Тайная жизнь

Но при повторении соитие становится общественным явлением.

Опасность соития в том, что оно соединяет попарно, спаривает.

Соитие как таковое не имеет отношения к обществу: с обществом соотнесено рождение. Пускай рождение — общественное событие, но ведь коитус и беременность не разделены непроницаемой перегородкой; и хотя человечество додумалось до этого не сразу (для этого потребовалось, чтобы возникли племена скотоводов), все равно — стадо прирастает от объятий.

Если вы хотите прийти в царство вашей мечты, нужно отнестись к ней с сыновней покорностью. Кто в поступках руководствуется собственной волей, воображает себя творцом своих дней, кичится способностью принимать решения, тому неведомо влияние мира, который был до него и подчинил его своей власти, своему порядку. Отказываясь быть рабами смешных порывов, такие люди понемногу отсекают все связи с жизнью, которая все слабее теплится в них, сбиваются со своей тропы и скатываются в смерть, хотя дыхание еще освежает их, а кровь омывает их жилы.

Это призраки.

Следствие I.

Призраки еще более подвержены соблазну, чем живые.

Следствие II.

Серьезны зачарованные звездами. Это видно в глубине их глаз. Они больше не испытывают желания. Они больше не стряхивают с себя чар.

Аргумент IV. Судьба — это повествование о жизни, которой нельзя избежать.

Пример: материнский язык (влияние родного языка — это судьба).

Следствие. Так же как наше имя, судьба наша (то есть повествование, спеленавшее нам душу так туго, что перекрыло ей некоторые возможности) — это история, уготованная нам нашими партнерами-исполинами, теми, кто зачал нас в объятии во время сцены, при которой нас еще не было, хотя мы-то всегда воображаем, будто что-то все-таки успели подсмотреть.

Рано или поздно нам следует выбрать себе имя и написать рассказик, отдельный от этого навязанного нам повествования, которое остается при нас только до тех пор, пока мы не обретем свои мысли и свой язык.

Это мы и называем нашей жизнью.

Жизнь каждого из нас — не какая-то там по счету попытка любить. Это единственный опыт любви.

Какова связь между говорящими существами? Всего ничего, капля смысла, капля осмысленной надежды, капля меланхолии.

Какова связь между живыми существами, имеющими половые признаки, рождающимися и умирающими, которые воспроизводятся через личную смерть и посредством невидимой для них сцены? Не только речь, иначе они превратились бы в фантомы, не только смерть, иначе они превратились бы в трупы, не только мужское наслаждение от спаривания, иначе они превратились бы в животных.

Остается любовь. Она и есть этот невыразимый и невидимый остаток. Отсюда два табу: на речь и на свет.

Невыразимая: речь под запретом.

Невидимая: табу на то, что доступно зрению.

Аргумент V.

Личность — это не состояние. И не отпрыск рода. Наша индивидуальность не заложена на уровне атомов. На этой земле не предполагается никакая психология. Стать индивидуальностью — значит желать, сопротивляться, без конца и без передышки рваться на части. Все больше утрачивать цельность.

Личность — это разорванная завороженность.

Не умиротворенная — разорванная.

Существует два мира: социальный и асоциальный (культурный и естественный, человеческое начало и животное).

В Китае император был всем на свете — и в то же время просто человеком. Поэтому Древний Китай так потрясла любовь, которую испытал император Сюань-цзун к Ян Гуйфэй [78].

Почему эта любовь обрела скандальную славу?

Если император предпочитает империи проститутку, все общество ввергается в хаос.

Даже более того: история гласит, что Ян Гуйфэй заставила Сюань-цзуна забыть не только о государстве, но даже о любви к чтению, а также об удовольствии находиться среди образованных людей.

Конфуций, будучи мандарином, олицетворяет общество — и в то же время это просто человек. Так же и Платон (будучи философом) олицетворяет пайдейя [79] и «Законы» и «Республику», и в то же время это просто человек.

Se-ducere — это уводить в сторону. Из одного мира в другой. От выразителя общественного мнения к кому-то другому. Субъект — это чужак, неизвестная точка, недоступная другому.

Субъект — это забывший самого себя. Невидимый, неслышимый.

Субъект — это вообще ничто.

Это непроизносимо, поскольку это тот, кто произносит.

Это нечто нематериальное: промежуток между завороженным и сбросившим чары.

Человек желающий менее материален, нежели человек нежелающий.

Пусть современный человек не заблуждается: в наше время «я» — это полностью укрощенная иллюзия, возможности которой, как никогда прежде, подогнаны под стандарт, один и тот же для всех.

Наш век изобрел «мировые» войны, «глобализацию», международное право, спутники, статистику, зондирование, аудиметр [80].

Никогда еще коллективное моделирование не поражало так жестоко наши пределы.

Чувственное, телесное, пищевое, слуховое, зрительное, промышленное закабаление распространяется и во второй раз в истории человечества становится общим для всей планеты.

Единым — как на его заре.

Но однородный лед многонационального человечества еще не полностью однороден, по нему проходят трещины. Расколотый лед, сталкивающиеся обломки, сосульки, тягучая вода, что-то среднее между желе и жидкостью: мы входим в сомнительную зону.

Пока внезапно не наступит новое обледенение.

Аргумент VI.

Совершенно завороженный: животное начало.

Сбросивший чары: человеческое начало.

Ни тот ни другой.

Получеловек-полузверь.

С самой зари (это шаман).

Все, кто пережил войну, описывают момент накануне ее окончания, идет ли речь о поражениях или победах; это дни, когда все неустойчиво, когда хаотичность интересов приводит к всеобщей безучастности, когда власть оказывается на грани анархии, аморфности, когда даже жестокость бессмысленна и бессистемна. Момент, когда все рушится, момент общественного или, скорее, антиобщественного энтузиазма. Это центральная точка внутри циклона человеческого воспроизводства: в ней воцаряется странный покой. Полнейшая депрессия в глубине бездонного хаоса.

Это крайнее освобождение от чар.

Тот, кто не капитулирует, может рассчитывать лишь на оскорбления. Но альтернатива ему — только политическое перевоспитание. Правильная душа в правильном теле, в правильном языке.

Мне больше нравилась жизнь неустроенная, независимая, сложная, незаметная. Я избегал должностей, бесплатных приглашений на концерт, в театр, в оперу, в кино, я избегал важных постов, почестей, чтобы избежать пожирающих время обязательств, которые они за собой влекут; обязательств, в которые они облекают выходные дни и вечера, согласно великому принципу римского права do ut des, священному принципу «услуга за услугу». Малейший знак отличия вводит вас в иерархию и устанавливает над вами надзор общества — или, во всяком случае, вызывает у вас такое ощущение. Если вы пользуетесь известностью, вся ваша жизнь привязана к зеркалу, вы оказываетесь в пугающем плену у себя самого. Понемногу все творческие силы начинают работать на образ, который следует поддерживать. И разумеется, от публичных выступлений у меня пересыхает в горле, так что меня еле слышно: публика — это вымысел, с его помощью общество достигает нормальности и замыкается в рамках образца, которое оно само для себя создало, а потом этот образец мало-помалу начинает на него давить.