Ты — Меня

— А Ира, с Ирами что? — Гена не мог больше терпеть. Сейчас ему хотелось знать все и про всех.

— Иры. Иришки и Ирины. — На лице Митяя выразилась озабоченность. — Легкомыслие у них. Могут сказать: «Дима, а мы ведь друг друга-то и не любили», — и потом просто исчезнуть.

— Даша… — Гена говорил, будто играл роль строгого преподавателя, принимавшего экзамен.

— Дарья — основной антипод Ани. Если у последних сущность скрытая, то у этих бестий она явная. Ты будешь просто сгорать от их взглядов, а когда прикоснешься к душе и плоти нареченных этим именем особ, то можешь рассчитывать, что всё будет так, как ты себе и представлял. Бывает, вот смотришь на бабу, а в постели она бревно полное. Да и по жизни бревно. А с этими все не так. Эти — как танк Т-90. Прут — и п…здец: не остановить никаким гранатометом. Будь осторожен с Дашами. Захватят — и всё. Не сбежишь потом ни в какие жаркие страны.

— Я видел Т-90 по телевизору… — сказал Гена.

— Страшная штука… — подтвердил Митяй.

— А что насчет Оли, Дима? — спросил Гена.

— Ольга. Сложный характер. Капризный, я бы даже сказал. Не все Олю поймут. Далеко не все. А с ними как раз на понимании и строить надо. Не на действии. Точнее, действие важно, но оно тут вторично. Главное, увидеть в ее глазах согласие. Не такое, которое «да» — и всё. А такое, которое в гармонии заключается.

Получив достаточно информации о тех представителях женского пола, с которыми он непосредственно общался, Гена отважился и решил спросить про основной объект своих интересов.

— Что ты скажешь про Юлю?

Перед тем как ответить на вопрос мальчика, Митя открыл еще одну бутылку пива.

— Если честно, я очень поверхностно знаком с женщинами с таким именем, — увидев на лице Гены недоумение, студент поспешил его успокоить: — Но это вовсе не значит, что я ничего по этому поводу тебе не могу сказать. Скорее, наоборот. Юли таят в себе тайны, которые разгадать нам, представителям мужского мира, просто невозможно. Это очень ярко проявляется при выборе ими партнеров. Критерии их выбора совершенно непонятны и пуще всех остальных лишены какой-либо логики. Юля по сути своей императрица. Ей важно подчинение или война. Иных смыслов существования она не видит. Подчинение ей — это не рабство, это честь выполнять секретные приказы. Что такое война — это выжженные поля и, в конечном итоге, усталость. Что такое победить Юлю — я не знаю. Наверное, это похоже на опустошение. Или молодой побег магического дерева…

— Молодой побег магического дерева… — словно молитву повторил эти слова Гена. — Спасибо, Дима, я пошел!

Ничего не объяснив, Гена застегнул куртку и побежал к выходу.

— Эй! — крикнул ему напоследок Митяй. — Но помни, что все они лживые и коварные!

— Лживые и коварные… — прошептал Гена и захлопнул входную дверь.

Этим вечером Гена поставил на плиту чайник и кипятком залил двух хомячих, живших у него в аквариуме. Вызвав у животных продолжительный пронзительный писк, он черпаком выловил их обваренные трупы и выкинул в мусоропровод.

— Идите к чертям, лживые и коварные! — сказал он зло. После обряда жертвоприношения в душе он дал обещание, что больше никогда не будет думать ни про Юлю, ни про других девочек, какими бы прекрасными именами они ни были наречены.

Через неделю Гена сказал родителям, что будет постоянно ходить в воскресную школу.

Первая

В квартире занимались сексом. Так бы подумал каждый посетитель темного подъезда, проходя мимо деревянной двери с погнутым алюминиевым номерком «69». Бабушки, шатаясь из гастронома домой, часто качали головой, выслушивая отголоски бурных вакханалий, которые устраивали сомнительные квартиранты на скудных нескольких десятках квадратных метрах выстраданной хозяевами жилплощади советской застройки.

В квартире жило четверо — они называли себя общиной. Одна девушка. Некрасивая. И трое братьев неопределенного возраста и происхождения. Часто можно было видеть их грязные лица, вероятно, немытые тела, упакованные в старые телогрейки и ватники.

Соседские мальчишки иногда сидели на ветвистых яблонях, пытаясь заглянуть в окна этой странной квартиры. Они часами могли что-то высматривать, придумывая живущих там монстров и сочиняя с ними причудливые сюжеты, навеянные потоками деструктивной информации из трещащего телевизора. Иногда в окне возникала некрасивая женщина, голая по пояс, которая смотрела хладнокровно на мальчишек, от чего тех кидало в ужас и они как можно быстрее пытались покинуть дерево. Как-то раз один из них свалился, не справившись со стремительным спуском. В итоге — сломанная рука.

С тех самых пор по двору состоящему из нескольких панельных домов, доломанной детской площадки и укатанной асфальтом стоянки для автомобилей, ходила легенда о сатанистах, оборотнях и похитителях домашних животных. Говорили, что лохматых собачек и полосатых котиков жесточайше убивали в целях жертвоприношения и экспроприации душ. Слухи бы так и оставались слухами, если бы не произошедший случай с маленькой девочкой Розой, которую маменька в тот роковой день отправила в магазин за молоком.

Роза была послушной девочкой: каждое утро она вставала и первым делом тащила в коридор собранный с вечера портфель, затем ставила блестящий чайник на белую советскую плиту и шла будить маму. Пока мама просыпалась и занималась утренним туалетом, Роза намазывала свежие ломти батона сливочным маслом — обычное утро среднестатистической девочки. С тайной общиной ее связывало только то, что жили они в одном подъезде.

Маменька уходила на работу в здание старого, но непотопляемого завода, а Роза топала в школу. Там она будет сидеть целый день за своей первой партой и, словно опытный боец красной армии, выполнять приказания строгой учительницы.

Она шла мимо серых, независимо от времени года и погоды, зданий. Под ее ногами разбитый асфальт изредка издавал скупые хлопки, контактируя с каблучками.

Так было всегда, по крайней мере, все шесть лет ее школьной жизни. Вернувшись в обед домой, Роза увидела прикрепленный к зеркалу листочек бумаги в клеточку, на котором мама своим неразборчивым почерком написала короткое задание: к ужину надо бы купить молока. Роза посмотрела в зеркало на свои черные курчавые волосы и веснушки, покрывающие лицо. Они раздражали больше всего. Противоположный пол, окружающий ее, был еще слишком мал, чтобы понять всю ценность и притягательность этой особенности, а сама Роза была еще слишком дитя, чтобы ощутить всю сексуальность своего лица, покрытого золотой россыпью.

За бумажкой с заданием было прикреплено несколько мелких купюр. Как раз хватит только на молоко: ни больше ни меньше.

Роза надела свои туфли, купленные мамой на рыночной распродаже.

Игнорируя лифт, она понеслась по лестнице прямиком на первый этаж. В этот раз Роза настолько замечталась во время спуска, что не заметила тучной фигуры некрасивой женщины с третьего этажа.

Столкновение.

— Извините, пожалуйста… — промямлила Роза, краснея от смущения.

Женщина лишь улыбнулась, обнажив бросающееся в глаза отсутствие передних зубов, и, тяжело вздохнув, схватила девочку. Та от испуга не произнесла ни слова. В следующую секунду дверь из дерматина на третьем этаже захлопнулась.

Закрыв за собой дверь, женщина вернула девочку на ноги. Ступнями Роза ощутила что-то мягкое, вроде ковра, под ногами. Несмотря на испуг, у нее в голове промелькнула мысль, что никто не стелет ковры в прихожей. Чтобы убедиться в достоверности своих доводов, она все же опустила глаза вниз и увидела большой ковер, сшитый, скорее всего, из шкур бродячих животных — собак и кошек. Вот тут Роза уже не выдержала и закричала, а в следующее мгновение потеряла сознание. Ее легкое тело, которое должно было шлепнуться на меховое покрытие, вновь было подхвачено хозяйкой.

На крик сбежались из комнат и кухни братья некрасивой женщины.

— Что есть сие, Аманта? — произнес один, грузный, нестриженый и в тельняшке. Больше ничего из одежды на нем не было. И свисающие гениталии, припорошенные пучками слипшихся волос, были тому свидетельством.