Стретч - 29 баллов

Я пропустил мороженое ради бургундского. Мы сидели в гостиной отца Тома. Мэри и Люси зажгли свечи. В наступивших сумерках мне все были симпатичны, на бокалах играли желтые отблески. Мэри поставила какую-то классику, музыка была ненавязчива, по-зимнему холодна и неуловима. Разговор перешел на банальности. Том выставил бутылку древнего арманьяка. Мы словно разыгрывали сценку для рекламы отпусков в Западной Европе. Но думал я о другом — о Барте, Генри и его скучном, но обеспеченном отпуске, Сэди, Мэннионе-старшем и его пошлом журнальчике, о куреве. Больше всего — о куреве. От выпитого меня пробили пот и косноязычие. Комната качалась и кренилась, как палуба корабля в шторм. Я извинился и вышел на улицу.

Сев на каменный парапет рядом с «кавалером», я закурил, а зря — сигарета только нивелировала отрезвляющий эффект холодного воздуха. В уме сам собой складывался гневный монолог о приспособленчестве и загубленном таланте. Я не совсем был уверен, чьи приспособленчество и загубленные таланты имелись в виду, но мне стало лучше.

Несколько раз в моем смущенном мозгу возникал утробный портрет ребенка Люси. Меня подминала под себя волна ярости, которую я даже не пытался остановить.

Из дверей раздался голос Тома:

— Еще накатим, Фрэнк?

Я не ответил. Том подошел ко мне.

— С тобой все в порядке?

— Что это вас обоих так охватила забота о моем благополучии? У меня все нормально, ясно?

— Господи, ну извини, Фрэнк Я просто хотел спросить, как тебе присутствие Мэри.

— Как во сне.

— Ты мой лучший друг, Фрэнк, я знал, что ты выстоишь.

Том, как и я, напился в хлам. Раскиснув по пьяни, Том вел себя как мальчишка и впадал в благодушие, я, наоборот, становился суров и сосредоточен. Он обнял меня за плечи и поцеловал в ухо, отчего моя злость сразу рассеялась.

— Давай пить, пока ноги не откажут.

— Мои и так уже отказали, Том.

Том слегка сжал мои плечи:

— Не бери в голову, приятель, Дэвид тебе в подметки не годится.

— Ага. Как миллионер-режиссер может со мной тягаться, куда ему до меня…

— Фигня, Фрэнк Все фигня. Ты — лучший. Первый сорт.

Том почти завершил превращение из джентльмена в забулдыгу. Еще немного, и он полезет со мной бороться.

— Пошли, выпьем пива, чтобы протрезветь.

— Ага.

Мы вернулись в дом. Дэвид и женщины сидели перед телевизором и болтали. Мэри свернулась калачиком на диване, пристроив голову на плече Дэвида. Он нежно теребил ее волосы. Они устраивали вязку прямо у меня на глазах. Мне самому стало страшно от того, что я мог сделать.

Я обмяк кучей на полу, прислонившись к стене.

— Дэвид, когда ты снимал ролик для таиландских авиалиний, что ты чувствовал?

— Ну, я нервничал, проект был не маленький.

Я вынул сигарету и сунул ее в рот.

— Конечно, нервничал. Еще бы. Все эти большие самолеты, все это пространство и свет.

Мэри вмешалась с привычной ноткой старшей воспитательницы в голосе:

— Фрэнк, ты же знаешь, что Люси не хочет, чтобы здесь курили.

— Не суй нос не в свое дело, Мэри. Кстати, я ни хера не курю пока.

Том хихикнул:

— Прям как в старые добрые времена.

Из нас только Люси, наверное, была трезва, но не мне судить. Она тихо сидела на подлокотнике дивана, наклонившись вперед, как бы защищая свой живот.

— Ну да ладно. Вернемся к ролику. Думаешь, от него была какая-то польза, Дэвид?

Дэвид старался сохранить невозмутимый вид.

— Нет, вряд ли. Разве что для моей репутации. — Он сделал паузу и посмотрел на меня в упор: — И моего счета в банке, разумеется.

A-а, очень умный ход. Молодец. Как быстро он подхватил кость раздора.

— Счет в банке, еще бы. Но некоторые вещи за деньги не купишь, не так ли, Дэвид?

В моем вопросе смешались пьяный сарказм и угроза.

— Прекрати, Фрэнк, — опять сказала Мэри.

— Нет-нет, все путем, Мэри, я за собой слежу. Мне интересно знать, какие вещи не купишь за деньги.

Алкоголь гудел в ушах.

— Ты когда-нибудь трахал Люси, Дэвид?

Желудок вдруг взмыл к самому горлу, как на американских горках Том посерьезнел. На этот раз решила вмешаться Люси.

— Фрэнк, перестань. Что на тебя нашло?

— Ничего, Люси. Я задал Дэвиду простой вопрос.

— Нет, разумеется, я никогда…

— …не трахал Люси. Я так и думал. Вот видишь, Дэвид, некоторые вещи не купишь за деньги. Люси, например. У меня денег совсем не было, когда я ее трахал, правда, Люси?

Глаза Тома сузились. Он хотел что-то сказать, но осекся, заметив, что Люси заплакала. Я дожимал:

— В те дни, в Хаммерсмите, тебе не было разницы, богат я или нет, не так ли, Люси? Деньги там были совсем ни при чем.

Язык не слушался, алкоголь продолжал бить по ушам.

— Драл невесту лучшего друга, а тот и не ведал.

Том, шатаясь, встал.

— Это что за хренотень? — прорычал он.

На меня вдруг напало раскаяние.

Мэри выпрямилась на диване:

— Ты — крыса, Фрэнк.

— А она тогда кто, Мэри?

— Ты — мерзкая крыса.

Люси выбежала из комнаты, обливаясь слезами. Том устремился за ней:

— Что ты? Что ты?

Сквозь топот ног по лестнице доносились крики Люси. У меня тряслись руки. Я попытался сосредоточить взгляд на ковре, и комната снова поплыла. Боковым зрением я видел, что Мэри неотрывно смотрит на меня.

— Что тебе надо, Фрэнк? Чего ты добиваешься?

— Отвали, шлюха.

Она вскочила и попыталась с размаху ударить меня ногой в чулке, но я выставил руку. Помню, что у нее вырвался придушенный вскрик ненависти, который меня напугал. Мэри выбежала из комнаты, оставив Дэвида сидеть с разинутым ртом. Я уставился на него. Он медленно качал головой.

— Мне тебя жаль, искренне жаль.

— И ты отвали.

— Мне искренне хотелось подружиться, Фрэнк, искренне.

Он встал и вышел, оставив меня удивляться.

Просидев пять минут в полной тишине, я поднялся и побрел к машине. Ключ не желал попадать в замок. Открыв дверцу, я взглянул на окна первого этажа. Том смотрел на меня, но я не мог разглядеть, с каким выражением. Я сел в машину и завел двигатель. Я так надрался, что не мог сообразить, в какую сторону выворачивать руль, чтобы развернуться. Подергавшись черт знает сколько раз вперед и назад, я выехал на дорожку и потом на узкое шоссе. На разъезде пришлось ждать целую вечность — не мог толком разглядеть, есть встречные машины или нет. Наконец повернул и пополз с черепашьей скоростью. Алкоголь придавал ощущению движения гиперреальность. Двигатель завывал обезумевшим тигром, набалдашник рычага передач вырос до размера баскетбольного мяча. Через милю я остановился в подходящем месте, чтобы подвести итоги. Приехал, что называется, в никуда. Я дышал с надрывом, словно играл мелодраматическую сцену в кино или театре. Еще мне запомнилась здоровенная лисица, пробежавшая перед машиной, ее глаза огоньками зажглись в свете фар. Я погасил фары и закрыл глаза.

Шесть фунтов мелочью

Я очнулся в четыре тридцать. Рассветом еще и не пахло. Проснувшись, я почувствовал себя еще хуже. В горле колыхался ядовитый коньячный привкус, голову разламывала изощренная боль. Словно череп наполнили металлическими шариками и пластинками, и вся эта железная дребедень по очереди то искрилась, то гудела, то звенела. Меня мучила бешеная жажда, но я не мог себе представить, какой напиток мог бы сейчас пройти в глотку. Фруктовый сок? Слишком много кислоты. Кока-кола? Слишком много газа. Вода? Слишком водянистая. Мой организм вопил о пополнении запасов влаги, но губы и нёбо отказывались ее доставлять.

Постепенно, со стонами, возвращались к жизни органы чувств. Я ощутил ледяной холод в промежности. Потерев в паху окоченелой культей, в которую превратилась рука, я понял, что обоссался. Сжав челюсти, попытался остановить наплыв тошноты. Рвотный ком, неудержимо пульсируя, стремился прорваться через пищевод. Старательно дыша через нос, я несколько раз сглотнул горькую слюну. Не помогло. Начал опускать стекло, но оно застряло, и меня мощно вырвало сквозь пальцы правой руки, которой я попытался заткнуть рот последним отчаянным жестом. Остатки я выплюнул, сумев наконец-то открыть дверцу. На желудок давила чья-то огромная холодная ступня. Я на несколько минут замер, высунувшись из машины и жадно хватая ртом сухой воздух. По внутренней стороне двери стекали сгустки рвоты. Как только заработали органы обоняния, в нос ударила вонь тухлой рыбы и прокисшего пойла. Меня снова потянуло блевать. Густая тягучая нитка слюны, выпав из широко разинутого рта, тяжело качнувшись, прилепилась к подбородку.