Жан-Малыш с острова Гваделупа

С тихим журчанием река омывала длинный нос островка. Наш герой вспоминал о том, что рассказывала ему матушка Элоиза про Африку — эту великую землю, которую боги избрали своей обителью. Успокоенные ленивой неподвижностью людей, вокруг закопошились звери и птицы, из зарослей чужого берега высунулась маленькая обезьянка с двумя висящими на ее животе детенышами. Эта славная зверюшка осторожно раздвинула кусты и на мгновение застыла, вытянув вперед совсем человеческие губы, принюхиваясь, словно оценивая опасность. Ее насторожил какой-то только ей слышимый шорох, она быстро убрала свою ласковую мордочку, и ее тайна осталась за сомкнувшимся зеленым занавесом.

— А теперь скажи мне: почему на том берегу меня ждет смерть?

— Тебе очень-очень нужно это знать, чужестранец?

— Даже больше, чем очень, — улыбнулся Жан-Малыш.

— Так узнай же, что твоя смерть привязана к смерти Вадембы так же крепко, как обезьяньи дети к своей матери…

Майяри замолк, казалось, он сосредоточенно пересчитывает желтые песчинки, листья на деревьях, последние блики заката, танцующие в реке. После долгого молчания он поглядел окрест, сверкнув дрожащими искрами золотых колец, и опустил покорные, влажные от пота веки в знак того, что сдается, складывает оружие перед безумием чужестранца.

Да, она привязана к смерти Вадембы, твоя смерть, потому что одно событие всегда порождает другое, так учит наш король. «Тот, кто умеет смотреть, тот видит, что стрела, поразившая Вадембу, была на самом деле выпущена еще до того, как он родился» — так сказал мой отец, — закончил мальчик, ласково обведя взглядом Жана-Малыша, словно извиняясь за свои слова.

— Прошу тебя, мой милый жеребенок, скажи, а когда же была выпущена эта стрела?

Услышав это, сын короля степенно повел головой, как бы одобряя мудрость того, кто смог понять, догадаться, что ответ кроется в начале всех начал; раздув ноздри, он набрал побольше воздуха в грудь и начал тягуче, нараспев, как ученик, назубок выучивший свой урок:

«Истинно говорю, было так: стрелу выпустили еще до того, как он родился: в начале всех начал, когда яйцо, из которого позже вышли Сонанке, покоилось еще в недрах земли…»

Рассказ Майяри, или

История стрелы, сразившей Вадембу

Далеко-далеко, за тридевять земель, жил-был король, который потерял оба глаза в сражении с врагами: так-то вот. Сражение это он проиграл, его народу пришлось бежать в чужие края, и привиделся королю во сне дух, который обещал отвести изгнанников на новые плодородные земли, которые он, король, узнает — как бы вы думали, почему? — по запаху…

И пошли они вослед за своим королем, подгоняя уцелевший скот. И вот однажды король зашатался как пьяный, и на этом месте разбили лагерь. Его волшебный нюх указал людям границы нового королевства, которое даровали им боги. Прошли годы, родились на этой земле дети, потом дети этих детей, и вот пришел в эти края еще один безземельный народ. Так случилось, что в новом сражении слепого старца и горстку его воинов окружили мертвым кольцом враги. Лишь несколько локтей отделяло их от острых копий. Уверенные в успехе, враги уже били в барабаны победы, и их крики и свист раздирали душу, да-да, раздирали душу! И тогда слепец сел на землю, приказав всем последовать его примеру. Он сидел и молчал, потом встал и сказал: идите за мной и не бойтесь — королей так просто не убивают. И он пошел с высоко поднятой головой прямо на смертоносные копья, крича: расступитесь, дайте дорогу королевской крови! И расступились враги, дали ему дорогу, и вышел король из окружения, как зверь из тенет, и укрылся на вершине горы с оставшимися в живых подданными и уцелевшим скотом…

Так все начиналось: стрела еще не выпущена, но тетива уже натянута…

Убив корову, колдуны взглянули на ее внутренности, так-то вот, и возвестили, что только новая песнь может дать народу новую силу: да, так они и сказали. И выточил мастер трехструнную кору. О пророчестве оповестили членов королевской семьи, и колдуны отвели их к слепцу, чтобы принести в жертву и напоить свежей кровью еще чистую душу коры. Одного за другим брал их король за волосы и направлял бьющую из горла алую струю на струны коры. Но когда пришел черед его последнего, младшего сына, то оказалось, что мальчик убежал, и сказал тогда король: ну, хватит, хватит на сегодня! — ибо силы уже покидали его. Он взял в руки обагренную кровью кору, тронул пальцем струну, но раздалось лишь жалкое дребезжание. Тогда колдуны сказали: хватит, да не хватит, повелитель. И к вечеру приволокли к слепцу его младшего сына, которого нашли в густом подлеске. И напоенная кровью ребенка, послед него, кто родился от бесценного королевского семени, сладко запела кора, и с языка короля слетели неведомые слова. То была песнь о ратных делах таинственного заоблачного народа — Небесных Воинов, что нападали на людей, ибо находили радость в их страдании. На следующий день слепец пропел эту песнь перед всем своим племенем, и тогда воскликнули воины: о король, веди нас к чужим народам — мы пожрем их! И в этот миг не стало прежнего племени, и в этот миг родилось новое, которое назвалось Сонанке, что на древнем языке значит «пожиратели»…

И со зловещим свистом, от которого затрепетали все соседние племена, вылетела стрела: Сонанке, которые прежде были дичью, сами стали охотниками, и целые королевства рушились на их пути, целые поколения уходили под землю. Слепец перебирал струны коры, и кровь его детей требовала все новой крови, и не было конца людскому горю. И случилось так, что после смерти короля кора продолжала петь сама по себе, и Сонанке не свернули со своего пути, шли напролом, как всепожирающая туча саранчи. И так продолжалось тысячу лет, пока кора не рассыпалась в прах. Это случилось, когда они оказались в здешних краях, меж рекой Сеетане и излучиной великой реки Нигер. В те времена здесь жил народ, и у него было свое имя, свой язык, свои древние, как горы, предания, — то был наш народ. Сонанке принялись нас пожирать. Но, поняв, что больше им идти некуда, что сама песня коры обратилась в прах, они решили поработить нас, наступить нам на горло, и вот их обычаи стали нашими, и мы забыли даже свое имя. Поэтому с незапамятных времен и даже еще раньше того нас называют Низкими Сонанке — отпрысками, жалким отродьем настоящих Сонанке. Мы оставались на своей земле, но плоды земли этой принадлежали им, и чрево жен наших тоже принадлежало им, и мужчины наши защищали их королевство. Правда, нынче все это лишь слабое эхо ветхой старины, мы давно уже сбросили иго. Но до сих пор почитаем мы их богов, строим свои хижины так, как строили они, ибо ничего, ничего не помним о том, кем мы были когда-то на этих вот землях: дети мои, вы слышите свист летящей стрелы в небе?..

— Слышу, — прошептал Жан-Малыш, — нутром своим слышу я свист этой стрелы, но мне не ясно, куда она летит, и… кажется, я схожу с ума: неужели у этих людей, что обратили вас в рабство, была черная кожа?

— Конечно, черная, — ответил маленький человечек, нахмурившись, — но при чем здесь цвет их кожи?

— Я, наверное, рехнулся, у меня в голове все перепуталось. Я ясно вижу стрелу в небе, но не пойму ее цель: что же получается — негр сам себя заковал в цепи?

— Что за странное слово? — спросил Майяри, почесав за ухом. — Не наше слово, такого нет в нашем языке.

— О каком слове ты говоришь? — удивился Жан-Малыш.

— О слове «негр».

Жан-Малыш долго смотрел на мальчика и, когда, наконец, понял, что тот не шутит, сказал:

— Брат мой, мой далекий брат, живущий по эту сторону большой воды, забудь мои слова и продолжай свою историю, прошу тебя.

— Брат? — недоверчиво повторил африканец, и, опустив веки, отрешившись от всего окружающего, он продолжил свой рассказ тем же тягучим, напевным голосом примерного ученика, детским и в то же время странно взрослым — верно, голосом самого короля, его отца.