Путешествие налегке (ЛП)

Эльса лежала без сна, слушая, как кричат морянки. Раньше она радовалась, что расскажет ему о морянках, этих таинственных птицах, попросит его послушать их призывные клики, далеко-далеко в море, но после этой истории с чайками она уже не осмеливалась заговаривать о птицах. Его руки снова начали дрожать, и уже много дней он не выходил из дома. Он добирался только до крыльца, где сидел, глядя на гагу, а однажды сказал:

— Она производит впечатление всем довольного существа, не правда ли?

И еще спросил, когда вылупятся птенцы.

Эльсе пришлось отваживать Казимиру от дома. Чтобы она перестала стучать в стекло, Эльса убрала ящик, на который обычно садилась птица, спрятала и ее мисочку для еды. Но куда бы ни шла Эльса, большая птица летела следом за ней, и она слышала ее жалобный, вкрадчивый писк. Арне смотрел на все это, словно бы иронически комментировал происходящее; в конце концов она тоже перестала выходить из домика; только когда муж читал или спал, она быстро делала все, что нужно по хозяйству вне дома, швыряла Казимире еду на холм и поскорее убегала в дом. Эльса и Арне стали преувеличенно осторожны друг с другом и говорили лишь о совершенно безобидных будничных мелочах.

Однажды ночью ветер переменился и задул с северо-востока. От перемены ветра Эльса, как обычно, почему-то проснулась и подошла к окну посмотреть, надежно ли пришвартована лодка.

— Арне, — сказала она, — лодка пришвартована ненадежно, канаты дергаются.

Внизу, на берегу, она поостереглась объяснять, что ему нужно сделать, но времени у него было достаточно, и он весьма сносно укрепил канаты. Птицы держались спокойно.

Утром Арне показался ей гораздо веселее, таким она его давным-давно не видела. Слава Богу, наконец-то он хоть чуточку повеселел. Как всегда, он пошел посмотреть на гагу. Она спала под кустом роз.

— Она спит, — прошептал он. — Скоро появятся листья, и тогда ей будет еще спокойнее. Ты тоже так считаешь?

— Конечно, — ответила Эльса. — Тогда ей будет совсем хорошо. Пройдемся немного вдоль берега, поищем каких-нибудь дровишек. У нас нет больше неколотых дров, а чурбаки в очаге не горят.

— Все устроится, — сказал Арне. — Пойду и наколю дров. Для меня это — пустяк, и много времени не отнимет.

Она отпустила его, забыв о чайке, которая каждую весну сидела в гнезде возле поленницы, и только через некоторое время, вспомнив об этом, выскочила из лачуги и стала звать его домой. Но было уже поздно, он сам вошел с топором, висевшим у него в руке, бросился на кровать и сказал:

— Там было три яйца.

— Что ты говоришь?

— Три яйца. Это — три птицы. Я бросил их в море. Гнездо тоже, — Немного помолчав, он добавил: — Гнездо уплыло прочь. Но яйца пошли ко дну, как камни… канули прямо вниз.

Эльса смотрела на его источавшую неприступную недоброжелательность спину, и у нее внезапно пропало всякое желание сказать ему, что если разорить гнездо морской птицы, она соорудит новое и будет класть яйца точь-в-точь на том же самом месте. Она спустилась вниз к поленнице, нашла «место преступления» и заложила его целиком камнями, а потом стала ждать за навесом, когда чайка вернется обратно. Птица осмотрела камни, попыталась сесть на них, затем снова поднялась, обошла камни кругом, снова тихонько посидела на них некоторое время, затем набрала в клюв сухой травы и неуклюже стала запихивать ее между камнями.

— Идиотство, — прошептала Эльса. — Проклятая, глупая…

Сдерживая рыдания, она внезапно почувствовала, что бесконечно устала от Арне, от всех его надуманных страхов, от его претенциозной чувствительности… Она побежала в дом и, усевшись на край кровати, точно и со всеми страшными подробностями рассказала о чайке, искавшей яйца, которые она высиживала. Он молча слушал, но в конце концов перевернулся на спину и только пристально посмотрел на нее. Затем, улыбнувшись, спросил:

— А во что будем играть теперь? Будем пугать друг друга? Искать яйца чайки? Ты ведь сказала, что мы придумаем какую-нибудь веселую игру, которая никому совершенно не нужна.

Эльса поднялась; она подошла к столику, на котором мыла посуду, и стала энергично собирать корм в мисочку Казимиры, затем открыла дверь и свистнула.

Арне закричал:

— Ты мешаешь гаге! Ты не можешь кормить это чаечье отродье хотя бы по другую сторону от дома?

Чайка прилетела. Все с тем же упорным пронзительным криком, с теми же сильными мягкими крыльями, гладившими лицо Эльсы… Но вот чайка села ей на руку, Эльса громко захохотала, уронила мисочку и, несмотря на могучее сопротивление крыльев, обхватила чайку обеими руками… Все было так, как представляла себе Эльса, абсолютно так, гладкая, как шелк, и крепкая, неимоверно живучая сила, плененная ее руками! Внезапно, с быстротою секунды пронзило ее редкостное и неистово-яростное ощущение радости объятия. Но это ликующее ощущение покинуло ее, как только огромная птица, резко высвободившись, взлетела, плавно заскользила над берегом и исчезла. Было необычайно тихо. Эльса по-прежнему стояла не оборачиваясь.

Арне сказал:

— Я видел вас вместе.

Его глухой голос был отдаленно-чужим.

В тот день была мягкая пасмурная погода, располагавшая к задумчивости, погода, когда, кажется, все застывает. На кусте роз уже появились мелкие светло-зеленые листочки. Арне не смотрел на гагу, но он все время знал, что она там, на своем месте, что она — подруга, которая не изменит.

Надо было, во всяком случае, взять с собой радиоприемник, но они ведь решили пожить наконец в долгой, благословенной тишине, да, такой у них был план. К вечеру с моря поднялся густой туман и принес с собой еще более глубокую тишину. Остров внезапно стал нереальным, он уменьшился в размерах, а четыре окна их домика словно облепило толстым белым шерстяным покровом. Все птицы, казалось, исчезли. Но это была как раз такая погода, в которой нуждалась гага, чтобы отвести своих птенцов вниз, к морю.

Эльса приготовила вечерний чай. Они пили чай, каждый читая свою книгу. После чая Арне вышел на крыльцо. Он вышел вовремя: он увидел, как его гага медленно спускается с холма, а за ней, выстроившись в один ряд, движутся птенцы. Это было невероятное, фантастическое, столь замечательное зрелище, что он окликнул Эльсу, пусть она тоже посмотрит, — и в тот же миг послышалось хлопанье могучих крыльев, и огромная белая птица, ринувшись на одного из птенцов, схватила его, и прямо на глазах охваченного ужасом пред своей беспомощностью Арне гагачонок постепенно исчезал в разверстом клюве птицы. Арне громко закричал и кинулся, чтобы защитить птенца. Он поднял камень и бросил его в чайку. Арне никогда не мог попасть в цель, но на этот раз ему удалось метко кинуть камень; раскинув крылья, птица лежала на склоне холма, словно распустившийся цветок, она была белее тумана, а ножка гагачонка по-прежнему торчала у нее из клюва.

— Эльса, я убийца! — закричал он.

Она, стоя рядом с ним, легко коснулась его руки и сказала:

— Смотри, они идут дальше.

Гага и птенцы продолжали спускаться вниз, к воде, теперь они двигались в тумане.

Он повернулся к ней:

— Ты не понимаешь, что произошло! Я убил Казимиру, я случайно попал в нее, в твою Казимиру!

Арне был страшно взволнован; подняв мертвую птицу за одно крыло, он пошел на берег — бросить ее в море. Эльса смотрела ему вслед, решив промолчать о том, что убил он другую, серебристую чайку с желтым клювом и серыми ножками. И что Казимира, естественно, никогда больше не вернется сюда.

Оранжерея

Когда мой дядя окончательно состарился, он стал интересоваться ботаникой. Свою собственную семью он так и не завел, но у него были многочисленные сердобольные родственники, которые о нем заботились; они купили ему дорогие, прекрасно иллюстрированные книги по ботанике. Дядя похвалил книги и отложил их в сторону.

Но когда родственники отправлялись на работу, в школу или еще куда-нибудь, каждый по своим делам, он выходил из дома, садился в трамвай и ехал в ботанический сад. Ехать туда было далеко и неудобно, почти всю дорогу приходилось мерзнуть, но все неудобства этой поездки окупались ожиданием момента, когда он распахнет ворота оранжереи и в лицо ему ударит теплый воздух, напоенный сильным и вечным запахом цветов. Не менее приятно было погрузиться в тишину. Посетителей здесь не было почти никогда.