Кинокава

– Не знаете ли вы кого-нибудь, кто хотел бы жениться на моей дочери?

Кэйсаку и Хана решили отклонить кандидатуру Сакаи, но о Хидака стоило подумать. Однако для начала надо было соблюсти все формальности и передать им фотографии Фумио.

– Поезжай в Токио, Хана. Ты лучше меня с ней управляешься.

– Вовсе нет, но я постараюсь.

В то лето Хана отправилась в Токио и впервые в жизни увидела столицу Японии. Госпожа Тасаки встретила ее на Токийском вокзале и позаботилась о проживании. После великого землетрясения в Канто [72] прошел всего год, и Токио еще не полностью оправился от катастрофы. Экскурсионные маршруты не действовали, но Хане все равно было не до развлечений.

Фумио, которая даже на летние каникулы оставалась в столице, работала вместе с другими студентками над очередным выпуском журнала и с головой погрузилась в написание статей. В ее эссе постоянно мелькало словосочетание «права женщин». В журнал вошли несколько рассказов, но в основном он состоял из критических заметок. В своих опусах, написанных очень сложным языком, Фумио неизменно обличала общество, в котором правят мужчины, бранила японских женщин за бездеятельность и смирение, приводила примеры из жизни. Ее коньком считались нападки на «представительниц нашего пола, которые позволяют мужчинам угнетать их».

«Мураки-я» в Тамэйкэ, к счастью, избежала пожара, последовавшего за землетрясением. Постояльцы были все как один люди уважаемые. Сама гостиница полностью соответствовала своему высокому рангу – от порога до коридоров, отделанных деревом отменного качества. Место было безупречно чистым, служанки без устали мыли и драили каждый уголок. И только в комнате Фумио царил полный кавардак. Хана поверить не могла, что это номер в гостинице «Мураки-я». Она вздохнула и отложила в сторону выпуск «Прав женщин». С первого взгляда стало понятно, что Фумио прикарманивала деньги, предназначенные для уроков чайной церемонии и икэбаны, которые она клятвенно обещала посещать. Дорогой письменный стол – Хана сама его выбирала! – уже много месяцев не видел тряпки. На покрытой толстым слоем пыли столешнице кучей свалены английские словари, по комнате раскиданы всевозможные журналы – «Восстановление прав женщин», «Японские женщины», «Женское мнение» и тому подобные издания.

Похоже, у Фумио не было привычки пользоваться письменным столом. Писала она на доске, лежащей на двух ящиках из-под мандаринов. Вот и сейчас девушка сидела за этим самодельным чудищем.

– Матушка, я думаю, вам стоит почитать эти журналы. Может, тогда вы поймете меня, наконец, – заявила она, положив руки на колени. – Я веду полноценную студенческую жизнь, знаете ли.

Фумио прямо-таки излучала самоуверенность. Дорогое парадное кимоно было порвано на плече и на боку. Хана понятия не имела, как дочь ухитрилась проделать дыры в таких местах.

Но Хана была не из тех, кто любит читать мораль. Она встала и без лишних нравоучений принялась наводить в комнате порядок. Когда она попросила одну из служанок принести ей метлу и тряпку, на пороге появилась взволнованная хозяйка.

– Госпожа, вы только скажите, чего вы хотите. Прислуга все сделает, как надо.

Подумав о том, что Фумио наверняка приглашала к себе приятельниц и они шумели здесь до самой ночи, доставляя немало беспокойства постояльцам «Мураки-я», Хана отклонила это предложение. Призвав на помощь дочь, она начала генеральную уборку. В туалете пахло просто невыносимо. Фумио месяцами бросала в ивовую корзинку свое грязное белье.

Ни словом не обмолвившись о причине визита, Хана на следующий день повела Фумио в универмаг «Мицукоси», что в Нихомбаси. В салоне красоты Фумио распустили привычный пучок и сделали модную прическу с пробором посередине. Девушка застыла, словно кукла, безропотно покорившись судьбе. Однако, когда гребень коснулся кожи и с ее головы посыпались вши, бедняжку пробил холодный пот. Но пожилая парикмахерша с невозмутимым видом продолжила свое дело.

Фумио одели в официальное кимоно с длинными рукавами из тонкого шелка, которое Хана спешно заказала в «Такасимая» в Осаке. Далее мать и дочь отправились в фотостудию. До этого момента Фумио пребывала в полном замешательстве. Ей было стыдно за то, что мать увидела, какой неряхой она стала. Но тут она вдруг заподозрила неладное. Когда фотограф удалился, Фумио выдала запоздалый вопрос:

– Это снимки для помолвки, да, мама?

– Да, – последовал короткий ответ. Хана так открыто выразила свое нежелание говорить на эту тему, что Фумио предпочла замолчать.

Хана заказала по десять экземпляров каждой фотографии Фумио в кимоно с павлониями и фениксами, подвязанном парчовым поясом-оби. Первый снимок во весь рост, лицом к камере; второй – в три четверти; третий – со спины. Хана попросила переслать снимки в Вакаяму. После этого мать и дочь покинули фотостудию и поспешили в особняк Тасаки.

– Спасибо, что вышли поприветствовать нас, – поздоровалась Хана с госпожой Тасаки.

– Это ты, Фумио? Какой приятный сюрприз! Да ты просто красавица!

Глаза госпожи Тасаки расширились от удивления – она впервые видела свою подопечную при параде. Хана пояснила, что они ходили сниматься.

«Что ни говори, а Хана все же провинциалка, – отметила про себя госпожа Тасаки. – Фумио гораздо больше пошла бы модная прическа, когда волосы закрывают уши, она ведь девушка крупная, личико у нее круглое». И все же она сделала комплимент:

– Что за прелесть это кимоно! Как чудесно, когда барышня выглядит настоящей дамой!

Насколько успела заметить госпожа Тасаки, Фумио абсолютно не заботилась о своей внешности. Она была девушкой легкомысленной и не считала нужным переодеваться, даже когда ходила в гости. При встречах госпожа Тасаки каждый раз делала Фумио замечания по поводу внешнего вида, но даже это не могло заставить ее изменить свои привычки.

Фумио была набелена и накрашена, как для официального визита. Госпожа Тасаки сравнила мать и дочь и обнаружила между ними поразительное сходство. И все же они были такими разными. Сорокадевятилетняя Хана сияла красотой, которой была лишена ее молоденькая дочка.

– Больше всего на свете мне хотелось бы выдать Фумио замуж до того, как ей исполнится двадцать один. Однако устроить это будет трудновато, ведь она здесь, в Токио, а я в Вакаяме.

Хана не стала упоминать о предложении от Хидака. Вместо этого она попросила у госпожи Тасаки содействия в поисках подходящего мужа для своей дочери.

– Конечно-конечно. Оставьте мне несколько фотографий Фумио. – Голосок у госпожи Тасаки звенел, словно у девчонки, хотя она была лет на десять старше Ханы.

Хана не приняла всерьез ее слова, поскольку заговорила о замужестве дочери просто из вежливости и в общем-то не рассчитывала на помощь.

Две женщины поболтали еще немного – одна с характерным токийским выговором, другая на диалекте Вакаямы. Фумио чуть не погибла от скуки. Чувствовала она себя отвратительно, пояс-оби давил на ребра, даже конфеты, которыми ее угостили, не лезли в горло.

Отказавшись от предложения остаться на обед, Хана и Фумио вернулись в «Мураки-я». Не успела Фумио переступить порог своей комнаты, как тут же стащила с себя кимоно с длинными рукавами. Ее так и подмывало отпустить едкое замечание по поводу этого нелепого наряда. Но мать хмуро молчала, и она тоже предпочла попридержать язык.

Переодевшись в кимоно попроще, Фумио обнаружила, что мать неподвижно сидит, словно статуя, в углу комнаты. Девушка опустила взгляд и увидела у своих ног пакет из «Такасимая», в который следовало упаковать небрежно брошенное кимоно. Подкладка была мокрой от пота, и для начала надо было повесить ее на распорку и просушить, но Фумио даже не подумала об этом. Она, пожав плечами, небрежно свернула шелковую подкладку, потом само кимоно, испытывая отвращение к этому непрактичному наряду. Разве она не пыталась вырваться из сетей прошлого, когда женщины, облаченные в подобные сковывающие движения одеяния, не могли выразить себя? Но мать внушала ей такой страх, что Фумио была не в силах оказать открытое сопротивление. Девушка с грехом пополам засунула кимоно в пакет, раздумывая над тем, как было бы здорово показать матери революционную спортивную одежду, которую совсем недавно закупила женская гимназия «Отяномидзу».