, - объяснил Рябинин.

Кристалл для прибора был - главнейшее дело. Без него можно было и не заморачиваться.

- Что, на весь Питер ни одного кристалла фторида лития? - не поверил Веселуха. - Что-то ты мне голову морочишь. Не может быть.

- Нету, нету, - отозвался Лукин из кресла. - Я весь город обегал. Ни на рынке, ни в супермаркете - нет. Даже в частных коллекциях нет. Увы.

И они уныло поникли головами. Веселуха прислушался к завыванию ветра, всмотрелся в осенний сумрак за окном, и подумал: "В такой день хорошо играть свадьбы и заключать контракты". Плакать же в такой день совершенно ненужно и даже вредно: Нева может выйти из берегов. Веселуха вскочил со стола, взял длинную веревку, намотал ее на пояс и призвал:

- За мной.

Навстречу ветру ехали они, по набережной и через мост; Петропавловская крепость встала перед ними огромным хищным зубом; служитель пустил их внутрь, и они молча, только отдыхиваясь, дошли до самого верха. Дальше лестницы не было, и балки кончились.

- Если друг оказался вдруг, - сказал Веселуха, стягивая пояс веревкой. - Первый я, за мной Рябинин, Лукин третий.

Шпиль был мокрый и скользкий, он сужался. Несмотря на дикий ветер, с подветренной стороны на Веселуху село три стойких комарихи и пили кровь. Болото внизу колыхалось и вздымалось, гнулись травы, зрели решения, ехали машины. На булыжной площади стояли, взявшись за руки, дети Рябинина, глядя вверх.