Неизвестная Канада

– Неси одеяло, – капитанским голосом попросил я жену. И с сожалением подумал об индейце с одеялом, у которого можно было бы по-соседски это самое одеяло одолжить... Вот теперь бы дружба с ним пригодилась, ведь он оказался единственным соседом в округе, с которым я к тому времени не успел поссориться.

Я почувствовал себя предводителем шайки доисторических охотников, не знающих, что делать с тушей укокошенного ими мамонта... Мы завалили рояль на одеяло и стали волочить его по полу. Одна ножка почему-то ни в какую не хотела отделяться от брюха инструмента, несмотря на то, что все болты были удалены. Видимо, за семь десятков лет с гаком ножка буквально пустила корни и теперь срослась с телом рояля намертво.

Каким-то чудом нам удалось протиснуть рояль сквозь дверной проем, и на миг мне показалось, что, может, пронесет, и все еще кончится хорошо... Но не тут-то было. Оказалось, что перевернуть рояль обратно и поставить его на ноги гораздо труднее, чем сковырнуть на бок. Рояль все время угрожал рухнуть, и в какой-то момент мы впятером (трое мужиков, моя жена и ваш покорный слуга) оказались в безвыходном положении, держа рояль буквально на весу. Опустить его на пол без смертоубийства кого-либо представлялось маловозможным. Тут на счастье в комнату вошла Марни, помогающая нам с уборкой дома. Маленькая субтильная женщина попыталась прошмыгнуть незаметно, но я окликнул ее и попросил помочь. Ее бегающие испуганные глаза отразили смертельную тоску.

– Марни, пододвинь диван! – вдруг закричал я из последних сил. Рискуя образовать обширную дыру в обшивке, я опустил одну из ножек рояля на упругую подушку дивана, которая провисла почти до самого пола! Это позволило мужикам перехватиться, но когда спасение было близко, одна из ножек, лишенная болтов, которая никак не желала отделяться, вдруг рухнула на пол.

Не помня себя и не имея возможности отпустить рояль ни на секунду, мы стали звать на помощь двенадцатилетнего сына Яшу, который, явившись, буквально на весу приделал ножку, и рояль, наконец, надежно расположился на своем новом месте.

Мужикам пришлось крепко доплатить, так что сэкономил я мало... Вид у специалистов по курятникам был такой, что я почувствовал: если сам не предложу доплату, то рядом с могилой с надписью «индеец с одеялом» появится свежая могилка с надписью «еврей с роялем»...

И почему в последнее время люди совершенно не желают заниматься физическим трудом?

Бесхитростное таинство деторождения

Современная семейная жизнь в канадской глубинке представляет собой некую гремучую смесь первобытно-общинных отношений и воинствующего мальтузианства. Томас Мальтус, сам по роду службы тянувший лямку английского священника и, похоже, страдавший от излишне многочисленной паствы или назойливых соседей, как это ни странно для священника, умудрился вывести одновременно и антирелигиозную, и антинаучную теорию, суть которой заключалась в том, что если мы срочно не перестанем размножаться, как кролики, то морковок на всех не хватит! Дело было двести лет назад, но до сих пор многие переживают, не пора ли устроить очередную бойню, чтобы привести народонаселение в разумные рамки!

Местные жители канадской глубинки добровольно стараются воздерживаться от излишнего размножения, видимо, дабы избежать принудительного истребления и при этом сэкономить ценный, столь богатый витаминами сельскохозяйственный продукт, которого всегда не хватает на всех... (Имеется в виду морковка.) Не иначе, эта морковная лихорадка – результат тлетворного влияния перенаселенных метрополий...

А как же быть с нездорово веселящим целомудренных подростков библейским лозунгом: «Плодитесь и размножайтесь!»?

Как еще иначе позволяет нам вечно насупленная мачеха-природа оставить след собственной неповторимости в вереницах грядущих поколений? Ни голосом своим, ни кистью, ни другой частью своего бренного тела мы не способны оставить сколь бы то ни было значительный оттиск в эпохальном барельефе человечества... Только прибегнув к бесхитростному таинству деторождения, можем мы снарядить своих собственных посланников в будущее, обладающих точно такой же, как у нас, ямочкой на подбородке, или такой же обворожительной улыбкой, или чем-нибудь еще, безусловно, не менее ценным в сверхгалактическом масштабе вечности...

Но люди рациональны до хитрости и хитры до нерациональности. Они предпочитают всё съесть и выпить сами, а потом окочуриться в одиночестве, хотя еще бедняжка Шекспир увещевал в одном из своих сонетов [11]:

Но куда великому драматургу было понять наш современный индивидуализм? Ведь именно в нем и заключается основное достижение человеческой свободы – иди куда хочешь, спи с кем попало, только плати налоги и не нарушай закон, а все остальное не имеет значения, все остальное – прах...

Любовь, нежность, глубинное созерцание, привязанность к одному месту, домашний уют, нерасторопное течение жизни, игры на свежем воздухе, детский смех, полночный шепот, полуденный восторг – все это прах, все это больше не никому не нужно!

А вместо всего этого есть телевизор и компьютер, и, блуждая от одного экрана к другому, мы вполне можем найти для себя замену настоящей жизни, между тем неуклонно, как и прежде, проходящей мимо нас в никуда...

Неужели в этом и заключается моральное превосходство нашей цивилизации над отсталыми народами и странами? Мы ценим свободу собственного индивидуализма, который отчего-то делает нас одинаковыми до безликости! Что же это с нами происходит: обезличивание индивидуализма или индивидуализация безличия?

Затрудняясь различать понятия индивидуализма и эгоизма, современные мальтузианцы, пользуясь контрацептивами с дошкольной скамьи, даже в гроб ложатся, предварительно обезопасив себя соответствующим образом!

Трудно сказать, как население здешних мест ухитрилось не вымереть в результате низкой рождаемости, но в том было бы лишь только полбеды... Слава богу, выручают переселенцы из Торонто. Там демографического кризиса не наблюдается, спасибо иммигрантам из плодовитых стран. А я люблю их веселую живучесть. Я люблю смешных, деловитых китайцев, словно точно знающих, зачем они живут, люблю вечно сказочно фантазирующих индусов и только начинающих вырываться из купели исламизма пакистанцев. Я люблю их всех, их иероглифы, вязь санскрита и арабского, кажущуюся еще более декоративной, когда она несет в себе слова таинственного языка урду...

Однако всего этого разнообразия нет в канадской глубинке. Здесь англосаксы женятся на англосаксах, которых я тоже люблю, но пред которыми испытываю устойчивое чувство собственной неполноценности, ибо мне никогда не удается быть настолько же вежливым и обходительным, как даже последний из них... Не воспитали, упустили. Теперь уж не восполнишь! Как был я хамом, так хамом и останусь.

Попаду на тот свет, меня Господь спросит: «Ну, как вам сегодня погода? Облачность не беспокоит?», а я ему: «Да погоди Ты о погоде, скажи мне наконец, в чем смысл жизни?» А Он разочаровано шмыгнет своим божественным носом и продолжит светскую беседу в стиле местного «Small talk» – « как вам нравится проводить свою вечность?»...

В отличие от меня, у местного населения проблем в общении с Богом не наблюдается. Настоящая проблема заключается в том, что никто из них не считает проблемой, когда та или иная семейная пара, иной раз и после сорока лет отроду, все-таки сподобится завести единственного ребенка, и тут муж вдруг ни с того ни с сего бросает жену и уходит к другой женщине, впрочем, тоже в свою очередь, разведенной, у которой тоже имеются дети. Брошенная жена не теряет времени даром и находит себе нового мужа, который между тем продолжает платить алименты на своих детей от прежнего брака. Все кругом живут с чужими женами и воспитывают чужих детей, и такая вот фантасмагория считается нормой.