Книга Джо

Примерно в час дня Брэд, зевнув, объявляет, что ему нужно сходить на фабрику, что-то там проверить. Он пишет на обложке журнала номер своего мобильного, на всякий случай, и уходит, сдвинув брови, погруженный в неведомые думы. Его уход и расстраивает, и, честно говоря, успокаивает меня.

Проходит от силы минут десять после ухода Брэда, когда дверь вдруг распахивается и в комнату входит Дуган. При виде него у меня внутри все сжимается.

— Джозеф, — говорит он, снимая в дверях кепку.

— Здравствуйте, тренер, — говорю я, моля, чтобы мой голос не задрожал. Дуган — один из тех людей, одно присутствие которых заставляет вытянуться по стойке «смирно» даже в переполненном физкультурном зале. А уж в больничной палате он выглядит настоящим гигантом, это помещение совершенно не соответствует его размерам и мощи.

Он подходит к кровати и смотрит на отца.

— Он неважно выглядит, — говорит Дуган, — а что врачи говорят?

— Состояние тяжелое, — отвечаю я.

Дуган хмыкает:

— Он хороший человек. И если он знает, что в коме, то наверняка из-за этого злится. Он заслуживает лучшего.

В голосе тренера слышится упрек, но точно я не уверен. Сам факт разговора с ним уже довольно дик. Его глубокий хриплый голос предназначен для обращения к команде, к целому коллективу, и что-то безумное мне чудится в том, что он обращается ко мне одному.

— А Брэд где?

— Ему нужно было отойти на несколько минут в офис.

— Передашь ему, что я заходил.

— Конечно.

Совершенно неожиданно Дуган наклоняется и коротко целует отца в лоб. Потом он выпрямляется, подходит к двери, открывает ее и, оборачиваясь, говорит:

— Шон Таллон может быть очень опасен. Он немного не в себе. На твоем месте я бы держался от него подальше.

— Не поздновато ли, — говорю я, указывая на свое избитое лицо.

Дуган качает головой и смотрит на меня как на идиота:

— Могло быть гораздо хуже.

— Ну, тогда, наверное, с меня причитается за вчерашнее вмешательство.

— Это я ради Брэда, — сердито бросает он. — На него и так достаточно навалилось, не хватало еще, чтобы он сам загремел в больницу из-за Таллона.

— Мне показалось, Брэд отлично справлялся.

Дуган бросает на меня испепеляющий взгляд:

— Я забыл, с кем разговариваю.

— С кем же?

— С тем, кто не рубит ни хрена.

Он выходит из палаты и закрывает за собой дверь. Я ничуть не удивлен, что даже при включенном кондиционере я слегка вспотел.

— Ну вот, пап, мы с тобой одни, — говорю я немного смущенно и сажусь читать «Эсквайр». Через некоторое время я перехожу на «Ньюсуик», и после этого, где-то на середине «Ю-Эс Уикли» я отключаюсь. Мне снится Карли, как это часто со мною бывает, что-то теплое, приятное и бесконечно грустное, и тут я просыпаюсь и вижу, что отец смотрит на меня. Я резко выпрямляюсь, задеваю локтем пластиковый стаканчик, он падает с подоконника на пол, заливая мои сандалии и отвороты штанов чуть теплым кофе.

— Папа, — говорю я хриплым спросонья голосом, — это я, Джо. Слышишь меня?

Ответа нет, но в его отрешенном взгляде, кажется, мелькает что-то осмысленное. Я беру его ладонь, такую большую и грубую по сравнению с моей, и слегка сжимаю. Рука так и остается безвольно лежать, но я замечаю, что глаза отца открылись еще шире, густые брови вопросительно поднялись одинаковыми арками. Я тянусь к нему, медленно встаю на ноги, боясь разрушить чары, и несколько раз нажимаю на кнопку вызова сестры. Его глаза продолжают следить за мной даже в движении, и когда я снова сажусь возле него, я вижу большую выпуклую слезу: она дрожит, набухая на розовой оболочке в уголке его левого глаза. Достигнув критической массы, слеза медленно скатывается наискосок по щеке, по дороге впитываясь в бледную кожу, и наконец исчезает, чуть-чуть не дотянув до виска.

— Все хорошо, папа, — беззвучно говорю я. — Все будет хорошо, — я опять тянусь к кнопке вызова, в панике снова и снова жму на нее, — только оставайся со мной — сейчас кто-нибудь придет.

Я не успел еще договорить, а веки отца уже снова начали опускаться, а белки закатываться.

— Папа! — кричу я, но глаза его снова закрыты, и таким его застают вбегающие в палату сестры.

Вскоре появляется доктор Кранцлер, молодой усталый врач-стажер; он просматривает сложенные рулоны распечаток из аппарата ЭКГ, и особого впечатления они на него не производят. Он задает мне несколько вопросов, но брови его так ни разу и не меняют своего скептического положения.

— Я вовсе не хочу сказать, что вы ничего не видели, — хотя совершенно очевидно, что именно на это он и намекает, — но все графики оставались без изменений. Кроме того, вы утверждаете, что перед этим спали.

— Какое это имеет значение?!

Он снисходительно улыбается и трет глаза.

— Принимая во внимание монотонность ожидания и общий эмоциональный стресс, в котором вы находитесь, нельзя исключить, что вам приснилось, как он открыл глаза, или же просто примерещилось. На самом деле такие случаи не редки.

— Я точно знаю, что я видел, — говорю я разгоряченно.

— Хорошо, — произносит он надменно и идет к двери, — тогда позовите меня, когда снова это увидите.

Я звоню Брэду на мобильник, и он появляется через двадцать минут, едва дыша, несмотря на то, что я несколько раз повторил, что медицина не подтверждает моих наблюдений. Он пристально смотрит на меня, пока я снова пересказываю ему всю историю, хмуря брови и раздраженно качая головой.

— Почему ты сразу не сходил за врачом?

— Я вызвал сестру, — оправдываюсь уже в который раз. — Я боялся его оставить.

— Ты с ним говорил?

— Да.

— Он подавал какие-нибудь признаки того, что понимает, что происходит?

— Кажется, он все более-менее осознавал.

Я ничего не говорю о той одинокой слезе. Я все еще прокручиваю этот эпизод на периферии сознания, и он кажется мне очень личным, чем-то, о чем должны знать только я и отец. Кроме того, я начинаю раздражаться. Брэд, похоже, совершенно убежден, что, будь он тут, все могло бы быть по-другому, как будто отец вторично ускользнул от нас из-за того, что я не смог повести себя как хороший сын.

— Послушай, — говорю я, — он открыл глаза, а потом закрыл. Все! У меня не было времени что-либо предпринять.

— Был бы я тут, — говорит Брэд, качая головой, и недовольно отворачивается. Старое чувство обиды обрывает мои сомнения: передо мной все тот же старший брат — высокомерный и зацикленный на себе.

— Конечно, один только взгляд на твое лицо все изменил бы, — говорю я саркастически.

— По крайней мере, это было бы знакомое лицо, — горько отвечает Брэд.

Ну, вот. Свершилось. На день позже, чем можно было ожидать, но все равно момент исключительно подходящий.

— Прекрасно, — говорю я неожиданно низким голосом, словно отяжелевшим от нахлынувших неясных чувств. Я направляюсь к двери, и Брэд не пытается меня задержать.

Я быстро прохожу через холл, изо всех сил стараясь успокоиться, хотя уже чувствую, что — как ни трудно в это поверить — подступают слезы. Я отыскиваю служебную лестницу, сажусь на ступени и, обхватив дрожащими руками голову, пытаюсь понять, что со мной происходит. У меня внутри все рушится, летит с пьедесталов, попутно раздирая мне внутренности. Мне нужен план, хоть какие-то ориентиры, но в голову приходит только парковка, и именно туда я и направляюсь, когда в вестибюле натыкаюсь на Карли.

Бывшая девушка — как пистолет, спрятанный у тебя глубоко внутри. Он больше не заряжен, поэтому при виде нее раздается только глухой щелчок, может быть, слабое эхо, воспоминание о выстреле. Но иногда оказывается, что ты не заметил последнего патрона, и, все это время пролежав в своем отсеке, при спуске курка он вдруг оглушительно выстреливает, разрывая ткани и мышцы живота, и вырывается на свет божий. Примерно так я чувствую себя при виде Карли. Хотя мы не общались почти десять лет, происходит взрыв, и в ту же секунду все чувства, все воспоминания возвращаются, накрывают меня волной, такие живые и настоящие, как будто все это было вчера.