Напоминание

— Алексей Платонович, золотой вы мой человек, а что я могу сделать? Ничего не могу.

— Не можете — уходите. Врачуйте. Вы были неплохим врачом. Руководители должны мочь. Вы же ставите себе в заслугу, что спустя рукава смотрите, как студент проскальзывает на лекцию, наиболее ему нужную.

— Да, ставлю себе в заслугу, — тверже сказал Петр Афанасьевич. — Потому что надо стараться, чтобы студенты слушали тех, кого им слушать надлежит по расписанию. Иначе половина преподавательского состава будет читать в пустой аудитории.

— Уважаемый директор! Пустая аудитория — не хуже, чем сонная. Сонные студенты немногим восприимчивее стен. Конечно, легче делать вид, что вы не замечаете усыпляющего действия лекции, и куда труднее делать вид, что не заметили отсутствия в аудитории всякого присутствия. Но — постарайтесь, у вас и это получится.

Коржин поднялся, намереваясь уйти. Петр Афанасьевич тоже поднялся, подошел к нему вплотную и спросил:

— Алешенька! Почему ежедневно приходится делать и делать вид?

Глядя на него как на больного, Коржин ответил:

— Петенька, не хочу бросать вам в лицо… вы еще не вполне заслужили это постыдное слово из трех согласных букв и всего одной гласной. Примечательное слово.

Как я раньше не догадался, что оно определяет даже процент непременного согласия, то есть деланья вида.

А единственная гласная буковка — и та, бедняжка, произносится вытянутыми в трубочку губами: «у» — как страшно! — и спешит слиться с последней согласной и поскорей превратиться в «ус»…

Петр Афанасьевич не раз корил себя этим словом.

Но тут оно было так хирургически препарировано, так артистично это «у», дрожа, вылетало из вытянутых трубочкой коржинских губ, шевеля его светлый ус и прячась под ним, что невозможно было не рассмеяться.

Смеялся Петр Афанасьевич беззвучно, как белый клоун с трагическими глазами. Но вот стал похож не на клоуна, а на директора и спросил:

— Как вам удается, руководя такой известной клиникой, выкарабкиваться, обходить помехи?

— Обходить? — удивился Коржин. — Какой в этом смысл? Помехи при таком способе не исчезают. Их надо искоренять. А жалобщиков все-таки направьте ко мне. Не придут — сам за ними пойду. Разговор будет в аудитории, открытый и гласный.

И ушел, пожав руку.

Петр Афанасьевич стоял, смотрел на дверь, за которой слышались твердые шаги Коржина в ботинках на тяжелых каблуках — всегда тяжелых для устойчивости за операционным столом, для противовеса энергии рук и плеч.

Директор слушал шаги Коржина и думал: долго ли при своей прямоте и открытости он продержится? И можно ли вообще кому бы то ни было так продержаться?

И не наступит ли довольно скоро день, когда дорогой Алексей Платонович придет к директору Петру Афанасьевичу и скажет: «Выручай!»

5

Нашествие друзей и гостей нежданных началось около восьми вечера. Предвидя его, Варвара Васильевна предложила:

— Давайте, как в Англии: «Милые гости! Обратная карета — в двадцать два часа». Ну, пусть в двадцать два тридцать.

Саня был готов повесить в прихожей такой плакатик.

Алексей Платонович сказал:

— Англичане посылают приглашение: миссис и мистер Икс ждут к себе миссис и мистера Игрек к такомуто часу, обратная карета — тогда-то. Поскольку мы приглашения не посылаем, и гости приезжают не в карете, и кучер не дремлет у подъезда в ожидании своих господ — нам это не подходит. Лучше я намекну.

Варвара Васильевна и Саня громко сказали:

— Ха-ха-ха!

Им известны были эти намеки. Иногда через час, а бывало, и через полчаса, Алексей Платонович поднимался из-за стола. Вежливо кивнув гостям, обняв всех широким, гостеприимным жестом и улыбкой, он негостеприимно и невежливо удалялся в свою спальню-кабинет к письменному столу, а Варваре Васильевне оставалось занимать и угощать иногда совсем чужих ей людей.

У некоторых из них возникала к ней личная симпатия и уважение, но большинство — она это отлично понимала — считало весьма полезным быть в коротком знакомстве с женой Коржина.

Первыми в этот вечер пожаловали дряхловатый, но лощеный гинеколог с супругой Матильдой Петровной, увешанной довольно увесистыми антикварными ценностями. Она умудрилась в прихожей быстренько, в том же темпе, в каком Алексей Платонович помог ей снять пальто, заручиться согласием посмотреть кого-то из своей родни.

— Я узнала, что профессорский прием послезавтра. Я бесконечно признательна за согласие… — и тут Матильда Петровна сделала Алексею Платоновичу глазки, а он сделал вид, что глазок не заметил.

Затем пришел ровесник и бывший однокурсник Бобренка — Грабушок. Он успел сказать в прихожей, что знает, как получить что-то нужное для клиники, весьма дефицитное.

Почти сразу за ним пришел седенький главный врач железнодорожной больницы, где Коржин был консультантом, и сказал:

— Заждались мы вас!

И тут же появился способный паталогоанатом с женой. Они непрерывно следили друг за другом. Жена, более великосветской наружности, опасалась, что муж сделает что-нибудь не так, а муж, менее великосветской наружности, опасался, что жена что-нибудь скажет не так.

Поэтому они за весь вечер не вымолвили ни слова, а муж вдобавок еще сидел все время по команде «смирно!».

Потом пришла единственная приглашенная Алексеем Платоновичем немолодая, строгоглазая, суховатая на вид операционная сестра Дарья Захаровна. Она безошибочно вкладывала в протянутую без слов руку именно тот инструмент, какой в сию секунду нужен. Как всегда, она порозовела от смущения, когда Алексей Платонович помог ей снять пальто.

Он повел операционную сестру в столовую, усадил за стол и сел с нею рядом. Варвара Васильевна, занимавшая разговором ранее вошедших, высвободилась для исполнения обязанностей кормящей хозяйки, вернее, поящей чаем с вареньем, печеньем и пирогом.

Последующим гостям отворял Саня. Он был не из улыбчивых. Улыбку заменяла воспитанность. Но сегодня он рад был тем, кому отворил. Первому терапевту Сергею Михеевичу, академику, несомненному другу отца и мамы, похожему на тощего рыцаря печального образа.

Второму — Николаю Николаевичу. Этот Бобрище, конечно, явился последним, не хотел тревожить слишком рано.

И конечно же, он прекратит «гостевую нагрузку» первым.

Поднимаясь, он посмотрит на сидящих взглядом, говорящим: «У вас есть совесть?» И, представьте, кое-кто последует за ним, а остальные, не так уж сразу, но последуют тоже.

Но пока — столовая полна. Сидят вокруг стола на стульях, на диване, а Грабушок и Саня — на боковых диванных валиках. Комната согрета коллективным дыханием. Камин конструкции «нашего доброго гения» выключен.

Разговор идет о новом в медицине. Алексей Платонович говорит, что привез Сергею Михеевичу несколько статей, там есть кое-что свежее о терапии. Для хирургов он кратко перевел из последних иностранных журналов несколько интересных публикаций — одну не до конца.

Сегодня их получат — кивок в сторону Бобренка и Грабушка — с просьбой обратить внимание на предложенный новый наркоз и передать статьи остальным, чтобы на заседании Хирургического общества можно было обменяться мнениями.

Хозяин дома взглянул на дам:

— Простите, больше о медицине не буду.

Матильда Петровна так и всколыхнулась:

— Почему же? Мне, например, очень интересно. Я сама читала строго медицинскую статью об одной женщине, которая лечит змеиным ядом.

Она замолчала. И почему-то наступила скучная пауза. Точнее сказать, наступала, ибо Алексей Платонович ничему скучному не дает наступить. Минуты скуки считает погибшими, вредными для здоровья и умственного состояния человечества. Он излечивает скуку, как болезнь. На этот раз он воспользовался упоминанием о змеином яде и уничтожил скуку при помощи змей.

— О, дорогие змеи! — довольно зычным для застолья рокотом пророкотал он. — Их обожаю не только я, их обожает Варвара Васильевна.

— Еще бы! — с каким-то содроганием в голосе подтвердила Варвара Васильевна.