НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках

Тони Гарднер ненадолго умолк, струнные нарастили звучание, вступило соло пианиста. Тут Линди как будто вернулась на землю. Перестала кружиться, щелкнула дистанционным пультом, потом села на диван напротив меня.

— Разве это не изумительно? Понимаете, о чем я?

— Да, это было прекрасно, — откликнулся я, не вполне уверенный, говорим мы только о саксофоне или нет.

— Ваши уши, между прочим, вас не обманули.

— Простите?

— Я говорю о певце. Это именно тот, о ком вы подумали. Если он мне больше не муж, это вовсе не означает, что я не могу слушать его записи, ведь так?

— Разумеется.

— А какой чудный саксофон. Теперь вам понятно, почему мне хотелось, чтобы вы его послушали?

— Да, исполнитель прекрасный.

— Стив, а у вас есть какие-то записи? То есть записи вашей игры?

— Конечно. У меня в номере есть несколько компакт-дисков.

— В следующий раз, дорогуша, когда вы ко мне придете, захватите их, пожалуйста, с собой. Мне так хочется послушать вашу игру. Обещаете?

— Хорошо, если это не вгонит вас в скуку.

— Нет-нет, не вгонит. Надеюсь, вы не сочтете меня надоедой. Тони вечно повторял, что я надоеда, оставь людей в покое, но знаете, мне кажется, это у него был снобизм. Многие знаменитости полагают, что они должны интересоваться только другими знаменитостями. Я никогда так не думала. Я в каждом вижу возможного друга. Возьмите Грейси. Мы с ней сдружились. Со всей домашней прислугой я тоже на дружеской ноге. Видели бы вы меня на вечеринках. Все до одного толкуют между собой о последних фильмах и всяком таком. И только я одна шушукаюсь с официанткой или с барменом. Разве это надоедливость — как, по-вашему?

— Нет, ничуть. Но послушайте, миссис Гарднер…

— Линди.

— Линди. Послушайте, быть в вашем обществе — это словно в сказку попасть. Но эти транквилизаторы меня вконец измотали. Мне, пожалуй, надо пойти прилечь.

— Ох, вы неважно себя чувствуете?

— Ничего страшного. Просто от этих лекарств…

— Вот незадача! Но когда вам станет получше, приходите непременно. И принесите свои записи. Договорились?

Мне снова пришлось заверить Линди, что я чудесно провел время и опять ее навещу. Когда я шагнул за порог, она спросила:

— Стив, а вы играете в шахматы? Я худший на свете игрок, но у меня прелестнейшие шахматы. Мне их на прошлой неделе принесла Мэг Райан [35].

У себя в номере я достал из мини-бара бутылочку кока-колы, сел за письменный стол и уставился в окно. За ним расстилался розовый закат. Располагались мы почти на самом верху, и мне хорошо было видно, как вдалеке по автостраде катились автомобили. Спустя несколько минут я позвонил Брэдли — и хотя секретарша долго держала меня на линии, он в конце концов взял трубку.

— Как лицо? — озабоченно осведомился он, словно интересовался благополучием любимой животины, оставленной на мое попечение.

— Откуда мне знать? Я все еще Человек-невидимка.

— У тебя все хорошо? А то голос какой-то… упавший.

— Это я павший.Вся эта затея ошибочна. Теперь я это понимаю. Все зря.

Брэдли немного помолчал, потом спросил:

— Операция оказалась неудачной?

— Операция, не сомневаюсь, удачная. Провально все то, к чему она приведет. Этот проект… Ему никогда не осуществиться так, как ты говорил. Зачем только я тебе позволил себя уломать?

— Да что с тобой такое? Ты словно в депрессии. Чем это тебя накачали?

— Я прекрасно себя чувствую. Голова даже яснее, чем была долгое время раньше. В том-то и вся беда. Я вижу теперь все насквозь. Твой проект… Мне надо было тогда уши заткнуть.

— В чем дело? Какой проект? Послушай, Стив, все проще простого. Ты очень талантливый артист. Когда пройдешь через все это — будешь заниматься тем, чем занимался всегда. А сейчас нужно всего лишь устранить одно препятствие, вот и все. Никакого моего проекта…

— Послушай, Брэдли, мне тут плохо. И плохо не физически. Я осознал теперь, что с собой натворил. Это было заблуждение, мне следовало больше уважать себя.

— Стив, с чего ты так завелся? Что-то там случилось?

— Да, черт подери, случилось. Потому я и звоню: мне нужно, чтобы ты меня отсюда вызволил. Мне нужно перебраться в другой отель.

— В другой отель? А кто ты такой? Наследный принц Абдулла? Чем тебе не по нраву этот отель?

— Не по нраву тем, что моя соседка — Линди Гарднер. Она только что меня к себе пригласила и собирается еще не раз приглашать. Вот это мне и не по нраву!

— Твоя соседка — Линди Гарднер?

— Слушай, я больше этого не вынесу. Я только-только от нее, и чего мне стоило это выдержать. А теперь она предлагает играть с ней в шахматы на доске Мэг Райан…

— Стив, ты говоришь, Линди Гарднер — твоя соседка? Ты с ней общался?

— Она поставила запись своего мужа! Черт, сейчас, кажется, поставила другую. Вот до чего я докатился. Дальше некуда.

— Стив, уймись, давай все сначала. Стив, брось молоть что ни попадя, объясни толком. Объясни, каким манером ты стакнулся с Линди Гарднер?

Я постарался немного успокоиться, а потом коротко описал, как Линди меня к себе пригласила и как оно все обстояло.

— Ты ей не нагрубил? — не успел я закончить, поспешил спросить Брэдли.

— Нет, не нагрубил. Держал в себе. Но больше я туда не ходок. Мне нужен другой отель.

— Стив, не нужен тебе другой отель. Линди Гарднер? Ты перевязан — и она тоже в бинтах. Ближайшая соседка. Стив, такой случай выпадает раз в тысячу лет.

— Ничего подобного, Брэдли. Это круг ада. Шахматы Мэг Райан — да боже упаси!

— Шахматы Мэг Райан? И как они выглядят? Все фигуры — ее копия?

— И она хочет послушать мои записи! Настаивает, чтобы я в следующий раз притащил с собой диски!

— Хочет послушать… О господи, Стив! С тебя еще не сняли повязки, а у тебя уже все на мази. Она хочет послушать твои записи?

— Брэдли, я обращаюсь к тебе за помощью. Ну ладно, все у меня ахово, вытерпел операцию — поддался на твои уговоры, идиот — поверил твоим басням. Но мириться со всем этим я не желаю. Не желаю торчать тут еще две недели с Линди Гарднер. Прошу, забери меня отсюда — и немедля!

— Никуда я тебя оттуда не заберу. Понимаешь ли ты, какая важная птица эта Линди Гарднер? Знаешь ли, с какими людьми она водится? И что может сделать для тебя одним-единственным телефонным звонком? Да, с Тони Гарднером она сейчас в разводе. Это ни шиша не меняет. Завлеки ее к себе в упряжку — и с новым лицом перед тобой откроются все двери. Ровно две секунды — и ты в высшей лиге.

— Никакой высшей лиги, Брэдли, не будет, потому как я туда и шага не сделаю и не хочу, чтобы какие-то двери передо мной открывались — разве что благодаря моей музыке. Не верю ни одному твоему слову, не верю этой дури с проектом…

— Тебе, полагаю, не стоит так уж кипятиться. Меня очень волнуют твои швы…

— Брэдли, очень скоро мои швы перестанут тебя вообще волновать — и знаешь почему? Я сорву с себя эту маску мумии, растяну пальцами рот до ушей и докуда мне вздумается! Слышишь, Брэдли?

Я услышал его вздох. Потом он сказал:

— Ладно, утихомирься. Утихомирься. Ты пережил немалый стресс. Это понятно. Не хочешь сейчас видеться с Линди, готов упустить сокровище, которое плывет в руки, — хорошо, я вхожу в твое положение. Но будь вежлив, ладно? Придумай подходящее извинение. Не сжигай за собой никакие мосты.

После разговора с Брэдли мне заметно полегчало, и вечер я провел довольно мирно: посмотрел до середины один фильм, а потом послушал Билла Эванса [36]. Наутро после завтрака появился доктор Борис в сопровождении двух медсестер: ушел довольный. Чуть позже, около одиннадцати, меня навестил барабанщик по имени Ли, с которым я играл в театральном оркестре в Сан-Диего несколько лет тому назад. Пойти ко мне его наладил Брэдли, также занимавшийся его делами.