Кристиан Ланг - человек без запаха

Около двух ночи водитель Мерио отвез Ланга на Скарпшюттегатан на «вольво S80». Когда Ланг проснулся, был уже день и у него болела голова от чрезмерного количества вина, кальвадоса и виски. Ключи от «селики» лежали на коврике в прихожей, рядом с ними — записка, в которой сообщалось, где припаркована машина.

Спустя несколько часов Ланг записывал последний в истории выпуск «Сумеречного часа». Несмотря на бледность и усталость, он работал так же собранно и профессионально, как обычно. В первой части программы министр иностранных дел Туомиойя и известный историк периода «холодной войны» обсуждали, рискует ли Финляндия оказаться в таком же подчиненном положении у Европейского союза или Соединенных Штатов, какое занимала по отношению к Советскому Союзу во времена нашего с Лангом детства. Последним гостем Ланга был певец и композитор Й. Карьялайнен, который недавно выпустил новый диск. Ланг ловко вернулся к разговору, начатому в первой части программы, и они с Карьялайненом долго беседовали о странном двойственном мире, в котором выросли, мире, где многие дети и подростки были маленькими американцами, в то время как страна, в которой они жили, выдавала себя за доброго соседа и близкого друга СССР. Все шло как надо, и только в самые последние минуты, впервые за всю почти семилетнюю историю передачи, Ланг позволил себе немного расслабиться. Попрощавшись с Карьялайненом и поблагодарив зрителей за поддержку и участие, он встал и уверенно подошел к одной из камер, чтобы произнести свой заключительный монолог. Но в словах Ланга не было ни тени сарказма, который он оттачивал в течение стольких лет. Вместо этого монолог прозвучал как скрытое обращение к Мерио и наверняка к В. П. Минккинену тоже. Недрогнувшим голосом Ланг произнес трехминутную речь в защиту чуткости, искренности и вдумчивости, чтобы в конце поставить вопрос о собственной ответственности за мир медиа, который даже взрослых превращает в избалованных детей.

20

Поззнюг хчгроас в середине июля Ланг шел по Шильнаден. Пока он посещал один ресторан за другим, поначалу заказывая в каждом заведении бокал вина, а под конец перейдя на сладкий миндальный ликер, холодный дождь сменился пронизывающим ветром, серый вечер — беспроглядной ночью. Ланг замерз: лето, первое лето нового тысячелетия, было холодным во всех отношениях. Сарита на неделю уехала в Стокгольм вместе с Кирси, а Миро отправился к бабушке за город, в Вирдоис. За неделю до этого Ланг с Саритой и Миро сняли дом на берегу озера Саймен [27], но поездка не удалась. Миро укусила оса, а Сарита заявила, что руки у Ланга стали влажными и холодными. Сам же Ланг по-прежнему испытывал к ней влечение, но не мог не признать, что после событий этого года Сарита в его глазах стала обыкновенной и даже немного потасканной.

Поднявшись по Шильнаден, Ланг обернулся и взглянул на Маннергеймвэген. Дул холодный и резкий северный ветер, на крыше «Стокманна» бились три флага, уже стемнело, но небо все еще было белое, как молоко. Лангу была знакома эта картина: он всегда считал, что красота его города холодная и равнодушная, он знал, что если когда-нибудь уедет отсюда, то запомнит Гельсингфорс именно таким — с одинокими флагами и ветром, пронизывающим до костей даже в разгар лета, во время белых ночей.

Через несколько минут Ланг пересек Бангатан и пошел по Шеппаребринкен в сторону Фемкантен. Он свернул налево и зашагал по Скарпшюттегатан навстречу резкому ветру. В центре, несмотря на холод, толпился народ, но его улица была почти безлюдна — за исключением одинокого ночного гуляки в спортивных брюках и толстовке, стоявшего возле витрины букинистического магазина. Магазинчик был так себе, и Лангу захотелось узнать, что могло заинтересовать незнакомца. Но он прошел мимо молча, на расстоянии вытянутой руки, и только через несколько шагов услышал, как мужчина прошипел: «Здорово, Ланг, я тебя ждал!» Это был Марко. Ланг содрогнулся от ужаса, но поборол в себе желание убежать. Он остановился и обернулся.

— Чего ты хочешь от меня, Марко? — глухо спросил он.

— Ты уже повторяешься, а ведь мы так редко видимся! — весело сказал Марко. — Давай выпьем. Я угощаю! А то, может, пригласишь к себе на стаканчик грога? Ты же где-то тут живешь, недалеко?

— Уж лучше притащить домой скорпиона, — тихо прорычал Ланг. — По крайней мере, знаешь, чего от него ждать.

Ланг надеялся, что Марко не видит, как он напуган, и старался говорить как можно сдержаннее:

— Куда ты хочешь пойти?

Марко равнодушно пожал плечами.

— В «Максиль»? — предложил он.

— Нет, — ответил Ланг, — только не в этот аквариум.

— Ты хочешь сказать, что тебе стыдно показаться там в моем обществе? — усмехнулся Марко.

— Можешь думать, что хочешь, — устало ответил Ланг и зашагал в сторону Фемкантен.

Марко шел рядом.

— Как отдохнул? — спросил он светским тоном.

— Ты о чем? — пробормотал Ланг.

— Ну как же, на Саймене, — сказал Марко.

— Так себе, — ответил Ланг. — Можно подумать, ты этого не знал.

Они спустились в погребок «Темпелли» на углу Ульрикасборгсгатан и Хётбергсгатан. Просидели там почти час, до самого закрытия. Марко признался, что следит за Лангом с самой его первой ночи у Сариты. Он спросил, помнит ли Ланг, как в тот вечер, почти два года назад, он прошел мимо, когда Ланг стоял перед подъездом Сариты и ждал, чтобы его впустили. Они тогда посмотрели друг другу в глаза — неужели Ланг забыл? Ланг напряг свою память. Он помнил, что лето было холодное, холоднее нынешнего. Помнил, что в тот вечер оставил машину дома и поехал на трамвае, хотя переживал, что люди узнают его и таращатся во все глаза. Он помнил, что мысли о Сарите, как наваждение, преследовали его, он не мог забыть ее впалый пупок, который поднимался и опускался при дыхании, пока она спала у него на диване. Но он совершенно не помнил, чтобы хоть кто-нибудь стоял возле дома Сариты. Ланг сказал об этом Марко. Тот сделал глоток пива и задумчиво произнес:

— Однажды прошлой зимой я стоял у Сариты на лестнице и видел, как вы обнимались, даже не закрыв дверь. Это было красиво. Настоящая идиллия. А потом ты сменил замок, Ланг. Нехорошо с твоей стороны.

Ланг безуспешно попытался поймать его взгляд.

— Зачем ты это делаешь, Марко? — спросил Ланг. — Почему ты так поступаешь?

Марко посмотрел прямо перед собой и ответил:

— Все очень просто, Ланг. Я себя не обманываю, как ты.

Следующий час они провели в пивнушке на Стура-Робертсгатан — когда Ланг рассказывал мне об этой ночи, он не мог вспомнить название заведения, — а около трех оказались в битком набитом баре «Лост энд Фаунд». В пьяном угаре Ланг подумал, что вот они с Марко враги и соперники, а после этой ночи в городе пойдут слухи, будто Ланг — тайный гомосексуалист и встречается с молодым мужчиной. В ту же секунду, как Ланг подумал это, Марко улыбнулся и сказал:

— Поскольку здесь все считают нас педиками и явно интересуются нами, а ты человек известный, то давай, как и полагается педикам, пойдем к тебе. Выпивка у тебя наверняка найдется. Я тебя не изнасилую, обещаю.

— Слушай, Марко, я не дурак. Что у тебя в кармане — стилет? Складной нож? А может, пистолет?

— Ничего, — спокойно ответил Марко. — Если 6 я хотел тебя убить, я бы сделал это голыми руками. И уже давно.

Позже Ланг будет часто вспоминать и даже напишет мне из тюрьмы, что он все время боялся Марко, при том, что Рауно Мерио совершенно не вызывал у него страха, хотя мог раздавить его, как клопа. Ланг, разумеется, и сам понимал, почему, несмотря на то что был выше среднего роста и довольно крепкого телосложения, он всегда боялся именно физического насилия, а не психологического, социального или экономического. Уже под утро, пока он на кухне готовил выпивку и закуску, а Марко был в гостиной и разглядывал его библиотеку и коллекцию дисков, Ланг вдруг вспомнил один зимний вечер много лет назад. Это случилось в квартире, где он жил со своей второй женой. Юхану тогда уже исполнилось тринадцать или четырнадцать, и у него был свой ключ от квартиры. Ланг рано пришел домой и застал сына и нескольких его друзей в полутемной гостиной. Они сидели на диване, развалившись, и было что-то новое, что-то пугающее в порывистых движениях уже вытянувшихся, но неразвитых тел и в едва слышных словах приветствия, которые донеслись из глубины гостиной. Несмотря на присутствие сына, Ланг испугался, потому что неожиданно почуял нечто первобытное, с примесью тестостерона, — в этом было и недавнее осознание собственной территории, и только что пробудившееся желание. Сейчас, вспомнив Юхана и его друзей, Ланг понял, как он обманывался относительно Марко. Ланг полагал, что по части интеллекта превосходит своего соперника, а потому все время, несмотря на страх, упорно считал Марко ребенком или незрелым юнцом, в котором еще играют гормоны, своенравным и несносным, но, по сути своей, незрелым и безобидным. И только теперь Ланг увидел, что Марко — взрослый мужчина, к тому же умный, опытный и расчетливый.