Роккаматио из Хельсинки

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла — Она отлучится, а тут маленький пожар наведет

бла-бла-бла-бла — порядок.

бла-бла-бла-бла-

(На каменистом берегу Сент-Лоренса, ветер растрепал ему волосы.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла— Уж я наверняка так жить не стану.

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

(На корме ялика. На носу — молоденькая женщина, моя бабушка.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла — Счастье — не галантерейный ассортимент,

бла-бла-бла-бла — не ширпотреб.

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

(В садовом кресле, приобнял двух мальчиков, один из которых — мой семилетний отец.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла— Не стану жить ради вещей.

бла-бла-бла-бла — Они не возбуждают.

бла-бла-бла-бла-

(Перед палаткой со всеми детьми.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла — Пусть красивые вещи обитают в музеях.

бла-бла-бла-бла— Или в природе.

бла-бла-бла-бла-

(Сидит в снегу, искрящемся под солнцем, бабушка лучезарно улыбается.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла— Важнее обставить голову, нежели квартиру.

бла-бла-бла-бла — Нет ничего красивее пустых комнат.

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

(Фото анфас, незадолго до смерти.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла— Пакгаузы, полные света и пыли..

бла-бла-бла-бла — Пустые мансарды с видом на…

бла-бла-бла-бла— Побережья.

бла-бла-бла-бла — Прерии.

бла-бла-бла-бла-

(Укрытый одеялом, спит в мягком кресле; начало болезни.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла — Вот где во всей полноте я чувствовал себя

бла-бла-бла-бла — человеком.

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

(На скамейке, отвернулся.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла —«Блаженны нищие духом». Верно.

бла-бла-бла-бла —Ибо духовно богатые неимущи.

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

(Групповое фото, второй слева.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла —Не желаю быть рабом вещей.

бла-бла-бла-бла — Хочу быть человеком, только и всего.

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

(В полный рост, смотрит в объектив, фон нечеток, руки в карманах пиджака, лишь выпущены большие пальцы.)

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

…А потом он умер.

Сердце разрывается!..

Опять плачет.

(Машинка раскочегарилась, аж подрагивает.)

— Почему, Господи? Почему из всех людей

на свете Ты выбрал моего любимого?

Не сомневаюсь в Твоей прозорливой

мудрости, но почему именно его?

Всем своим существом я любила этого

человека и двадцать два года была

с ним счастлива. Все двадцать два года

было счастьем засыпать, пробуждаться

и целый день жить. И вдруг… вдруг…

такой невообразимый конец. Спросишь,

как я выжила? Я умерла. В тот день

часть меня сгинула и уже никогда

не воскреснет. До самого смертного

часа я…

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла —Хочу быть человеком, только и всего.

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла-бла-бла-

бла-бла… ВСЁ! А?

(Неожиданный финал. Последнее слово бабушка выкрикнула. Машинка громко щелкнула и басовито загудела.

— Готово? — спросил я.

— Не так быстро.

Раздался писклявый скрежет, который через минуту стих. Звякнули катки. Что-то пролезло сквозь красные бархатные губки и плюхнулось на стол.

Овальное зеркальце.

Бабушка в него посмотрелась.

— Ну вот, хорошо сработано, — удовлетворенно сказала она. — Без мути. Иногда зеркала побольше получаются мутноватые, особенно в уголках. Когда долго говоришь, разные участки чуть отличаются. Но для маленького оно в самый раз.

Я взял зеркальце. Еще теплое. Тыльная сторона свинцово-серая. Я взглянул на свое отражение.

Что-то зацепило мой взгляд. Я присмотрелся, повернув зеркало под углом к свету.)

— Это пройдет, — сказала бабушка. — Как только оно совсем высохнет.

Она имела в виду отпечатки слов. Серебристая зеркальная поверхность состояла из многослойных строчек, аккуратно пересекавшихся под прямым углом.

(Теперь я в некотором роде специалист по данному вопросу. В старых зеркалах есть места, где с помощью лупы можно разглядеть отпечатки: под истончившимся слоем серебра на краях и особенно в окисленных пятнышках. Дважды я сумел распознать слова. Один раз в нью-йоркском антикварном магазине я известил хозяина, что симпатичное зеркальце с ручкой — немецкой работы, ибо в пятнышке различил слова «ganz allein» [10]. И второй раз, когда снова приехал к бабушке. На краешке зеркала в спальне я изловчился прочесть «ортнёф». Теряясь в догадках, спросил бабулю, что бы это значило. «Сен-Реймон де Портнёф», — ответила она. Так я узнал, откуда родом мой дед.

Современные зеркала промышленного производства не интересны. Они абсолютно чистые. В них ничего не увидишь.)

(Последний спирит двадцатого века — вот кем была моя бабушка. В каждой ее вещи обитала бессмертная душа, напоминавшая о ком-то или чём-то из ее долгой жизни. Бабушкины пожитки были посредниками между нею и теми, кто пребывал во блаженном успении. По сути, ее маленький дом на южном берегу Сент-Лоренса являл собою огромный город, кишащий духами.)