Patrida

Часть узкого дворика, залитая солнцем, просохла. Мандариновое дерево лаково блистало зелёной листвой. Другая же часть двора, загороженная от света громоздящимися по откосу горы домами, лежала в глубокой тени.

Родственники Фанасиса, прибывшие из Салоник, и Янис с отцом пришли почему‑то одновременно.

Артур извинился:

— I'm sorry. The house is locked [127], — сказал он пришедшим и, подводя по очереди каждого к мандариновому дереву, принялся за дело.

Родственники Фанасиса — мать и некрасивая, пухленькая дочь оказались практически здоровы, ни на что не жаловались, и прибыли сюда по призыву суетной Маго, чтобы провериться на всякий случай.

Глава же семьи — тучный господин с тенью непроходящей заботы на лице — серьёзно страдал гипертонией.

Артур показал на затылок пациента, спросил:

— Pain? [128] Ponaj? [129]

Господин уныло кивнул.

Делая пассы сверху вниз по ауре, Артур мысленно заложил программу: нижнее давление — 90, верхнее — 120. Потом поставил пациента спиной к себе, попросил снять пальто, перекинул через ветку дерева и положил обе свои ладони под свитер на область почек. Затем окутал тело пациента защитной аурой, как коконом, перекрестил. Снова показал на затылок, спросил:

— Pain?

— I feel no pain [130]. — Тучный господин прислушался к себе. — No pain.

Артуру хотелось дать ему кое–какие рекомендации, и он пожалел, что рядом нет переводчика, нет Лючии.

Он готов был подозвать следующего пациента — морячок Янис уже подталкивал вперёд своего отца. Но господин из Салоник потащил Артура в укромный угол за мандариновое дерево.

— I have six daughter s more. Very nice and plump, — угрюмо втолковывал он. — It's high time for them to be off married… [131]

Артур сначала ничего не понял. Но многодетный отец столь выразительно показывал шесть пальцев, обрисовывал в воздухе пышные формы своих перезрелых дочерей, что, наконец, сообразив в чём дело, Артур опешил. Ему ничего не оставалось, как поднять вверх руку, посоветовать молиться Богу.

В этот миг он замер от ужаса. С балконов, террас, лестниц, из раскрытых окон громоздящихся сверху домов сюда, вниз, смотрели люди.

Артур огляделся. Попросил Яниса подвести отца в другой угол двора, откуда их не было бы видно. Он занимался с этим старым, жилистым человеком, увидел у него язву задней стенки желудка. В таких случаях он давал больным насыщенную определённой информацией воду. Но где её сейчас было взять? Да и не мог он по–настоящему сосредоточиться. Десятки и десятки людей продолжали смотреть сверху. Янис и господин из Салоников с женой и дочерью таращились, стоя у открытой калитки. В какой‑то момент Артуру показалось: мимо по улице прошла Мария…

— Some other time, — сказал он, подозвав Яниса. — Some other time. [132]

Артур выпроводил больных и, едва они скрылись, пошёл вниз к набережной, чтоб по пути на виллу выпить чашку кофе в баре у Дмитроса.

Все столики возле бара были заняты. Как всегда, здесь блаженствовали зимующие на острове иностранцы. Слышалась английская и немецкая речь.

Увидев Артура, Дмитрос крикнул:

— Ясос! Момент!

И через минуту вынес на тротуар столик, стул. Потом принёс на подносе чашку кофе, воду и высокий бокал джина с тоником.

— How are you, Arturos? [133] — спросил он, дружелюбно улыбаясь.

— I am OK. Thank you [134], — ответил тот и почувствовал, что устал. Вспомнилось, как пятнадцать лет назад лечил больных в грузинской деревне на глазах множества людей…

Только успел Артур отпить глоток кофе, Дмитрос снова возник в раскрытой двери бара.

— Mr. Arturos! Telephone! Конечно же, звонила Лючия.

— Tezzoro, один час дня! Где ты был? Я телефонировала в дом Манолиса. Ты помнишь? Мы едем к Филиппу?

— Буду дома минут через тридцать–сорок.

— Никуда не иди. Приеду за тобой.

— Хорошо. Только надень что‑нибудь, чтоб не натирало ногу.

Дмитрос взял у него трубку и, опуская её на висящий у стойки телефонный аппарат, заговорщически подмигнул, сказал по–русски:

— Девочка, иди сюда…

Артур поневоле улыбнулся, вышел на улицу к своему столику.

По набережной грохотали тележки. Рыбаки с мотоботов подвозили к рыбному рынку плоские ящики. Во льду сверкала чешуя свежевыловленных рыб. Быстрые тени пролетающих чаек падали то на столик, то на лицо. Было слышно, как в гавани диспетчер объясняется в мегафон с капитаном какого‑то судна.

Вокруг за столиками иностранцы разговаривали, сколько понял Артур, все о том же англичанине, убитом двумя албанцами. Погибшего англичанина он не знал, а этих парней знал, видел, и теперь испытывал боль, саднящее чувство вины. В ушах ещё звучал голос младшего, то как он крикнул: «Владимир Ильич Ленин!»

И опять все, чуть не разинув рты, глазели, как он садился в машину подъехавшей Лючии. «Теперь будет свежая тема для пересудов», — подумал Артур, в то время как она хозяйским жестом положила его ладонь на своё колено.

Минут сорок они ехали по горному шоссе, то удаляясь от моря, то приближаясь к нему.

— Голодный? — спросила Лючия. — Филипп и Поппи приготовили нам большой обед.

— А кто этот мальчик? Как его? Микаэл. Где его родители?

— В Монсе, в Бельгии. Там все нехорошо. Отец алкоголик, мать лечится у психиатра. В прошлом году Филипп забрал его сюда. Это тоже нехорошо. Учится дома. Растёт без детей. Иногда оставляют у меня. Как маленький старый человек.

— Кто они тебе, Филипп и Поппи?

— Я им плачу, они мне служат. Много работы, особенно с апреля до сентября. На сезон приходится нанимать ещё восемнадцать — горничные, электрик, повара, садовник. В сезон отель полностью занят. Сто апартаментов.

— Интересно, сколько надо платить за одни сутки?

— Самый дешёвый апартамент — пятьдесят долларов.

Лючия свернула налево. Машина с выключенным двигателем беззвучно съехала по пологому спуску к обрамлённому живописными скалами заливу.

Сахарно–белое сооружение причудливой архитектуры — с арками, колоннами, длинными лоджиями — поднималось от расположенного у подножья парка с бассейном почти до самой вершины горы.

Лючия снова включила двигатель. Они медленно ехали над пляжем по аллее мимо пальм и кипарисов. Издали стало видно, что в конце её у деревянного домика встречает все семейство — Филипп, Поппи и Микаэл.

— Как называется отель? — спросил Артур. — ”Дольче вита»?

— Нет, — улыбнулась Лючия. — «View of the sea», на твоём языке это, может быть, будет «Вид на море». Он приносит больше миллиона долларов за сезон. Поэтому не приходится брать основной капитал в банке. А там идут проценты. Теперь понимаешь, caro mio, почему ты и я всегда богаты? Надо быстро лететь в Афины, что‑то делать с твоим паспортом, в мае поплывём на яхте в Париж. Или — куда захочешь.

После действительно обильного обеда, в конце которого на десерт были поданы зимние груши и свежая клубника из Африки, Лючия с Филиппом направились в административный отсек отеля заняться бумагами. Лючия всячески настаивала, чтобы и Артур был с ними, хотела постепенно подключать его к ведению дел.

Он наотрез отказался.

— Ты ведь знаешь, почти не понимаю английского, тем более — греческого. Что я пойму в этих бумагах? И пошёл с Поппи и Микаэлом мимо длинной веранды под навесом, забитой высокими штабелями столиков и стульев. Летом в хорошую погоду здесь кормили постояльцев. Поппи углядела, что после недавнего снегопада навес в одном углу просел, извинилась, побежала в отель к Лючии.

Микаэл куда‑то звал, манил. Артур подчинился, свернул с выложенной плитами дорожки, и они пошли по зелёной траве.