Человек, которого нет (СИ)

Пожалуй, я так мало знал про себя самого, про взрослую мою жизнь и деятельность, которая и есть выражение и подтверждение моего "я", что самым простым и логичным вопросом: своим происхождением - попросту не успел заинтересоваться. Больше волновало другое. Я так мало знал о себе самом, что неизвестно было, чье же происхождение я буду выяснять.

Хотя тонкая ниточка у меня была: почему-то я знал, что я был приезжий в том любимом городе, и даже в стране; и я как будто знал, в какую сторону смотреть: Европа, и приближаем картинку - Испания, и еще ближе, фокусируемся... Галисия, край света, finis terrae, край магии и перекрестков, христианских святых и колдовского живого огня, путь Святого Иакова и русалочьи озера, кельтская кровь, родственный португальскому язык, меланхолия и волшебство тягучих песен, переменчивая погода побережья, крепости и обрывы над морем. Впрочем, этого всего я и не знал сначала, узнавал постепенно, именно потому что глаза мои то и дело поворачивались в сторону Галисии, хотя бы мельком взглянуть, не приглядываясь, по касательной. И я читал о ней все, что смог найти. А другие области Испании как будто и не существуют - никакого интереса.

Ничего, ничегошеньки не было у меня в подтверждение этой версии, я ее и за версию не считал, так, баловство, надо же что-нибудь думать, не всерьез же это. Но вот насчет переменчивой погоды - того, кто вырос у Балтики, переменчивой погодой не испугаешь. Он даже и удивится: а что, бывает по-другому? И еще крымские белые камни, прорастающие из склонов над морем, казались очень знакомыми и привычно-удобными, чтобы бегать и прыгать по ним - мне, жителю восточно-прусских болот, - когда я впервые приехал в Крым. Но я тогда еще не искал в интернете галисийских пейзажей, даже не думал об этом. Просто в голову не приходило.

Некончательный диагноз: Семейные ценности

Психологи говорят, что одно из самых трудных противостояний в жизни человека - противостояние родительской фигуре. Мы снимаем этот слепок с реального родителя, и в то время, когда мы малы, бессильны и беззащитны, полностью зависимы и точно не выживем, если родители (или те, кто их заменяет) нас оставят; и сопротивляться им мы физически не способны: они больше и сильнее. Ужас-то какой, если вдуматься. И знаки этого ужаса человечество хранит в глубине общей памяти, в мифах. Вспомнить хотя бы отца богов Хроноса, пожиравшего своих детей. О нем нам рассказали греки, те самые просвещенные афиняне, которые оставляли "лишних" новорожденных в глиняных горшках за городом, может, кто бездетный подберет, а не подберет - что ж, мы его не убивали. Эти же греки рассказали историю Эдипа: о том, как было предсказано царю Лаю, что он умрет от руки своего сына, и он велел выбросить его на третий день после рождения, да еще и ноги проколоть, чтобы никто не позарился, видимо. Впрочем, не только у древних греков бытовали такие истории о вражде отцов с собственным потомством. Так вот непросто все в отношениях отцов и детей...

Что же до нашего сумасшедшего, он не искал своих родителей, отправляясь по пути утраченных воспоминаний. Но если этот человек и вправду был, никак невозможно обойтись них. Без матери, без отца не обойтись. Они должны были существовать, и рано или поздно - обнаружиться. Так и вышло - случайно, как в дешевых мелодрамах. Сумасшедший просто смотрел кино.

Записки сумасшедшего: Очень страшное кино

Есть некий фильм, в котором действие происходит в Испании в годы гражданской войны. Фильм наполовину мистический, наполовину очень реалистичный, как по мне - неприятно-жуткий, чересчур сказочный для исторической истории, слишком реалистичный для легенды. Трудно смотреть, соединяя оба пласта, и от обоих сердце рвется. Но в целом вполне переносимо.

В первый раз я смотрел его давно, задолго до начала работы с М.

Тогда только слегка кружилась голова от темных комнат большого каменного дома, и по телу растекалось ощущение нереальности. Испания, конечно, сказал я себе, погрустил о кровавой и жуткой истории, рассказанной в фильме, отложил в памяти, что, может быть, когда-нибудь стоит пересмотреть ради интерьеров - явная, хоть и слабая реакция требует внимательного изучения. Да и все на этом.

Но спустя несколько месяцев после начала работы с М. захотелось посмотреть еще: такие раскопки веду, так мощно и последовательно - и все-таки интересно про детство, да? Страшно интересно. И когда однажды в сессии с М. я предложил поискать дорожку к детским воспоминаниям, то обнаружил, что всем телом вжался в спинку дивана. С чего бы это? Впрочем, в тот раз мы занялись другими воспоминаниями, туда не пошли.

Не пошли и не пошли, но интерес остался, а про страх-то я и забыл. Это ведь дело обычное: человек уверен, что у него было счастливое благополучное детство, пока не начнет вспоминать подробности.

И вот как-то вечером в ненастье, за невозможностью пойти на прогулку я предложил своему другу посмотреть этот фильм. Хочу, дескать, на дом посмотреть, ощущения пощупать, как оно мне сейчас. Нашел в коробке диск, сдул пыль, запустил. И не ждал никакой катастрофы - я ведь помнил, что меня слегка цепляли темные высокие комнаты, каменные стены. И пока действие не приблизилось еще к дому, я спокойно смотрел, даже не напрягался. Ждал, когда до дома дойдет. Да и от дома никакой беды не ждал, помнил, что чуточку сносило, самую малость, ничего страшного. И я совершенно не был готов к тому, что при первом же появлении отчима девочки Офелии едва не потеряю сознание. Сразу, от одной осанки и движений. Дурнота, слабость и опрокидывающийся мир.

Не тогда, когда он зверь-зверем убивает местных жителей и пытает партизана. О, нет.

А ровнехонько в самом начале, когда он семейно общается с женой и падчерицей. До паники. До ощущения бестелесности и головокружения. Его ледяное достоинство, его надменность, каменная уверенность в собственной правоте, презрение ко всему, что не соответствует его представлениям о правильном, чудовищная неумолимость, стальная безупречность... И мне от него - только в обморок. Почему?

Ощущения были знакомые, в точности то же головокружение и пустота, как когда я выходил из класса на том учебном цикле. Семья как система. Вот только что мне до испанской семьи времен гражданской войны?

Ладно, я парень крепкий, дышу, смотрю дальше. А он ходит и смотрит. А меня выносит просто из тела вон. Совершенно неуправляемое состояние, и совершенно как по учебнику: травматическое.

Но я перемогаюсь, смотрю. Время от времени спрашиваю любимого, точно ли он хочет смотреть это кино дальше. Мне как день ясно, кто самое страшное чудовище в этом фильме, но это мой личный кошмар. А есть еще коварный фавн, фальшивая фея, безглазый монстр и другие гадкие существа, и, может быть, ему неприятно смотреть на них.

И наконец он на мои вопросы ответил прямо: а уверен ли я сам, что хочу это смотреть?

Благородные доны не сдаются. Я категорически настаивал, что да, хочу. Хотя уже отвернулся от экрана, изо всех сил стараясь дышать, потому что воздуха мне не хватало, и я к тому же замирал и дышать переставал. А потом все-таки сдался. Просто сказал, что больше не могу.

И он сразу выключил кино. Я еле встал и открыл окно пошире, но все зашло слишком далеко: я лег и качался на краю обморока, цепляясь руками за диван.

Он спросил, что может помочь мне сейчас. Собрав остатки вменяемости, я сообразил насчет горячего сладкого чая, но не решился отпустить его на кухню, остаться в одиночестве, а сам встать никак не мог. Наконец догадался, попросил довести до кухни и меня. Увидев меня в движении, скрюченного и дрожащего от озноба, он тоже вспомнил учебники: обеспечить теплом, согреть. И он накинул мне на плечи первое, что попалось под руку - большое полотенце. Я отдышался и понял, что оно влажное, попросил принести плед. Так в четыре руки мы и возились с моей травмой, но откуда бы ей взяться в этом месте? Я точно, совершенно точно знаю, я проверял потом и с психотерапевтом, мои родители - ее родители, здесь, - не похожи на этого армейского капитана, у них совсем, совсем другие манеры и повадки.