Проститут

– Я люблю играть в казино "Голден Палас", что на Ленинградке рядом с редакцией "Комсомольской правды", знаешь? – ответил Бальзамов.

– Нет, не знаю, – ответила Лана, злясь про себя. Будто он не знает, что она из Всеволожска и в таких заведениях отродясь не бывала, тем более в Москве.

– Я тебя туда обязательно отвезу. У меня там знакомый грузин из владельцев есть, его Вака зовут, – сказал Бальзамов.

– Я не играю в казино, у меня и денег нет, – с сомнением сказала Лана, на миг представив себя в роскошном фиолетовом платье до пят, как Ева Грин в последнем "Джеймсе Бонде". Тяжелый шелк, бриллианты на шее, вокруг веселые красивые люди…

– Деньги у тебя скоро будут, – уверенно пообещал Бальзамов. – А потом, в "Голден Палас" ведь не только играют, там ежевечерние концерты – Малежик, Лоза, Вахтанг Кикабидзе выступают.

– Ну, это отстой, я таких певцов не слушаю, – засмеялась Лана.

Но вдруг осеклась. Бальзамов провел кончиками пальцев по ее спине вдоль позвоночника. Лана вздрогнула, но не отстранилась. Тем не менее от прикосновения Бальзамова ей стало неловко, и она прошептала:

– Не надо, Дмитрий Олегович, зачем вы так?

– Мы же с тобой друзья, – сказал Бальзамов, но руку с гибкой девичьей спинки отнял.

"Всему своё время, – подумал Бальзамов, провожая взглядом высокую стройную фигурку, когда они вернулись в лагерь. – Никуда она от меня не денется!"

А Женя Красновский был мечтателем. Как и надлежит настоящему писателю. И всегда доверял своей интуиции.

– Как я пишу свои книги? – переспросил он с мечтательной улыбкой, когда Ланочка задала этот привычный ему вопрос.

Как он пишет свои книги?

Весь лагерь уже знал, что их главный положил глаз на Ланочку, а вот до мечтателя Жени Красновского эта новость еще не дошла. И он после ужина совершенно без задней мысли, от чистого сердца предложил Ланочке пойти на море поглядеть закат.

А почему Ланочка согласилась? А потому что хотя голос разума склонял ее принять ухаживания Дмитрия Олеговича, сердце ее к мероприятию по охмурению продюсера никак не склонялось, и романтичный Женя нравился ей куда больше.

– Чтобы книжка получилась хорошей, надо очень ясно видеть своих героев, – сказал Женя.

– Как это? – спросила Ланочка.

Они шли по пляжу босиком, по самые щиколотки утопая в нежном песке.

Закат был малиново-пурпурным.

Таким пронзительным, что, казалось, его можно вдохнуть очистившимися от московского угара легких, вдохнуть и впитать его всей кровью, всем телом…

– Надо, чтобы писатель видел своих героев так же реально, как я вижу тебя, чтобы слышал их разговор, как я слышу наш с тобой разговор, тогда и книга будет правдивой.

– А как это сделать? Как достичь?

Ланочка остановилась и вдруг поймала себя на мысли о том, что ей хочется оказаться в Жениных объятиях…

– Как достичь? – снова переспросил Женя. – Это прозвучит банально, но надо элементарно знать жизнь, поэтому я не верю в юных писателей, которые якобы пишут гениальные романы. Писатель должен быть мудрец и философ, а какой из пацана мудрец и философ? Пацан может разве что фантастику написать, где выдумка заменяет знание жизни.

– Но ты то ведь еще молод, а пишешь, – сказала Лана и снова пожалела, что Женя не обнимает ее. Ведь такой закат! Такого никогда не будет ни в Москве, ни в Питере, ни тем более во Всеволожске.

– Потому что больше доверяю интуиции, чем опыту, – нехотя ответил Женя.

– А что такое интуиция? – спросила Лана.

– Это то, что подсказывает мне, что мы с тобой найдем общий язык, – улыбнулся Женя. И снова не обнял…

Когда они вернулись в лагерь, уже стемнело.

Горел костер.

Звенела гитара в руках у Гены Байдукова. Вдвоем с Викой Малаевой на два голоса они выводили "Степь да степь кругом"… Это на Кубе-то про бескрайнюю снежную степь, где помирал-замерзал ямщик.

Возле костра Женю остановил Бальзамов.

– Ну что? Вы…ал девчонку? Как она? Ничего трахается? – спросил Бальзамов.

– Да ты чего, дурак что ли? – выдернул руку Красновский.

– Ну-ну, – с улыбкой буркнул Бальзамов, исчезая в темноте.

Глава 3

Милый Бальзамов

1.

Кабы была верна народная примета, согласно которой каждое поминание милого дружка его бывшей пассией вызывает у предмета воспоминаний непременный приступ икоты, то Бальзамов заходился бы в икании каждые пятнадцать минут своей биографии.

Его вспоминали и брошенная им Милая Мила, и обманутая в своих надеждах Мама Люба Мелик-Садальская, и приведшая его на столичное телевидение Элла Семеновна… И еще сто двадцать женщин и девиц из его тайного донжуанского списка, все эти "Марины с большими и маленькими титьками", и все эти "Ольки с большими и маленькими попками"… и все эти нужные и ненужные мадам из министерств и ведомств, с которыми доводилось перепихнуться ради той или иной карьерной выгоды.

– Что-то вам сегодня икается, – нараспев сказала Лана, – наверное, вспоминает кто-то.

Они шли по бескрайнему дикому пляжу юго-западной оконечности острова.

– Да некому меня вспоминать, – изображая жалобную улыбку, сказал Бальзамов, – один я живу, совсем один.

– Да неужели? – спросила Лана, осторожно глядя себе под ноги.

Она все боялась наступить на выброшенную прибоем на берег голубую медузу "португальского кораблика", которыми насмерть запугал девушек всезнающий Санчес.

– Да, ты не смотри, что я такой успешный и богатый. А вот личная жизнь не складывается, – нагло соврал Бальзамов, и вдруг обнял Лану за плечи.

– Ой, ну не надо, Дмитрий Олегович, – Лана резко, буквально на рефлексе отстранилась.

– Ну что такое? – ласково спросил Бальзамов.

– Я не могу, – глядя в песок, ответила Лана.

– Почему не можешь? – снова пытаясь обнять девушку, настойчиво допытывался Бальзамов.

– Потому что вы… – Лана запнулась.

– Потому что я что? – делая вид, что ничего не понимает, с настойчивостью идущего на водопой пьяного слона, снова переспросил Бальзамов.

– Потому что вы мне не нравитесь, – наконец выговорила Лана, чувствуя себя дура дурой. – И вы мне в отцы годитесь.

– В отцы гожусь? Глупая ты, – фыркнул Бальзамов, пропустив мимо ушей первую половину фразы, – у нас с тобой самая модная теперь на Москве разница в возрасте.

Я в самом творческом расцвете сил, а ты юное восходящее дарование. Как Кончаловский с его Юлей, только мы моложе.

– Не могу я, не нравитесь вы мне… – Лана уставилась в песок, в глубине души ругая себя за нерасчетливость. Ну что ей стоит завязать хотя бы краткий роман?

Взаимно попользовались бы друг другом – продюсеру удовольствие, а ей выгода. Но нет, не может она так…

– Ну так поедешь у меня завтра назад в Москву как профнепригодная, – тихо, но отчетливо сказал Бальзамов. – В контракте есть пункт о расторжении в одностороннем порядке. И никто тебя больше никогда ни на какие съемки не возьмет, поняла? Ты этого хочешь?

Прогулка не задалась.

Вся съемочная группа была уже в курсе, что главный продюсер увел Ланочку на бережок. Как и все знали, что Вика Малаева ходила на бережок с художником Геной Байдуковым, а Коля Сигалев ходил в горы с фигуристкой Машей Чернышевой, и что шофер Санчес посадил в свой автобус ди-джейку Ксану и увез ее в соседний кооператив имени Симона Боливара на праздник деревни… из-за чего Капля из "Carton Babies" ходила теперь злая-презлая.

Так что все знали, зачем продюсер увел на бережок Лану, и по выражению лиц участников ночной романтической прогулки все поняли, что романтика не задалась.

– Дура ты, – сказала умная Вика Малаева. – Выгонит он тебя, ты этого добиваешься?