Хроники неотложного

Усадив Настеньку, Че с Джексоном, смачно хрустя крылышками, выхватывают из тела курицы сочное мясо и, сладко воркуя, скармливают Настеньке прямо с вилок. Настенька замечательно смущается, но кушает. Видно, что ей приятно. В самый разгар вваливаются Пак и Лодейников. Пашка несет под мышкой здоровенную «Энциклопедию танков».

— Ух ты! Где взял?

Пак усмехается:

— В нашем магазине.

Подрезал, значит.

— Фига! Как это ты ухитрился?

Пашка подсаживается к нам и выламывает из сустава куриную ножку.

— В наследство достался, — говорит он с набитым ртом.

— Суицид у нас, — поясняет Лодейников, — старики сдали комнату, квартирант вечером въехал, а ночью повесился. На ручке от форточки.

— Где?

Митька нагибается и показывает пальцем на дом напротив.

— Девятый этаж. Вон окно… Паскуда, отволок бы за петлю на помойку — пусть крысы жрут.

Все не то чтоб расстроились, но потчевать Настеньку перестали.

— Да, пацаны, потешили вы нас. Книжка его?

— Его. С паршивой овцы хоть шерсти клок. В «Военную книгу» сдам, а деньги в почтовый ящик кину — хоть будет чем за освящение заплатить.

— Думаешь, задаром не освятят?

— Хрен его знает, с них станется.

Нет, ребята, что-то здесь неестественное происходит. Бесовство оголтелое, сплошной Босх вокруг. Пляска смерти, нелепая и фантасмагоричная, как в японской чернухе. Это уже не совпадение и не случайность — система. Без оглядки бежать надо, пока всех без разбору гвоздить не стало. Переждать и вернуться, когда уцелевшие будут обниматься и плясать в ярких одеждах, как после Великой чумы…

— Ага. И настанет Царство Истины.

Нас снова усылают на какую-то хрень. Настеньку не берем, пусть на стол накрывает.

— Брось, Вень, тут все уже метастазами поросло. Вон, смотри — иллюстрация.

Впереди, задрав скорпионий хвост, сучит клешнями снегоуборщик.

— Гребут точно так же, с обеих рук, а кал под себя валят. Наплодят себе подобных, засрут все вокруг и сгниют потом, в фекальных массах. Онкология на социальном уровне — законы-то у природы одни на всех. Так что грядет фаза распада. Закат империи. Придут вандалы и всем вставят.

Подает голос Джексон:

— В таких случаях национальная идея спасает. Или религия новая.

— Идея, Жень, уже есть — бабло. И новую религию, коль появится, на раз продадут. Просчитают, упакуют и продадут, так же как христианство продали, в свое время. А если ты про нынешние махания триколорами — так это для тех, кто за майку со слоганом на пулеметы помчится, только кивни. Ренессанс на помойке. Из говна Элладу лепят.

— Так-так. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо…

— Дык, ёлы! Взять хотя бы тезку моего — Че. Ведь в полный же рост отоваривают, и кто? Те, кого он до хрипа в глотке не выносил. Клубов пооткрывали: с гамаками, с сигарами, с ромом кубинским. Футболок нашлепали… А он, между прочим, редкий бессребреник был, даже когда в ООН речь толкал, у него, как у Бендера, носков под берцами не было.

Он умолкает, а потом каким-то другим, изменившимся, голосом говорит:

— Знаешь, я недавно в «Корсаре» девчонку снял, хорошенькую, как Настенька. Пришли ко мне, стал ее раздевать, а у нее на трусиках Че, прям на лобке. Так мне хреново сделалось, аж ком в горле встал. И не вышло у меня с ней, упало все сразу. А главное — она не поняла ничего. Ну, Че и Че — чего тут такого? Все носят…

Душу обнажил, как горло подставил. Я смотрю ему в глаза. Там — тоска.

Я молча тыкаю его в плечо кулаком.

— Слы-ы-ышь, курить есть? Хорошо, что Настеньку дома оставили. — Не курю.

— Чё, здоровье бережешь?

— Не люблю, когда изо рта воняет.

Потихоньку обступают с боков.

— Чё, подвигов ищешь?

Рацию из кармана, палец на тангетку — пи-и-и-ик!

— Нажму еще раз — пойдешь в КПЗ. Пукнуть не успеешь.

Главное — взгляд держать. Не в переносицу смотреть, а в глаза. И не ссать, даже если очень страшно. Заметят — все.

— Разрешите пройти?

С издевкой:

— Иди.

Глаза в глаза, обойти не касаясь, и повернуться спиной, уверенно повернуться. Терять нечего: если атакуют, от четверых не отмашешься. Как хорошо, что не взяли Настеньку!!!

Затылком понял — Че миновал успешно.

Вышли, закурили.

Пальцы прыгали.

— …лядь!

— Ну!

Пробка вмазывает в потолок. Вторая, пшикнув, остается в ладони у Журавлева. Зеленые горлышки, рождая пену, проходятся над пластиковыми стаканчиками. Пена поднимается и опадает. Со дна бьют веселые ключики.

— Давайте, ребята, за старый год. Три-четыре…

— Дзыннннь!!!

— Одесская киностудия!

Галдят и растаскивают из коробки грильяж. Тычут вилками в сервелат. Все на станции — удачно.

На экране появляется президент.

— О, о! Главный Упырь! Громче сделайте.

— Да ну его на хер! Ты что-то новое хочешь услышать?

На экране вспыхивает MUTE. Некоторое время все заинтересованно смотрят, как шевелит губами гладкое, репообразное лицо Ельцина.

— В записи транслируют. Сидит, поди, сейчас в кальсонах, с водкой на табуретке, речь свою слушает…

Пять минут остается.

— Восемьдесят шестая бегом! Ребенок полтора года, ожоги. Ира, быстро — площадь большая.

— Ну… твою мать!

— Та-а-ак, первый пошел.

Дите. Ждать нельзя. Журавлев с Бирюком подрываются к выходу.

— Санек, папку, стетоскоп и новокаин! — кричит Скворцова, рассовывая по карманам шоколад, мандарины и пузырь полусладкого. Хватает миску с салатом, ложки и бежит следом. — С Новым годом, ребята! — уже из глубины коридора.

Вдогонку вылетает Ленка Андреева.

— Скво, Скво — стаканы забыла!

Все, до утра мы их не увидим. Они сейчас через весь город на Авангардную, и дай бог, чтоб их там за Четырнадцатую не впрягли, к тому времени самый падеж начнется.

Возникают куранты, пошел отсчет. Митька с Феликсом обдирают фольгу, лихорадочно крутят проволочки. Остальные ищут потерянный пульт. На экране по-прежнему красуется ярко-красное MUTE.

— Блин, скоро вы?!

Есть, нашли.

Тинь-длинь-дон-дилинь-дон, тинь-длинь-дон-дилинь-дон. Пауза. Вам… бам… бам…

Че с Лодейниковым удерживают рвущиеся из горлышек пробки.

— Девять… десять… одиннадцать… двенадцать! Ааааааааа!!!

Шар-р-рах, шар-р-рах — только пробки запрыгали! Роняя пену, разливают шампанское. Ленка Андреева тянет рацию:

— Всем кто в поле, всем кто в поле — с Новым годом, ребята!

И сразу следом:

— Восемь-шесть, три-один, шесть-четыре — с Новым годом всех!

Это Центр, диспетчер.

— Спасибо, вам также.

— Шесть-четыре, шесть-четыре…

— Слушаю.

— Освободились с Народной.

— На станцию.

— Поняли, станция.

Чуть-чуть не успели ребята.

— Игорян, ты, что ли?

— Я, Паш, я.

— Ну, ты попал, старик. С Новым годом тебя!

— И тебя также. Ты на станции?

— Пока да.

— Если на Солидарности пересечемся, побазарим…

И тут же ответственный:

— Не засорять эфир!

И все замолчали.

— А ну-ка сыграйте нам, Портос, что-нибудь веселое…

Феликс протягивает Станишевскому клееную-переклееную гитару. Тот тренькает, подтягивает колки, снова тренькает и снова подтягивает. Берет аккорд и частит боем по струнам:

Все подхватывают: