Ангел Рейха

– Я думала, ты принадлежишь к национал-социалистической партии.

Дитер покраснел.

– Он попусту тратил время своего работодателя.

– Не надо высокопарных слов. В любом случае, он сказал правду: он зарабатывает свои деньги тяжелым трудом.

– Ты очень стараешься защитить его, Фредди. Похоже, ты действительно на него запала.

Ах, вот оно что. Какая я тупая. Но я думала…

– Дитер, – сказала я, – ты смешон.

Мы молча дошли до столовой. Мы взяли по чашке кофе и сели за столик у окна. Я листала журнал по планеризму.

Через несколько минут Дитер промямлил: «Извини». Он смотрел немигающим взглядом в окно, на двух механиков, ремонтировавших грузовик.

– Просто мне не понравилось, что ты с ним разговаривала, – сказал он.

– В чем дело, Дитер? Я имела полное право разговаривать с ним.

Он ничего не ответил.

– Ты хочешь сказать, что приревновал меня?

Он отпил маленький глоточек кофе.

– Да.

– Но ведь мы уже говорили на эту тему. Я думала, ты все понял. Я просто хочу оставаться твоим другом, и все. Между нами нет ничего такого, что давало бы тебе право ревновать.

Дитер избегал смотреть мне в глаза. Потом, словно преодолев некое препятствие, он вдруг сказал:

– Да, ты так говоришь. Только я не верю, что ты не испытываешь ко мне таких же чувств, какие я испытываю к тебе. Мне кажется, ты отвечаешь мне взаимностью, пусть сама не осознаешь этого. Думаю, ты скажешь мне «да» рано или поздно.

Тем летом происходило нечто, о чем никто не говорил вслух, разве только шепотом.

Штурмовые отряды. Теперь в стране насчитывалось два миллиона штурмовиков, и они все чего-то хотели.

Они были простыми людьми; они были бойцами. Они сражались за победу партии, и партия победила. Но они не получили обещанных рабочих мест. Рабочие места получили более умные люди, с более чистыми руками. И они не получили обещанной революции. Революция свершилась и прошла мимо них.

А они по-прежнему ходили по улицам. Маршировали. Улицы по-прежнему оставались для них плацем.

Они в десять раз превосходили численно вновь увеличенную армию и – по общему мнению – представляли угрозу общественному порядку. Они стремились заменить армию. Стать армией.

Оставалось ждать, как поступит Гитлер.

В конце июня мы с Дитером находились в Берлине. Однажды вечером мы с ним договорились с Вольфгангом вместе пообедать. Мы пошли в маленький, битком набитый ресторанчик, который рекомендовал Вольфганг, поскольку там хорошо готовили свинину с красной капустой.

Едва мы уселись, как начался спор.

– Я слышал, армия приведена в боевую готовность, – заметил Вольфганг, изучая меню.

– Где ты это слышал? – резко спросил Дитер.

– Там, где слышу почти все новости. В департаментских кулуарах.

– Департаментские кулуары славятся своими сплетнями.

– Эти нет. Они славятся своей осведомленностью. События быстро развиваются, Дитер. Ты знаешь, на чьей ты стороне?

– Разумеется, я предан Гитлеру.

Вольфганг насмешливо осклабился.

– А ты знаешь, на чьей стороне он? А сам он знает, на чьей он стороне?

Мне показалось, что Дитер сейчас ударит Вольфганга, но тут подошел официант. Мы все заказали свинину с красной капустой, только чтобы отделаться.

– Все уладится, – сказал Дитер. – Он решит проблему.

– Он решит, поскольку должен решить, но ничего не уладится. Ни армия, ни штурмовики не отступят. А Гинденбургу уже недолго осталось.

Дитер резко вскинул голову. Он кипел злобой.

– В твоем департаменте действительно широко осведомлены.

– Да, действительно.

– Должен признаться, я не понимаю, какое значение имеет состояние здоровья президента.

Мимо прошел буфетчик с бутылкой вина, и Вольфганг понизил голос:

– Гитлер хочет занять пост президента.

Дитер уставился на него.

– Он хочет объединить президентство с канцлерством, – сказал Вольфганг. – Тогда он получит абсолютную власть, никак не ограниченную конституцией. А для этого ему необходима поддержка армии.

– Это чепуха, и это предательство. Верность товарищам по партии для Гитлера важнее, чем желание заручиться поддержкой армии. Он никогда не пойдет на такое.

– Подумай над моими словами, – сказал Вольфганг.

– И что, по-твоему, произойдет? – спросила я.

– Он выступит против штурмовиков, старые они товарищи или нет Революционное краснобайство – сплошное вранье. Наш лидер – типичный буржуа.

– Ах ты ублюдок, – сказал Дитер.

Официант принес наш заказ, и потом весь вечер мы старательно говорили на другие темы, поскольку хотели остаться друзьями.

Я все еще находилась в Берлине, когда это произошло. В предшествующие дни слухи множились, и эсэсовцы в черных мундирах маршировали и проезжали в битком набитых грузовиках по улицам.

Однажды в пятницу днем я шла по Александер-плац, когда мимо меня пробежала группа штурмовиков с растрепанными волосами и дикими глазами. Через несколько минут я увидела толпу штурмовиков, медленно втекавшую в казармы. В тот день все они получили месячный отпуск.

Расстрелы начались той же ночью. В роли палачей выступали эсэсовцы и полиция. Армия оставалась в стороне.

Они взяли всех командиров штурмовых отрядов. На баварском курорте они взяли лидера движения, Рема (по слухам, находившегося в постели с мальчиком), и расстреляли его, когда он отказался застрелиться. Они расстреливали старых служак, полных энтузиазма мальчишек, заигравшихся политиков и людей, которые не представляли для них никакой опасности, но, вероятно, видевших что-то такое, чего видеть не следовало.

В понедельник расстрелы прекратились, и наступило душное, тягостное затишье.

В наступившем затишье я поехала поездом обратно в Дармштадт. По дороге к ангарам я увидела Дитера. Он стоял, опершись об изгородь, и смотрел в пустоту невидящим взглядом.

Он повернулся ко мне. У него было серое лицо.

Однажды вечером я поехала во Франкфурт и села в автобус, идущий к зоопарку.

Там собралась половина Франкфурта. Я протискивалась и проталкивалась через толпы детишек, глазевших на обезьян, к птичьему вольеру. В тот теплый осенний день запах зоопарка чувствовался особенно сильно: запах старой шкуры, блох и тоски.

В первой клетке сидели попугаи, яростно вцепившись когтями в прутья решетки и сверкая ониксовыми глазами. В следующей спали на насестах какие-то комочки перьев. Я не нашла Уби. Я не обнаружила никаких признаков его присутствия.

Пробравшись между мусорными баками и грудой табличек «По газонам не ходить», я прошла по дорожке и постучала в дверь с надписью «Администрация».

Мне открыла женщина в очках с толстыми стеклами и спросила, что мне угодно. Я сказала, что хочу видеть смотрителя или его помощника. Она ответила, что это невозможно. Я сказала, что не имею возможности приезжать во Франкфурт часто, что я недавно передала в дар зоопарку птицу и хочу справиться о ее самочувствии. Она сказала, что зоопарк получает много нежелательных даров. Я сказала, что вряд ли они часто получают в дар южноамериканских грифов.

Женщина смерила меня холодным взглядом и ушла, потом вернулась и позволила мне войти.

Мы прошли по коридору в комнату с зарешеченным окном, где стоял стол, заваленный гранками какой-то книги, а за столом сидел на табурете пожилой мужчина в мятом синем костюме и правил гранки. Он извинился, что меня заставили ждать.

– У нас очень маленький штат служащих, – сказал он. – Стоит только появиться хорошему практиканту, как его сразу же забирают на военный завод. К счастью, я скоро ухожу на пенсию. Не знаю, что тут будет после моего ухода. Надеюсь, кто-нибудь будет следить за тем, чтобы бедных зверушек кормили. Чем могу быть полезен?

– Я работаю в Исследовательском институте планеризма. Мы посылали вам южноамериканского грифа. Мне бы хотелось его увидеть.